Нежные и милые, они были полны тревог за него, — она догадывалась, что он ранен тяжело, но не было в них того тягостного вопроса, которого боятся все лежащие в госпиталях: а не стал ли ты инвалидом? Нестеров не однажды видел, как тяжело переживали раненые звучащую в иных письмах боязнь чужого калечества. Но и в последнем Варином письме, полученном, уже перед самым отъездом, звучало то же самое желание увидеться поскорее… Варя даже настаивала, чтобы он вызвал ее к себе, — хотела сама ухаживать за ним. И, верная своему обыкновению, посылала последнюю фотографию.

Хорошо, что она не задавала никаких вопросов, будто и не представляла его себе искалеченным, но вдвое лучше, что ему и не надо преуменьшать свои увечья. Судьба милостива к нему. «Сшили» Нестерова на славу, шрамы на голове затянулись, и рана в правом боку как будто перестает напоминать о себе.

Сергей стоял в вестибюле госпиталя и ожидал, когда сестра-хозяйка выдаст ему ордена и документы, а сам потихоньку перечитывал письмо. Этим он, мог заниматься бесконечно, время текло тогда незаметно, и он переставал видеть суету и ненужный беспорядок вокруг. Правда, в письме были и жалобы: Варя писала, что экспедиция работает плохо. Палехов разогнал людей, рвется в Москву…

Он вспомнил, что и Саламатов в последнем своем письме, догнавшем Сергея уже в госпитале, писал о том же. Он тоже был недоволен Палеховым, заменившим Нестерова на посту начальника экспедиции, писал, что дела экспедиции плохи, нужен там острый глаз и смелая рука. Палехов и молодой геолог Суслов работают без сердца. Суслову еще бы учиться да учиться, а он уже чувствует себя начальником и знать никого не желает. Да и Варвара Михайловна Меньшикова мучается без Сергея, скучает, а какая же работа со скукой в сердце? И Нестеров понял, что Саламатов всеми силами старается вернуть его в Красногорск…

Что ж, старый друг, секретарь Красногорского райкома партии, знал, как растревожить Нестерова. Вместе с его письмом пришли и воспоминания, шагнули с глинистых красных берегов Резвой, с каменных порогов Вышьюры и Нима и обступили Нестерова. Долги надо платить. Он там родился и вырос, а что успел он сделать для родного края? Настоящий человек, не перекати-поле, мотаться клубком под случайными ударами ветра не станет. Вот только приобвыкнет Нестеров немного к штатской своей жизни, а там взвалит на плечи груз, какой потяжелее, и снова в путь-дорогу…

Сестра-хозяйка вызвала его, и он ясно понял, что вот закончилась одна часть его жизни и сейчас начнется другая. И от сознания этого стало трудно дышать, а сердце будто упало. А ведь он только что казался себе сильным и смелым…

В Москве никто его не ждал, но малоуютная комната в общежитии геологов сохранилась в неприкосновенности. Да и вся Москва на первый взгляд изменилась мало, только стала малолюднее, строже и темнее.

И вот он идет по Москве в непривычном штатском костюме, которого не надевал полтора года, а рука его, едва он видит встречного военного, автоматически тянется отдать уставное приветствие. Ловя себя на этом, Нестеров сердито засовывал руки в карман и с горечью смотрел вслед проходившим. Ему хотелось идти рядом с кем-нибудь из них, перебрасываясь многозначительными фразами: «А под Касторной, помнишь?..», «А где сейчас наш полковник?» — и вспоминать, вспоминать, что и ты делал историю, и ты стоял на пороге смерти, и на тебя дул ветер оттуда, откуда никто не возвращается.

И Нестеров вдруг терял свою военную выправку, — не пристало штатскому так высоко держать голову. Ему не хватало той особенной дружбы, которая приходит только в боевой обстановке.

Теперешние его товарищи по несчастью, так же, как и он, ожидавшие, когда в штабе оформят документы, были злы, неразговорчивы, они испытывали те же горькие чувства, что и сам Нестеров: многие увольнялись в запас навеки, не всем пофартило — у кого не было руки, у кого ноги. А друзья геологи либо разъехались по фронтам, либо кочевали в дальних экспедициях: война, как несытое чудовище, требовала еды.

Один раз Сергей навестил отца Вари. Тот только что вернулся в Москву из эвакуации и теперь работал в научно-исследовательском институте над проблемой замены цветных металлов, преподавал на каких-то курсах конструкторов, консультировал на нескольких заводах. Жил один, без привычного покоя и уюта. Этот тоскливый, сухой человек ворчал весь вечер: только Варя умела все делать для него вовремя и хорошо. А теперь ее нет. И зачем это Нестерову понадобилось уводить ее в экспедицию как раз перед самой войной? Теперь ее никак не выцарапаешь! Велико ли, на самом деле, счастье — бродить всю жизнь по кочевьям да приискам! Можно было бы найти работу и получше, он сам, ее отец, не отказался бы при случае помочь ей…

Выслушав все эти горькие сетования старика и не найдя слов утешения, Нестеров попрощался и ушел, чувствуя, что ему и самому в его новой штатской жизни не меньше нужны помощь и дружеский совет.

На следующий день, получив все необходимые документы об увольнении в отпуск, Нестеров зашел в Геологический комитет, чтобы попросить путевку на Урал. Так он выполнит приказ, хотя и с опозданием. А потом судьба, может быть, смилостивится над ним, и он снова вернется к военной службе. Зачем же связывать себя какими-то новыми обязательствами, которые неизбежно возникнут, если он попадет к новым людям, в чужие места? А в Красногорске он уже бывал, там живет Варя, там его ждут.

Начальник отдела кадров, к которому обратился Нестеров, вдруг обрадованно воскликнул:

— Сергей Николаевич, вы же алмазник!

— Был, — коротко ответил Нестеров.

— Вас-то нам и надо! — все так же шумно и радостно продолжал он. — Пойдемте скорее к главному геологу. Вот уж истинно: «На ловца и зверь бежит!»

Ничего не объясняя, он повлек Нестерова по длинному полутемному коридору. Уже смеркалось, окна были зашторены, но лампочки светили вполнакала — город берег электроэнергию. Из приоткрытых дверей кабинета слышались возбужденные голоса. Там шел спор. Кто-то проговорил глухо, но раздраженно:

— Я читал все отчеты экспедиции Нестерова и вполне доверяю им. — Голос показался Нестерову знакомым.

Нестеров невольно задержался у двери, пытаясь определить, кто это говорит. Кто-то другой сдержанно ответил:

— Да, но поиски продолжались и после ухода Нестерова. Прошло уже больше года, однако они ничего не дали.

Спутник Нестерова громко закашлял и, открывая широко дверь, воскликнул:

— Вы знаете, кто объявился?! Нестеров! — и подтолкнул Сергея вперед.

В комнате было полутемно. Нестеров не сразу разглядел присутствующих. Он заметил только, что большинство — военные.

Начальник отдела кадров обратился к одному из них, представляя Нестерова:

— Сергей Николаевич до войны работал на поисках алмазов. Его старая экспедиция как раз заканчивает работу в Красногорске и скоро должна перебазироваться на восток.

— Как это «перебазироваться»? — спросил Нестеров.

— Район не оправдал ожиданий, — вступил в разговор главный геолог, давнишний противник Нестерова. — Придется все внимание обратить на Саяны. Часть людей мы отзываем, а алмазники будут исследовать другие места.

— Я не согласен, — возразил Нестеров.

У него было такое чувство, будто он никогда и не прерывал поиски. Вся эта атмосфера возбужденного спора, в который он так неожиданно вступил, была для него лишь продолжением чего-то давнишнего, когда вот так же грозовыми тучами наплывали со всех сторон непонятные препятствия, ложные умозаключения, туманные предположения, сквозь которые надо было прорваться.

— Следовательно, вы уверены, что в Красногорске есть алмазы? — спросил тот же знакомый глухой голос. Но лицо говорившего, затененное абажуром настольной лампы, еще не открылось Нестерову.

— Из Артиллерийского управления, — почтительным шепотом пояснил начальник отдела кадров, склоняясь к Нестерову. — Генерал Бушуев. Прикреплен к нам для координации действий.

— Здравствуйте, товарищ генерал! — обрадованно воскликнул Нестеров.