— Он не хочет его освободить?

Пастор вздохнул.

— Я пробовал уговорить его, предлагая взять арестованного под залог, — напрасно!

Валя опустила голову на грудь. Пастор осторожно прикоснулся к ее волосам.

— Не нужно отчаиваться. Дайте мне немного отдохнуть, и я снова сделаю попытку. Поговорю с капитаном, пошлю кое-кому радиограммы, сделаю все, что можно.

Взглянув на пастора, Валя увидела, что его веки устало смыкаются. Тяжелая складка легла вокруг рта. Зуденшельд казался спящим. Валя сделала осторожное движение, чтобы встать. Не открывая глаз, он сказал:

— Побудьте здесь. Меня не следует оставлять. То, что им не удалось в поезде, они могут попытаться сделать здесь. Пока я не ступлю на почву Норвегии… Впрочем, даже там, да, даже там… И все же бумаги будут на месте.

Валя послушно села было в кресло, но тут же вспомнила, что на столе в ее каюте так и остались лежать радиограммы.

— Сейчас вернусь, — сказала она, — лишь отправлю радиограммы…

Отправка радиограмм потребовала больше времени, чем Валя предполагала. Чувствуя себя виноватой в долгом отсутствии, она спешила к пастору. Боясь его обеспокоить, если он уснул, она на цыпочках приблизилась к каюте и без стука осторожно нажала дверную ручку. Каюта была заперта. Валя подумала: пастор, не дождавшись ее возвращения, решил отдохнуть и заперся на ключ. Она осторожно стукнула раз, другой. Молчание…

Она велела стюарду сказать, когда пастор встанет.

— Буду очень рад оказать услугу госпоже, — сказал стюард и услужливо распахнул перед Валей дверь ее каюты. Ей показалось, что в ту же минуту слегка приотворилась и дверь в каюту пастора. Но, вероятно, это действительно только показалось.

Инспектор Венсторп прохаживался по каюте, удовлетворенно потирая волосатые руки. Он сбросил пиджак и то и дело останавливался около столика, где красовались бутылка дешевого голландского джина и две рюмки. Инспектор не спешил наполнять рюмку своего помощника Майерса, больше заботясь о том, чтобы не пустовала его собственная.

— Здорово он влопался, а? Эдакий стреляный заяц — и дал маху. Небось никак не думал, что пастор окажется тут, — говорил Майерс.

— Да, не повезло голубчику.

— Не нравится мне этот пастор. Вот бы кого пощупать! Тоже птица!

— Ну, ну, — примирительно пробурчал Венсторп, — у вас всегда странные идеи, Майерс. Сходите-ка лучше проведать арестованного.

Майерс послушно поднялся. Он выжидательно уставился на свою пустую рюмку, но Венсторп сделал вид, что не заметил этого взгляда.

Как только шаги Майерса затихли в коридоре, всю веселость Венсторпа как рукой сняло. Он с озабоченным видом вытащил большую записную книжку и, вырвав из нее листок, разгладил своей тяжелой, как утюг, ручищей. Склонив набок голову, принялся старательно писать. Тот, кому удалось бы заглянуть в написанное инспектором финской государственной полиции Венсторпом, был бы немало удивлен. Депеша, содержащая сообщение об аресте Найденова, была адресована не финскому полицейскому управлению, а частному лицу с явно немецкой фамилией. Главным содержанием депеши было не сообщение о поимке преступника, покушавшегося на ограбление в экспрессе, а только то, что пойманный оказался действительно русским. В заключение Венсторп спрашивал, следует ли держать этого русского до возвращения в Хельсинки или передать его в одном из попутных портов тому, кого укажет адресат.

На этом работа Венсторпа не кончилась, хотя, дописывая депешу, он, несмотря на многократное подкрепление своих сил джином, был явно утомлен. За составлением текста последовал еще более тяжкий труд по его зашифровке.

Пока Венсторп работал над депешей, Майерс посетил пароходный буфет и опрокинул в себя стакан грога. Затем он отправился в закоулок, где за железной дверью с тяжелым замком томился Найденов. Майерс отпер каморку и поспешно юркнул за дверь. С минуту он прислушивался и, убедившись в том, что снаружи никого нет, обратился к пленнику:

— Хайль Гитлер!

Найденов молчал. Он старался угадать, какую новую провокацию таит в себе это неожиданное приветствие. Но Майерс тоном закадычного приятеля сказал:

— Этот финский боров втравил тебя в глупейшую историю, геноссе. Хорошо, что нас известили: твой налет в поезде сорвался. Мне поручено сделать здесь то, что не вышло у тебя в вагоне. Я уже произвел первую разведку. Пастор спит, как сурок… — Майерс хитро подмигнул. — Однако, как ни простоват этот пастор, пока я не нашел у него даже намека на какие-нибудь бумаги. Придется повторить пробу ночью. Мы позаботимся, чтобы после ужина он покрепче заснул. А теперь, приятель, нужно выручить тебя из лап этой финской тупицы.

Майерс вытащил из кармана фляжку и протянул ее к губам пленника.

Найденов ни за что не поверил бы говорливому агенту, если бы тот не извлек из жилетного кармана ключ и не отпер наручники, сковывавшие Найденова.

— Если дураку Венсторпу вздумается заглянуть сюда прежде, чем он до беспамятства насосется джином, просунь лапы в браслеты. Пусть думает, что все в порядке. А ночью мы что-нибудь придумаем. Если удастся найти бумаги пастора, я тотчас освобожу тебя, и ты поможешь мне доставить их куда следует. Что ж ты молчишь, приятель? Давай лучше выпьем. Хайль Гитлер! — И Майерс первым приложился к фляжке.

Когда Найденов, пересиливая отвращение, тоже глотнул, Майерс спросил:

— Как тебя по правде-то зовут, геноссе?

Найденов сделал таинственное лицо и буркнул:

— Зови меня «Сорок седьмой».

— Ну, ну, со мною ты мог бы быть пооткровенней. Да ладно, только бы не упустить норвежскую ворону. Чертовски опасный коммунист.

— Что ты сказал?! — воскликнул Найденов. — Он коммунист?

— О, это стреляный воробей. Везет важнейшие документы. Проще простого было бы изъять его из обращения вместе с этими бумагами: хлоп — и готово! Море — достаточно глубокая могила для такого субъекта. Но нужно получить бумаги, чтобы знать, кому они предназначаются…

Через некоторое время Майерс забежал еще разок. Он принес несколько сэндвичей и предупредил, что Венсторп «близок к норме». Найденов воспользовался случаем послать Вале успокоительную записку.

Казалось, все идет как нельзя лучше.

Перед тем как улечься спать, Венсторп, покачиваясь, пришел к месту заточения Найденова. Он пожелал убедиться в целости пленника и потешиться, отпустив по его адресу несколько плоских острот. Найденов терпеливо слушал инспектора. Он был уверен, что вскоре после этого визита появится и его странный союзник Майерс. Однако время шло, а гестаповца не было. Несмотря на крайнее утомление, Найденов не мог сомкнуть глаз. Он прислушивался к каждому шороху за переборками своей железной тюрьмы.

Чуть слышное царапанье в дверь привлекло его внимание.

— Саша… Саша… — услышал он шепот.

Найденов приник ухом к двери.

Валя хотела знать, не может ли она хоть чем-нибудь помочь ему. Майерс, принесший записку Найденова и обещавший прийти через час, исчез. Пастор до сих пор не вышел из каюты и не отвечает на стук. Валя боится, не случилось ли с ним опять чего-нибудь дурного.

— Нужно освободить тебя, — в волнении шептала Валя. — К утру инспектор выспится, и…

— Если бы ты могла добыть ключ!.. Один у Майерса, другой, по-видимому, у Венсторпа.

— Хорошо, попробую, — прошептала Валя, и за дверью стало тихо.

Найденов сбросил наручники и внимательно исследовал место своего заточения. Тесная железная каморка в обычное время служила, по-видимому, складом красок, снастей и других принадлежностей шкиперского хозяйства. Сквозь вентиляционное отверстие в кладовую проникала струйка воздуха и слабый луч света. Ниже этого отверстия виднелся люк, задраенный снаружи. Найденов соорудил из всего, что попалось под руку, возвышение, по которому добрался до подволока. Отвернув барашки, удерживающие железную крышку вентилятора, и выглянув наружу, он увидел узкий проход, освещенный пыльной лампочкой. Плесень, ржавчина на переборках, мусор — все говорило о том, что сюда заглядывают не часто. В конце прохода виднелась дверь. Найденов просунул руку и нащупал несколько болтов, которыми крепилась крышка люка, закрывавшая ход из этого коридорчика в кладовую, служившую ему тюрьмой. Люк был достаточно велик, чтобы в него пролезть. Если отвинтить эти болты…