— Что же он делает? Ведь я же с руки его кормил! Я ему, помнится, печеньица, а он мне: «Пррезидент всех рроссиян!» — и глава заливался слезами.

Однако устроен он был так, что долго плакать не мог и довольно быстро перешел к решительным действиям. Вскоре столичный градоначальник узнал про себя столько интересного, что от телевизора его стало не оторвать. Что говорить, человек он был небезгрешный, за любую попытку усомниться в его святости лишал дара речи, да и кое-какие темные делишки были в его богатом прошлом. Но чтобы удавить трех невинных младенцев, изнасиловать их мать и сожрать любимую собаку, у него попросту не хватило бы храбрости. Между тем из информационных и авторских программ первого телеканала он узнавал о себе и не такие новости. Тут только ястреб женский, сидевший на плече у своего хозяина во время всех телепросмотров, с ужасом понял, что ястребы бывают не только женские — главе государства удалось отловить мужскую особь, столь же неотразимую внешне, но вдобавок возросшую на кровавой пище. Сжимая в когтях окровавленные кости, в которых только слепец не опознал бы бараньих, ястреб мужской на полном серьезе утверждал, что это суставы ближайшего соратника столичного мэра, а на следующей неделе он покажет и его внутренности. В стане градоначальника воцарилась паника.

К тому же мужской ястреб, которого по странному совпадению тоже звали Сережей, активно использовал тот факт, что ястреб женский служит советником градоначальника. «Посмотрите, сограждане! — клекотал он воскресными вечерами. — Наш мэр советуется с птицей, которую на всех базарах продают как приложение к пудреницам! Мэр спрашивает у ястреба женского, он ли на свете всех милее! Это значит, что наш мэр — переодетая женщина! баба! тетка!» — и щелкал клювом так, что аудитория содрогалась. На экране между тем возникало изображение градоначальника сначала в кринолине, а потом и без. На Тверской царила тихая истерика.

Муравьеды нашептывали мэру: «Это все он, ваш новенький!» Сколько ястреб женский ни кричал «Врранье, сатррапы, инфоррмационное зомбиррование!» — народ ему не верил: теперь, увидев настоящего ястреба, публика уже не обращала внимания на крупную помесь попугая с хамелеоном и в открытую издевалась над недавним любимцем. Когда же в стране подвели итоги выборов и столичный градоначальник в ужасе обнаружил, что не получил и половины ожидаемых голосов, в его мировоззрении наступил роковой перелом. Он выдрал ястребу женскому полхвоста, разогнал пинками вернейших муравьедов, а его любимый примус так вскипел в прямом эфире, что залил кипятком троих нерасторопных журналистов, не успевших увернуться от его гневной струи. Две недели градоначальник зализывал раны, а на третью поплелся в Кремль.

Пришлось выдержать унизительную процедуру получения пропуска, долгое томление в приемной, равнодушие обслуги. Наконец преемник главы, со спокойной совестью отбывшего на пенсию, запустил в свой кабинет лысого гостя.

— С чем пожаловали? — спросил он сухо.

— Я бы вот это… птичку вернуть, — затоптался градоначальник. — Видите ли, я осознал свою неправоту. И теперь вот возвращаю вашу вещь, — с этими словами он достал из портфеля полузадохнувшегося, изрядно общипанного муравьедами ястреба женского и вручил его новому главе.

— Владимирр Владимиррович хорроший, — хрипло произнесла птица, доказывая тем самым, что и в таком скорбном виде она не утратила главного инстинкта. Перья ее начали медленно приобретать модный стальной цвет.

— Короче, вы все поняли? — жестко спросил новый глава.

— О да, о да! — воскликнул градоначальник. — Я крепкий хозяйственник и более ничего! Я считаю совершенно бесперспективной попытку так называемых правых сил того-этого… — здесь он замялся и стушевался.

— Идите и впредь не посягайте, — сказал новый глава, холодно глянув на градоначальника и протянув ему небольшую жесткую ладонь. Градоначальник подобострастно пожал ее и тут же ощутил, что такое настоящее крепкое рукопожатие.

— Кррепко? — спросила оживившаяся птица, поспешно вспархивая на плечо к новому главе и заглядывая в его нагрудный карман в поисках печенья.

Так что все легенды о том, что птицу-пресс-секретаря специально засылали в мэрию для развала пропагандистской работы, совершенно неосновательны. Ее вернули как символ государственной власти, как скипетр и державу, — да и кроме того, не надо забывать, что на гербе той страны изображался именно ястреб женский. Он, если вы заметили, слева — эта голова смотрит в Европу. В Азию смотрит другая — ястреб мужской.

Прикинув, какая политическая сфера в его хозяйстве наиболее провальна, новый глава незамедлительно кинул новообретенную птицу на театр военных действий. Армия как раз была не в силах удержать одну спорную территорию: там обитало горское племя, способное существовать только в горах. В задачи войск входило сравнять горы с землей, но задача явно выглядела неразрешимой. То есть стоило взорвать мало-мальскую гору, она тут же превращалась в груду обломков, а племени было решительно все равно, горы мусора или горы камней громоздятся на его территории: была бы гора. Сколько бы ям ни рыли войска на месте гор, вокруг тут же вырастали горы вырытой породы, и добиться окончательной ровности никак не удавалось. Именно прикрывать эту вполне безнадежную военную операцию послали ястреба женского, который для такого дела поспешно перекрасился в камуфляж.

Гордая птица, усевшись на главную скалу в привычную позу орла, завела свою песнь:

— Тррошев хорроший! Горры рразррушены арртиллеррией! Кррепости тррещат, горрода горрят, мирное население в восторрге! Дрружелюбные горрцы встрречают ррусских грромом оваций и крриками «Дрружба навек!».

И хотя население той страны прекрасно знало, чего стоят слова женских ястребов, — но сам вид гордой птицы в камуфляже был столь убедителен и победителен, а главное — верить ей так хотелось, что и новая ее роль была принята народом с горячим одобрением. Верит же любая косорылая уродина своему ястребу женскому, когда сажает его на плечо, смотрится в зеркало и вопрошает:

— Я ль на свете всех милее?

А гордый ястреб, хрустя печеньем, восклицает:

— Корролева кррасоты!

Никто не знал, что он такое. Всем и поныне памятно, как он, долгое время проживший рептилией среди других рептилий, вдруг расправил крылья и воспарил, дыша огнем, и на собравшихся дождем посыпалась чешуя, и все увидели, что он не дракон, а орел трехглавый, отрастивший себе запасную голову за семьдесят лет тирании. Тогда еще никто не знал, зачем ему третья голова. И потом, когда он кровавую пищу клевал под окном, демонстрируя повадки истинного дракона, его многочисленные адепты уверяли народ, что и орлам нужна кровавая пища, а хвост у него остался со времен вынужденной обкомовской мимикрии и непременно отпадет, едва лишь Россия вступит в рынок.

Головы его никогда не жили в ладу. За это его называли истинным символом России, ибо наш орел тоже сам от себя отвернулся, смотря одним глазом в Европу, а другим в рифму. Первая его голова постоянно призывала убить дракона. Вторая утверждала, что если дракон семьдесят лет созидал великую империю, то убивать его — значит идти против исторического предназначения России. Третья голова старательно стравливала две предыдущие, подливала масла в их огонь, а когда они начинали яростно грызться, откусывала обе. Они немедленно вырастали снова, всегда в количестве двух, и сначала дружили, но третья ловко ссорила их между собой — и головы снова дрались к удовольствию праздного народа, после чего, к вящей народной радости, падали.

Имена у голов менялись. Неизменно было только имя главной — она как была Борис Николаевич, так и осталась. Было время, когда левую звали Егором Тимуровичем, а правую — Николаем Ивановичем. Они взаимно уничтожились за считанные месяцы, и с тех пор левая и правая постоянно менялись местами. Потом одну звали Русланом Имрановичем, а другую — Пашей-мерседесом, и вторая из танков расстреляла первую. Была голова Александр Васильевич, полупустая, но очень твердая, утверждавшая, что она, и только она, имеет доступ к телу. Была голова Александр Иванович, кричавшая, что крылья принадлежат именно ей, — она улетела в результате дальше других, в самый Красноярск, в котором и увязла навеки. На некоторое время утвердилась голова Юрий Михаилович, заявившая, что другие только жрут, а думает она одна. Но на нее нашлась голова Сергей Кужугетович. которая и была натравлена на Юрия Михайловича — правда, не откусила, а только оттянула к себе большую часть кровавой пищи. Пища сама за это проголосовала.