— Чудеса! Это все сделано из вольфрама! Как они могли сделать такую плавку, эти древние рудознатцы? И где они взяли этот металл? Ты понимаешь, Игнатий Петрович, что это такое? Нет, не понимаешь! Да если бы эту руду найти, знаешь, что было бы? Шум на весь мир! Ордена! А мы сидим на какой-то паршивой железнячке, которую и господа французы бросили! Нет, ты нам дай вот это! — Он потряс пробойником и прижал его к сердцу, будто боясь расстаться с ним. — Ты знаешь, что у тебя тогда будет? У тебя завтра же будут рудники, обогатительные фабрики, заводы, сто тысяч рабочих, снабжение по литеру «А», и сами золотоскупщики станут к тебе за пайком бегать! Где он? Я спрашиваю: где он лежит, этот волшебный вольфрам? Ну? Говори же скорее, а то я умру от разрыва сердца!

Саламатов задумчиво потрогал виски и потер глаза под очками.

— Вот оно что-о! — протянул он. — Я так и подумал. Если это не метеорит, то что же это такое?

— Да ты говори, не томи душу! Где находится это месторождение? Где лежит руда, я тебя спрашиваю!

— Это ты у него спроси, — сказал Саламатов, кивнув на Иляшева.

Палехов мгновенно притих.

— Больше нету, — с сожалением сказал Иляшев.

Он внимательно смотрел на начальство. Коротконогий и шумливый второй начальник ему не нравился. Но он находился в гостях и не мог сказать, чтобы второй начальник ушел. А шумливый человек подсел к нему, потрепал по колену, умильно взглянул в глаза и заговорил:

— Товарищ Иляшев, ведь эти инструменты не с неба свалились?

— Зачем с неба, — солидно поддержал разговор Иляшев. — Мой третий отец, и мой четвертый отец, и мой пятый отец ими работали. Зачем с неба?

— Ведь они где-то добыли для них руду? Вы только укажите мне место. Я вам, знаете, что подарю? Я вам лошадь подарю, — вам по Красным горам много ездить приходится.

— Лошадь у меня есть, — равнодушно кивнул Иляшев на окно.

— Мы вам дом в городе подарим.

— Зачем дом? — удивился Иляшев. — У меня три чума есть. Жену найду — на свадьбу приглашу. Из города далеко в Красные горы ездить. Нельзя мне в город.

Саламатов выразительно подмигнул Палехову на дверь. Палехов встал, с огорчением посмотрел на остяка и вышел. За дверью он нагнулся к скважине замка, маша рукой на негодующую секретаршу.

Саламатов сказал:

— Ты на него не обижайся. Ветер тоже шумит, однако комаров отгоняет.

Палехов выпрямился с оскорбленным видом, но не удержался и снова прильнул к двери.

— Шумный человек — пустой человек, — сказал Иляшев. — Ветром надуется — большой кажется, ветер выйдет — запах плохой.

Палехов отскочил от двери и со скучающим видом присел к столу секретарши, ожидая, когда выйдет Иляшев. Уйти он не мог. Он ясно видел это богом посланное вольфрамовое месторождение! Оно где-то недалеко, оно не может исчезнуть из жизни Палехова, как исчезали все мечты о стихийных открытиях, о славе, о наградах. Он готов был силой вырвать у остяка признание. Что это в самом деле? Вместо откровенного разговора остяк отвечает оскорблениями, а Саламатов даже посмеивается. Палехов так разозлился, что уже не мог сколько-нибудь спокойно прислушиваться к голосам, которые все громче звучали за дверью.

Иляшев вышел из кабинета, поклонился секретарше и, словно не замечая Палехова, тихо закрыл за собой дверь. Начальник разведки увидел в окно, как он сел на лохматого конька.

Сгорая от любопытства, Палехов ворвался в кабинет. Саламатов сидел за столом, что-то записывая в толстую тетрадку. Он поднял голову.

— А, ты еще не ушел? Очень хорошо… — и продолжал писать.

Инструментов на столе не было. Палехов окинул взглядом комнату. Не было их и в витринах. Там по-прежнему лежали образцы всех богатств края — начиная от кварца с золотыми вкраплениями и кончая комками глины, из которой местные горшечники лепили размокавшие от воды посудины. Было все, что добывали в районе или хотели добывать. Но инструментов не было.

— Где же инструменты? — испуганно спросил Палехов.

— Я вернул их Иляшеву. — Саламатов прочел на лице Палехова мгновенно сменявшие друг друга разочарование, злобу, гнев. Палехову стало трудно дышать. — Неудобно все-таки родовые инструменты отбирать. А ты не волнуйся, ты поглубже в землю смотри. Геолог должен не на семь сажен вглубь видеть, а метров на тысячу. Твое от тебя не уйдет.

Он словно раскрывал самые потаенные его мысли, словно видел не только написанное на лице, но и хранимое в душе. Палехов побледнел и молча стоял перед ним, не имея сил уйти. А Саламатов продолжал, уже не отрывая глаза от лица Палехова:

— Кстати, что там у вас в экспедиции делается? Перешли на зимние квартиры? А между прочим, довольно рано. Ссоры какие-то, романы, докладные, а тут мне телеграмму за телеграммой шлют из Москвы, полюбуйся! — Он протянул Палехову синий бланк. — Генерал Бушуев справляется, когда Нестеров начнет поиск.

— Господи, да ведь это не от меня зависит! Нестеров же все-таки больной человек…

— Ну, это как раз не твое дело, — сурово перебил его Саламатов.

— Да я ничего не говорю. Вот людей у нас нет.

— Людей он найдет. А теперь мне некогда, ты извини, что не задерживаю. Да, вот что, пришли ко мне Суслова. Мне хочется дать ему одно поручение.

— Суслов занят.

— Ничего, ничего, его работу и другие сделают. Ты пошли.

Голос у Саламатова стал жестким, и Палехов медленно отступил к двери.

Совещание назначено на восемь часов.

Вари все еще нет, хотя на улице стемнело. Желтый свет фонарей, приглушенный туманом, похож на приплюснутые капли растопленного масла, плавающие в мутной жидкости. Двери и окна магазина напротив дома экспедиции еще освещены, и там слышится торопливый, поспешный шум, как всегда перед закрытием.

Сергей зашел в коллекторскую.

Девушки бережно упаковывали собранные за лето пробы. Они заворачивали образцы и куски керна из буровых скважин в мягкую бумагу и укладывали в ящики. Нестеров присел у стола с пробами и начал рассматривать образцы. Больше всего ему хотелось, чтобы девушки заговорили о Варе, но они перебрасывались между собой незначительными фразами, а о главном, о том, что так занимало Нестерова, молчали. Ему пришлось спрашивать самому, но девушки отвечали неохотно:

— Да, у Вари много работы… Наверно, уехала на разведочный участок… Суслов просил ее проверить буровые…

Он почувствовал унизительную боязнь, что вот сейчас услышит еще что-нибудь, совсем сближающее Варю с Сусловым, и прекратил свои расспросы, искоса поглядывая на девушек.

Они ни в чем не были похожи. Даша Цузой, белорусская девушка с вихрастыми волосами цвета соломы, с твердым, сильным, не очень красивым лицом, простоватая и в обращении и в разговоре, и Юля, державшаяся высокомерно и независимо, кокетничавшая и своей профессией, и своей миловидностью. Что их свело за этим столом? Из того разговора, который он подслушал в первый день приезда, можно было понять, что Дашу привлек к работе Лукомцев, старатель, бродяга и зимогор, опытный разведчик по золоту, который пришел в экспедицию еще при Нестерове, чтобы стать проводником. А может быть, верно и то, что сказала сама Даша? Насмотревшись на смерть, она боялась убивать даже деревья? С нею, наверно, будет легко, она многое испытала в жизни. Ну, а Юля Певцова? Кто послал Юлю в этот медвежий угол? Можно ли рассчитывать на нее?

Юля заметила его испытующий взгляд и сказала:

— Вы так расстраиваетесь из-за этих алмазов, Сергей Николаевич, что мне хочется сделаться алхимиком вроде Муассона и создать их искусственным путем.

— Россия — единственная страна, Юленька, в которой не делают искусственных алмазов и не любят подделок.

— А знаете, я видела поддельные брильянты — стразы, они очень похожи на настоящие. Как же вы отличите поддельное от настоящего и стразы от подлинных брильянтов?