Присмотримся к жизни этих Хуанов и Диэго из деревенской глуши. Того, что останется им после уплаты сеньоральных повинностей и налогов государству, еле хватит на полуголодную жизнь, как ни бейся над своей полосой. Зачем же проливать пот, зачем весь век гнуть спину?

В праздники деревенский труженик подолгу выстаивает в храме. Церковь не пожалела ни золота, ни самоцветов, ни дорогих тканей, чтобы поразить воображение и пленить душу своего убогого, задавленного нуждою сына. В его лачуге голо, темно, а здесь жарко горят свечи и в их сиянии мерцают, переливаются ризы на иконах и одежды статуй.

В неверном свете восковых свечей статуи как будто живут мистической жизнью. Нежно улыбающаяся мадонна может поспорить пышностью одежд с самой королевой. Один венец на ее главе стоит труда десяти деревенских поколений.

Кончается служба, положенный крестный ход, и крестьянин бредет к себе домой.

Сурова улица кастильской деревни. Кругом ни деревца, ни цветка. Стены домов сложены из грубого, не связанного известкой камня. На улицу глядит маленькое окошко за железным переплетом. Тяжелая, на крепком железном засове дверь… В доме ни кровати, ни стола. Спят вповалку, не раздеваясь, на устланном сеном полу. Едят у очага, присевши на корточки или поджав под себя ноги, из общей миски.

Знатные путешественники — англичане, французы, посещавшие Испанию в конце XVIII века, — не могли надивиться воздержности испанцев в еде и питье. Пригоршня жареных каштанов, запиваемых водой, ломоть грубого хлеба, немного луку, гороху. В праздник — суп из овощей, заправленный оливковым маслом, да глоток вина, вот и вся пища.

Но вековая нищета не лишила испанца чувства своей человеческой значимости, не сломила его внутренней стойкости.

Испанец из народа поражал иностранца-путешественника. Завернут по самые глаза в ветхий плащ, голова повязана цветной тряпкой, поверх нее нахлобучена широкополая, потерявшая цвет и форму шляпа. К босым ногам веревкой прикреплены подошвы. И поди же! — этот бедняк не раболепствует перед расшитым кафтаном, держится непринужденно, умеет в гордой, несколько надменной позе, в полном достоинства поклоне, в свободной речи показать себя равным.

Часами сидит испанец неподвижно на пороге своего жилища или стоит, прислонившись к стене. По лицу его бродят сумрачные тени. Может показаться, что это самое угрюмое и бесстрастное существо в мире. Но надо видеть народные увеселения, чтобы понять, какой живостью, какой бурной страстностью наделена нация.

В деревне по вечерам у посады[9] собираются в круг стар и млад. Под гитару и кастаньеты пляшет молодежь. Остальные смотрят на пляску серьезно и сосредоточенно. Танец не забава, это исполненное значения действо. Парень выступает, гордо избоченясь, закинув голову. Он — сама Кастилия, суровая и воинственная. А вокруг него вьется и протягивает руки, манит и отступает девушка.

Когда к концу XVIII века испанские экономисты стали прикидывать число и состав населения Испании, они получили не очень точные, может быть, но красноречивые цифры. Население страны возросло до 10,5 миллиона душ. Стало быть, за три четверти века оно почти удвоилось.

В Испании насчитывалось 400 тысяч дворян, 300 тысяч священников и монахов, да еще до одного миллиона людей без постоянных занятий в без средств к существованию — голытьбы, лишенной жизненных корней. В этой огромной армии деклассированного люда, вербовавшейся главным образом из крестьян, которым опостылел их неблагодарный труд, немало было и разоренных горожан.

По дорогам толпами бродили нищие, при удобном случае сменявшие суму на кистень. Горы кишели контрабандистами, а города полны были людей подозрительных профессий: чесальщиков мулов, барышников, гадалок, канатных плясунов, нищенствовавших на папертях лжекалек и просто воров.

У всех этих испанцев, выброшенных за борт жизни, припасена была про черный день монастырская похлебка Это скромное подаяние обратилось в руках церковников в политическое оружие, которое дало им впоследствии немало побед.

На рубеже XVIII и XIX веков, в течение многих десятилетий судьбами страны управляли бездарный и жалкий Карл IV, а затем сын его, Фердинанд VII — презреннейший из самодержцев Европы. Их царствование — страшные годы Испании, отмеченные безмерным падением ее правящего класса. Вместе с тем это пора великих порывов и немеркнущей славы народа.

Герой этой книги Рафаэль дель Риэго жил и боролся в то грозное время Он рос в атмосфере нарождающейся первой испанской революции, а затем пережил величайшую катастрофу своей родины — наполеоновское нашествие.

В этой книге личная судьба Риэго сначала тонет в бурном потоке жизни испанского народа. Затем он все чаще появляется на поверхности описываемых событий, чтобы со второй испанской революцией заполнить собою все повествование.

Заносчивая, тщеславная девчонка — такова Мария-Луиза, дочь герцога Филиппа, владетеля мелкого итальянского княжества, затерянного среди Апеннин.

Мария-Луиза некрасива. В остром личике подростка привлекают внимание злые, беспокойно бегающие глазки, всегда чего-то ищущие.

Юной герцогине прожужжали уши об ожидающем ее славном будущем: ей суждено восседать на троне рядом с великим государем. Что. из того, что Мария-Луиза не красавица? Она ведь внучка Людовика XV и племянница испанского короля Карла III. Скоро, говорили ей, в Пармское герцогство прибудут послы от знатных и блистательных дворов — сватать ее за инфанта кастильского, а то, может быть, и за французского дофина

В один из дней 1765 года герцог Пармский и посол Карла III подписали контракт о бракосочетании тринадцатилетней Марии-Луизы с наследником испанского трона, восемнадцатилетним инфантом Карлом.

Будущая королева стрелою вылетела из большого, празднично убранного зала отцовского замка, где только что, преклонив колено, поцеловал ей руку испанский посол. В коридоре она наткнулась на брата:

— Послушай, Фернандо! Ты должен научиться встречать меня с почтением. Я скоро стану испанской королевой! А ты… ты весь свой век будешь не чем иным, как ничтожным пармским герцогом!

На западном рубеже испанской провинции Эстремадура лежит городок Бадахос. Он раскинулся по склонам живописного холма, увенчанного замком — свидетелем многочисленных осад, изранивших его толстые стены. Рядом — собор, огромный и такой же крепкий. Собор и замок, как две серые наседки, подобрали под себя маленькие домишки города.

В Бадахосе родился в 1764 году дон Мануэль Годой — многолетний диктатор Испании и злой ее гений.

Отец Мануэля, дон Хосе Годой, был бедным, разорившимся дворянином, полковником в отставке. Ворчливый вояка считал, что мальчишку до самого поступления его в войско надо почаще стегать: это поможет ему стать выносливым солдатом.

Мануэль научился в приходской школе молитвам, грамоте, счету. Старый Годой полагал ненужным отягчать голову сына дальнейшим учением. Он сам посвятил его в необходимое дворянину искусство ездить верхом и владеть шпагой. В бадахосском обществе юный гидальго усвоил изысканные манеры и умение играть на гитаре.