Анна Фрейд выдвигает целый ряд причин, подтверждающих необходимость использования усложненных и сомнительных средств, которые она находит обязательными для создания ситуации, позволяющей провести аналитическую работу с ребенком. Эти причины производят на меня впечатление недостаточно обоснованных. Она довольно часто уклоняется от соблюдения наиболее проверенных аналитических правил, причем, именно потому, что, по ее мнению, дети — это существа, принципиально отличающиеся от взрослых людей. Тем не менее, единственная цель всех этих сложных мер — сделать ребенка похожим на взрослого в его отношении к психоанализу. Я усматриваю в этом явное противоречие, и, как мне кажется, его можно было бы объяснить следующим образом: в своих сравнениях Анна Фрейд на первый план выводит сознание и Эго ребенка и взрослого, тогда как мы должны работать, прежде всего, с бессознательным (даже уделяя Эго все положенное внимание). Однако по свойствам бессознательного (а я основываю свое утверждение на глубинных анализах, причем, как детей, так и взрослых), они не столь уж фундаментально отличаются друг от друга. Просто-напросто, инфантильное Эго не достигло зрелости, а потому дети подвержены гораздо более сильной доминанте собственного бессознательного. Именно этот факт мы в первую очередь должны принимать во внимание и его следует рассматривать как центральную точку нашей работы, если мы хотим понять, как нам воспринимать детей такими, какие есть на самом деле, и анализировать их.

Я не придаю никакой особой ценности той задаче, которую Анна Фрейд так страстно старается выполнить — вызвать у ребенка отношение к психоанализу, аналогичное установке взрослого. Кроме того, я думаю, что если Анна Фрейд достигнет этой цели теми средствами, которые она описала (что может быть проделано только в ограниченном количестве случаев), результат ее работы будет существенно отличаться от того, к которому она стремилась изначально, более того, это будет нечто совершенно иное. «Признание собственного заболевания или озлобленности», которого Анна Фрейд добивается от ребенка, только вызывает у него тревогу, которую она, в свою очередь, мобилизует в нем, чтобы достичь собственных целей. Речь идет, прежде всего, о страхе кастрации и чувстве вины. (Я даже не буду задаваться здесь вопросом, в какой мере, у взрослых в том числе, рациональное желание обрести здоровье является всего лишь экраном, который камуфлирует подобную тревогу). Мы не можем основывать длительную аналитическую работу на сознательном намерении, которое, как нам известно, не так уж долго поддерживается в процессе анализа, даже проводимого со взрослым пациентом.

Конечно же, Анна Фрейд рассматривает подобное намерение, в том числе, как необходимое начальное условие, чтобы обеспечить саму возможность анализа, но помимо этой возможности, она также убеждена, что с того момента, как намерение возникло, в наших силах сделать его еще и основой анализа в той мере, в какой он прогрессирует. На мой взгляд, эта идея ошибочна, и каждый раз, когда Анна Фрейд апеллирует к сознательному желанию, на самом деле она обращается к тревоге ребенка и его чувству вины. В этом не было бы ничего предосудительного, так как чувство тревоги и вины, конечно же составляют среди прочих те факторы, от которых частично зависит успех нашей работы; но думаю, что мы должны ясно осознавать природу той поддержки, которую мы используем, и то, каким образом мы ею пользуемся. Психоанализ, каков он есть, представляет собой отнюдь не самый мягкий метод: в нем невозможно избежать любых страданий пациента, и к детям это относится в той же мере, что и к взрослым. Действительно, анализ должен усилить проявление страдания, чтобы сделать его доступным сознательному восприятию, и даже спровоцировать его обострение с целью избавить пациента от последующих перманентных и более тяжких страданий. Мои критические замечания относятся, таким образом, совсем не к тому факту, что Анна Фрейд культивирует тревогу и чувство вины, а, наоборот, к тому, что затем она не прорабатывает их удовлетворительным образом. Как мне кажется, она подвергает ребенка бесполезному и жестокому испытанию, стараясь довести до его сознания его же собственный страх стать сумасшедшим, как это описывается в примере на странице 9. В то же время она оставляет без должной проработки бессознательный источник происхождения этой тревоги, и не пытается в свою очередь утишить ее в той мере, в какой это возможно.

Если, проводя психоанализ, нам действительно приходится обращаться к чувствам тревоги и вины, почему бы не рассматривать их как факторы, которые следует принять как таковые, и не прибегнуть к их систематическому использованию сразу, едва они возникнут?

Я всегда действую именно так, когда провожу анализ, и вполне убедилась, что техническим средствам, основанным на этих принципах, можно всецело доверять. Необходимо лишь отдавать себе отчет в количество тревоги, столь сильной у всех детей, которые гораздо более восприимчивы к ней и переживают ее намного острее, чем взрослые. Причем, надо не только учитывать, но и соответственно применять этот учет в аналитической работе.

Анна Фрейд утверждает (на стр. 56), что недружелюбное и тревожное отношение ребенка позволяет сделать незамедлительный вывод о том, что установился негативный трансфер, так как «чем сильнее нежная привязанность ребенка к матери, тем менее он расположен испытывать дружественные порывы к незнакомцам». Я не думаю, что мы можем сравнивать эти отношения, как предлагает Анна Фрейд, особенно, у совсем маленьких детей, которые отвергают всех, с кем еще незнакомы. Мы не так уж много знаем о маленьких детях, но анализ самых ранних стадий развития способен нам помочь и многому нас научить, в том числе, и по поводу того, что касается, к примеру, мышления трехлетнего ребенка. Только невротизированные и крайне амбивалентные дети демонстрируют страх и враждебность по отношению к незнакомцам. Вот чему учит меня собственный опыт: если я сразу же анализирую эту антипатию, как проявление тревоги и переноса отрицательных чувств, если я, интерпретируя таким образом, соотношу их с тем материалом, который ребенок производит по ходу анализа, и возвожу к подлинному объекту этих чувств, то есть к матери, то незамедлительно наблюдаю уменьшение тревоги. Это проявляется в установлении более позитивного трансфера и сопровождается дублированием оживления в игре. У детей более старшего возраста ситуация аналогичная, хотя и отличается в некоторых деталях. Очевидно, моя методика предполагает, чтобы я изначально приняла, что навлекаю на себя как негативный, так и позитивный трансфер, а также исследую и тот, и другой вплоть до его самых глубоких корней, которые располагаются в эдипальной ситуации. Эти меры, как одна, так и другая прекрасно согласуются с психоаналитическими принципами, но Анна Фрейд отвергает их по причинам, которые я нахожу слабо обоснованными.

Итак, я думаю, что радикальное отличие, которое разделяет наше восприятие тревоги и чувства вины у детей, кроется вот в чем: Анна Фрейд использует эти переживания, чтобы настроить ребенка определенным образом, тогда как я с самого начала позволяю им обнаружить себя и сразу же заставляю работать на психоанализ. Как бы там ни было, это весьма редкий случай, когда у ребенка можно вызвать тревогу без того, чтобы она проявилась как источник нарушений и страдания или даже как обстоятельство, определяющее исход анализа, если при помощи психоаналитических средств тотчас не принять контрмер и не заставить эти чувства полностью исчезнуть.

Более того, Анна Фрейд использует этот метод только в самых крайних случаях, по меньшей мере, так она утверждает в своей книге. Во всех остальных она пытается любыми возможными способами вызвать положительный перенос с целью выполнить условие, которое считает непременным для дальнейшей работы: расположить ребенка к собственной личности.

Такой подход также представляется мне ложным, так как, без всякого сомнения, мы способны работать в более уверенной и эффективной манере, применяя чисто аналитические средства. Далеко не все дети в самом начале анализа встречают нас страхами и неприязнью, для этого надо особенно постараться; Мой опыт позволяет утверждать, что если ребенок жизнерадостный и по отношению к нам настроен дружелюбно, у нас уже есть все основания полагать, что установился позитивный трансфер, и непосредственно опираться на него. В нашем арсенале имеется еще один вид оружия, отлично работающий, испытанный, к которому аналогичным образом мы прибегаем в анализе взрослых пациентов, хотя как раз с ними-то нам не предоставляется случая столь быстро и четко применить его. Я хочу сказать, что мы можем проинтерпретировать этот позитивный трансфер, или другими словами, как в детском психоанализе, так и в анализе взрослых, в его интерпретациях мы восходим вплоть до первичного объекта. В целом, не так уж трудно обнаружить негативный трансфер, впрочем, как и позитивный, и получить все возможности, чтобы провести аналитическую работу, если с самого начала мы используем и тот, и другой в соответствие с аналитическими правилами. Частично уклоняясь от негативного трансфера, мы достигнем, как со взрослыми, усиления позитивного трансфера, который согласно детской амбивалентности вскоре приведет в свою очередь к повторному возникновению негативного трансфера. Аналитическая ситуация установлена, а проделанная работа действительно выстраивается в психоаналитическом ключе. Более того, мы выявили в самом ребенке ту основу, на которую теперь можно опираться, а зачастую, еще и предоставляется возможность довести некоторую информацию до окружения ребенка. Кратко говоря, мы соблюли обязательные для психоанализа условия, а если нам удалось избежать карательных мер, трудных для исполнения и не слишком внятно описанных Анной Фрейд, мы обеспечили нашей работе (что, на мой взгляд, гораздо важнее) истинную ценность и в целом успешное проведение анализа по всем пунктам, какие встречаются в анализе взрослого пациента.