Итак, появилось Православие вне его исторической среды. Но среди русского православного рассеяния можно было усмотреть две тенденции, два типа:

— одна тенденция была чисто охранительная, эмигрантская: сидеть на чемоданах, мечтать о возвращении на Родину, не думать о посторонней среде совсем;

— другая тенденция была не оборонительная, но наступательная. Некоторые люди, и особенно Церковь в лице ее лучших представителей и руководителей, поняли, что такие события не происходят без воли Божией, и что миссия русской эмиграции не только оборонительная, ограничивающаяся заботами о будущем России: ее предназначение также — православное свидетельство в мире.

Сейчас, перескакивая через десятилетия, мы наблюдаем и видим, что на Западе существуют настоящие православные общины христиан в Западной Европе и особенно в Америке, которые состоят не только из детей, внуков и правнуков эмигрантов, но и из коренных граждан Запада, которые переходят в Православие.

Я стою во главе православной Духовной Академии, которая живет под покровительством святого равноапостольного князя Владимира. Смысл этого посвящения в том, что Академия создавалась в 1938 году, когда праздновалось 950–летие Крещения Руси; и мы подчеркивали, что не только вспоминаем прошлое, но подражаем князю Владимиру в том, что создаем Православную Церковь здесь, на Западе, как он создал ее на Киевской Руси. Такой смысл пребывания в рассеянии православных русских людей является знаменательной, важной и конструктивной формой православного свидетельства.

Обе эти тенденции друг другу могут вполне не противоречить: можно думать и о спасении России, и о помощи Русской Православной Церкви, но при этом помнить, что Православное христианство по существу есть вера, спасающая весь мир, а не только один какой–нибудь народ или одну какую–нибудь категорию людей.

Мне хотелось бы поделиться с вами некоторыми более конкретными философскими, богословскими и культурными идеями о том, где православное свидетельство является наиболее важным в современном мире.

На Западе, как вы знаете, Православие является религиозным меньшинством. Но с кем мы там преимущественно встречаемся?

Мы встречаемся с католиками, встречаемся с протестантами, встречаемся с секулярными людьми, атеистами — с секуляризованным обществом. Очень важно смотреть на общество в целом, и здесь я могу искренно засвидетельствовать, что меня весьма утверждает в истине нашей Православной веры то, что верующий православный христианин имеет некую особую харизму, благодать, чтобы успешно свидетельствовать об истине в разных обстоятельствах. И этому есть причина: исторически Православное предание, Православная Церковь не прошла через внутренние трагедии Западного мира. На Востоке было много трагедий исторических: турецкое нашествие, монгольское нашествие, совершенно ненужные внутренние революции вроде Петровских реформ; была революция 17 года XX века, которая вообще разрывала устои, — но не было Реформации, не было церковной революции, не было даже того, что мы знаем под именем Просвещения, не было Ренессанса, который по–своему тоже разрывал с Преданием. Поэтому в Православии есть такое восприятие реальности, которое органически связано с Преданием не в силу каких–то внешних условий или структур, но имеет внутреннюю связь с апостольской верой. И вот когда мы умеем это выразить, тогда мы действительно преуспеваем и в нашем личном духовном делании, и в общении с другими людьми.

С католичеством у нас есть несомненно много общего, и это очень важно подчеркнуть в самом начале. Если мы будем говорить только о том, что нас разделяет с Римско–Католической Церковью, — если мы станем начинать с этого, то разговора не получится, — будет только полемика. Действительно, нужно понимать — и об этом теперь любит говорить папа — что Римско–Католическая, и Православная Церкви — сестры (правда, сестры часто ссорятся между собой, и их сестричество не есть гарантия благополучия и мира, и вообще — это такой дешевый дипломатический экуменизм для газет, которому я не сочувствую), но важно все–таки то, что Восток и Запад в течение тысячи лет были Единой Церковью, у нас есть не только одно Священное Писание, но и многие отцы Церкви, которые почитаются католиками и православными, много общего в области Таинств и почитания Божией Матери. И в этом смысле наиболее удивительным становится наблюдение, которое может даже поразить поверхностного «посетителя» Западного христианства: в огромной степени во многих католических кругах Православное Предание пользуется громадным успехом. Вы входите в такие церкви, — и там всюду Владимирская Божия Матерь, Троица преподобного Андрея Рублева, иконопись, богословские издания, касающиеся истории православной духовности, монашества, монашеского аскетизма, издания святых отцов и замечательных католических ученых, особенно французских и немецких, изучающих Предание наших отцов. Вот именно на этом необходимо строить межконфессиональные отношения, и это необходимо приветствовать как положительные черты, дающие основания для диалога и свидетельствующие о том, что не все разрушено.

Но, конечно, как всегда, есть и трудности. Здесь очень важно, чтобы мы, православные, имели бы к этому правильный подход: не только защитительный, но и в положительном смысле духовно наступательный. Это касается самой главной проблемой, которая разделяет Православие и Католичество: вопрос о папстве и об авторитете Римского епископа. Почему к этому вопросу нужно подходить в очень широком масштабе? Потому что он касается и Западной цивилизации, Западной культуры. Мы не только заботимся о том, чтобы сохранить и соблюсти Православие в свободе от империализма и власти папства; это важное, но не главное дело.

Главный вопрос — в самой истине, и этим вопросом болеем не только мы, но и весь мир, включая секулярное общество, формально не имеющее отношения к Церкви: заключает ли в себе христианство, Новый Завет учение о том, что есть такой один человек, в котором сосредотачивается весь церковный авторитет и от которого зависит истина и ее исповедание?

Я занимался этим вопросом с точки зрения глубинного содержания этой доктрины, и действительно, в ней есть какая–то трагедия и тайна, потому что в Новом Завете основания для доктрины о папстве нет. Господь сказал Петру: «Ты еси Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою» (Мф. 16, 18). Но Он же не сказал этого папе! — Он сказал это Петру. Вопрос стоит только о том, есть ли у Петра в этом преемники, и если есть, то кто они и где они? Именно в этом все дело. А если у Петра и не предвидится преемников в таком аспекте, тогда и смысл слов Спасителя — совсем другой: На вопрос Христа, за кого принимают Его ученики, Петр от имени учеников ответил: «Ты еси Христос, Сын Бога Живаго» (Мф. 16, 13–16). И смысл слов Спасителя в том, что Он подчеркнул правоту Петра и учеников и призвал их так и веровать; кто будет веровать в это, — на том будет Церковь созидаться. И можно достаточно наблюдать, что все так и есть, ибо если не исповедать Христа так, как это выразил Петр, то нет Церкви: в это верит и епископ, и мирянин, и священник, и диакон, а если не верит, — то нет у него и Церкви. Но каждый, кто верит так же, как сказал Петр, — есть действительный носитель веры и основание Церкви.

Вся история Западного христианства в этом пункте, — и об этом замечательно писали русские писатели, и лучше всех — Достоевский, — утверждает, что человек не любит свободы и боится свободы, а свободы и ответственности в области веры, существенной и последней свободы, он особенно боится. Он хочет, чтобы ему сказали о вере, он хочет иметь человеческий критерий истины, который бы его освобождал от ответственности думать и веровать свободно.

Это вопрос не только Католичества и Православия, это — вопрос всего христианства. Он отражен в легенде о Великом Инквизиторе в романе «Братья Карамазовы», в которой Великий Инквизитор делает «добро» людям тем, что освобождает их от свободы, а приходит Христос, — и он Его заново распинает. В чем тут дело? Только в том, что, по его мнению, люди боятся свободы и приветствуют тех, кто их от нее освобождает. А от свободы освобождает не только папа, но и всякий тоталитарный строй, всякая структура, которая думает за людей и набивает их головы всякими ложными принципами.