Мне очень повезло — меня поддерживали и вдохновляли многие люди.

Мой литературный агент, Лоретта Барретт, подбадривала меня, проявляя неиссякаемое терпение и безграничную мудрость.

Мои замечательные редакторы, Марсела Ландрес и Дорис Купер, стали для меня путеводными звездами в лабиринте. Их проницательность и дружеская критика сыграли очень важную роль в написании этой книги.

Чувствую себя вечной должницей перед замечательным коллективом моих издателей…

Мои коллеги Маурин Коннел, Алекс Кивовиц, Джоанна Голдсмит Гурфилд и Паула Штрум читали и перечитывали один черновой вариант за другим. Без их творческих замечаний моя «Куртизанка» никогда бы не увидела свет.

Не нахожу слов, чтобы выразить свою благодарность Надире, доброта которой помогала мне творить. Она не давала мне сойти с ума и вселяла в меня надежду.

Неоценимая помощь Каролины в установлении нужных контактов и овладении секретами сетевых технологий даровала мне возможность получать удовольствие от моей работы. Я искренне благодарна ей.

Сердечно благодарю вас, Неджин и Дэвид Ашеры. Вы стали для меня не просто источником вдохновения: ваши мудрые советы, многочисленные исследования и технические знания облегчали путь, который, в противном случае, показался бы мне непреодолимым.

Выражаю искреннюю признательность своему фан-клубу, а также своей семье: Парвину, Сионе, Оре, Солу и Дэвиду, в чьей постоянной поддержке я черпала силы, чтобы дописать эту книгу до конца.

Персия

Март 1901 года

Я зажимаю нос и быстро проглатываю два сырых петушиных яичка.

— Не кривитесь, ханум[1] Симона, — упрекает меня Пирл, повивальная бабка. — Делайте, что я вам говорю, иначе ваше лоно не перестанет ежемесячно кашлять кровью.

Женщина толчет в чугунной ступке какую-то адскую коричневую смесь, а на ее лице написано столь серьезное и торжественное выражение, словно она причастна к рождению самой жизни. Она бормочет что-то непонятное о том, что ей необходимо смешать плоть какой-то редкой рыбы, обитающей в Каспийском море, пять измельченных жемчужин, только что извлеченных из устриц, два грамма золота и некий тайный эликсир.

Я засовываю руки в карманы бриджей для верховой езды, когда одноглазая ведьма подносит к моему носу стакан с розовой водой, чтобы меня не стошнило.

Как могло случиться, что я, дочь Франсуазы и внучка мадам Габриэль — богинь соблазнения — по своей воле оказалась в этом каменном доме на вершине персидских гор? Почему мой желудок должен переваривать сырые яички, половые железы? Почему я должна следовать советам полоумной повивальной бабки?

Ответ прост: во всем виновата Ягхут, моя свекровь.

Наше путешествие из Франции в Персию, которое растянулось на долгие месяцы, изрядно вымотало нас с Киром. Прибыв в порт Анзали на побережье Каспийского моря, мы присоединились к каравану, который извилистыми тропами пробирался к Тегерану. Мы приближались к Анзали со стороны Баку, и Персия впервые предстала передо мной в облике маленького городишка с домами, крытыми красной черепицей, а вдали высилась горная цепь, вершины которой прятались в облаках. Отсюда мы двинулись через гигантскую пустыню на каявехс[2]. На наших лицах запеклась корка пыли и усталости, когда мы прибыли в Маалех, еврейский квартал. На подоконниках мерцали свечи дня отдохновения, Шаббат. Лабиринтом узких аллей и осыпающихся стен мы пробрались в Сар-э-чал — край преисподней.

В ноздри мне ударила омерзительная вонь.

Посередине квартала, в яме, благоухала груда гниющих отбросов. Торговцы, лавочники и простой народ, местные жители, окутанные аурой печали и тоски, все они сбрасывают свой каждодневный мусор в эту яму. Мужчины носят очень странные шляпы: конические бобриковые выдают принадлежность к высшему или среднему классу; меховые казацкие папахи; приплюснутые фетровые головные уборы, похожие на перевернутые чаши, красуются на головах рабочего люда. Тюрбаны духовных лиц живо напоминают мне подушки моей матери, набитые лебяжьим пухом. По периметру базар окружает вереница чудных маленьких магазинчиков, скорее лавчонок, двери которых выходят прямо на улицу.

Лавочники восседают так, чтобы можно было, не вставая с места, дотянуться до любого из разложенных товаров. Уличные торговцы на углях жарят баранину на вертеле. Разносчик воды, таскающий на плечах бурдюки из овечьей шкуры, протянул мне оловянный стаканчик. Кир отмахнулся от него и поправил фуляровую мантилью, прикрывавшую мои рыжие кудри. Пока мой организм не привыкнет к персидским бактериям, заявил он мне, я не должна пить ничего, кроме горячего чая. Вокруг снуют похожие на черные шатры женщины в чадре, и их усталые глаза подозрительно рассматривают нас сквозь густую сетку из конского волоса. Даже призраки мадам Габриэль отказались бы жить в столь мрачном и гнетущем месте — здесь евреи вынуждены соблюдать обычай носить чадру.

Подумать только, и ради этого я стремилась покинуть замок — шато Габриэль!

Верблюд, груженный нашими пожитками, с трудом протискивается в узенький тупичок. Нам пришлось нанять мула, чтобы благополучно доставить наши саквояжи к месту назначения.

— Дома в конце аллей до некоторой степени защищают от периодических набегов мусульман, — объяснил Кир, чем вселил в меня нешуточную тревогу. Я повисла у него на руке и потребовала растолковать мне значение нашивок, которые носят на одежде некоторые жители. — Евреи обязаны носить отличительные знаки, чтобы мусульмане не смогли вступить с нами в контакт и, таким образом, осквернить себя.

— Ты не носишь их, — заметила я.

— Я не подчиняюсь правилам, — с гордостью ответил он.

— Но ведь ты еврей, да еще и личный ювелир шаха?

— Я — единственный в Персии специалист, разбирающийся в драгоценных камнях, да еще и получивший образование во Франции. Я нужен при дворе. Кроме того, у меня есть очень полезные связи на рынках брильянтов по всей Европе.

Прежде чем мне представился случай выказать озабоченность чем-либо еще, он взял меня за руку и подвел к моей будущей свекрови, Ягхут. Квартальный глашатай и разносчик новостей уведомил ее о нашем прибытии, посему она встретила нас у дверей. Она была облачена в некое подобие шаровар, жилетку и балетную пачку, которыми восторгался в опере еще отец нынешнего шаха (позже вошли в моду благодаря женщинам из его гарема). К счастью, мать Кира не подозревает о том, что моя бабушка развлекала нынешнего шаха во время его последнего визита в Париж.

— Мадар[3], познакомься с моей невестой, — провозгласил Кир, хлопнув в ладоши.

— Песарам[4], сын мой! — воскликнула она, игнорируя мою протянутую руку.

Я съеживаюсь под ее пристальным и язвительным взглядом, которым она окинула меня с головы до ног, задержавшись на моих рыжих кудрях. Внезапно она начала яростно чихать, изображая приступ аллергии, и в тот момент я не сообразила, что он был спровоцирован именно мной. Она воздела над головой Кира Библию, и мы переступили порог ее дома. В другой руке она держала примитивный светильник, проволочную корзину с углями. Внезапно меня охватывает неудержимое желание откупорить свой меховой бурдюк с духами и выпустить их на волю, чтобы их аромат заглушил едкий запах жженых семян душистой руты, которыми она отгоняет дурной глаз.

Кир привлек меня в свои объятия.

— Добро пожаловать в Персию, юнам[5].