— Атаман прав! — сказал Робис. — Никаких авантюр!

— А я, знаешь, все-таки прихвачу топорик, — стоял на своем Брачка. — Это самый верный ключ!…

— Значит, нападаем шестого, — перебил Атаман.

— Товарищи, надо внести поправку и на непредвиденные обстоятельства, — заметил Фауст. — Проще говоря, на случайности. Надо иметь несколько дней в резерве. Вы забыли, что мне придется иметь дело с людьми, а не с цифрами!

Робис подошел к стенному календарю и, полистав его, сказал:

— Нападем в ночь на тринадцатое!

— Ну, нашел подходящий день! — вспылил Брачка. — Чертова дюжина…

— Зато луны не будет, — спокойно пояснил Робис. — Темнота — наш союзник.

Как ни ныло у Атамана сердце, он согласился, что это самое разумное. Возражать не стал, а про себя подумал: «Сегодня всего лишь третье сентября… Еще десять долгих дней! Как-то их выдержит Дина?…»

Четвертое сентября. На сегодня назначен побег. Через десять часов смена охраны. Парабеллум постучит в дверь, и начнется то, чего уже не остановить. На душе у Дины неспокойно. Накануне нападения на банк Дина тоже не спала всю ночь, но тогда это было волнение перед первым боевым крещением. Сегодня — другое. Ей не хватает веры в успех. Слишком много преград на пути к свободе, для того чтобы преодолеть их вчетвером. И даже если удастся прорваться за ворота, тревога поднимет на ноги всю охрану и начнется погоня. Хоть были бы предупреждены товарищи на воле! Но Парабеллум строго-настрого запретил писать, и никто их за тюремными стенами ждать не будет. До некоторой степени Парабеллум, конечно, прав. Ведь предатель еще не обнаружен — письмо может попасть ему в руки. Выходит, им надо полагаться лишь на собственные силы и на свое везение.

В этой их затее все так ненадежно! И как сомнительна бомба, которой они собираются пугать тюремщиков! Дина лепила ее из хлебного мякиша, отщипывая по кусочку от каждого пайка. Ее могут обнаружить при первом же обыске. Хорошо еще, что в последние дни камеру не обшаривали.

Если Дина в конце концов и согласилась участвовать, то лишь потому, что терять ей было нечего. Легче принять смерть от пули во время побега, чем кончить свой век в петле. Но в то же время до виселицы она могла прожить еще несколько месяцев. А жить — значит надеяться. Но нельзя думать лишь о себе одной. Не будь на то важной причины, Парабеллум так отчаянно не рвался бы на свободу. И Дина инстинктивно чувствовала, что тут есть какая-то связь с деньгами.

Прогулка. Осталось всего восемь часов. Скоро принесут ужин. Затем последняя вечерняя поверка, еще четыре часа ожидания…

У Дины нарастало тревожное чувство. Не было сил ни сидеть, ни лежать — только ходить, непрерывно ходить из угла в угол. Она на миг выглянула в окно. Что ждет ее сегодняшней ночью?

Движется время. Все вперед и вперед к роковому часу. Еще не поздно отказаться, попробовать отговорить других от необдуманного шага. Но ведь это объяснят трусостью. И как ей повлиять на Парабеллума?

В таком настроении Дина получила письмо от Атамана. В иное время оно превратило бы весь день в праздник, а сейчас строки доходили до нее словно сквозь мглу тумана.

«Милая девочка, я в таком состоянии, что просто не могу не писать тебе. Осень вдруг обернулась весной, даже кажется, будто снова защелкали соловьи. Сверкает солнце, и вот уже совсем скоро жизнь опять станет прекрасной! Но по-настоящему прекрасной она может быть, только если мы будем вместе. Не думай, что я позабыл тебя. Как раз сегодня вспоминал с друзьями, как я пришел к тебе первый раз в Льеже. В тот раз мы с тобой говорили о Лермонтове. И сейчас мы с Робисом подумали, что вам там очень недостает книг. Вскоре перешлю тебе роман Шампиона о Бастилии, который, наверное, понравится и остальным. Вообще-то он предназначен к твоему дню рождения как сюрприз, но я не могу ждать еще десять дней и не поведать о нем, зная, как трудно вам в тюрьме без книг. Для остальных пусть это будет приятной неожиданностью».

Письмо звучало шуткой. Наверное, Атаман хотел немного развеселить ее и заставить забыть о мрачном окружении. Но если бы он только знал, как далеки сейчас ее мысли от шуток! Дина уже было хотела уничтожить записку, но что-то удержало ее. Последнее письмо Атамана было написано совсем в другом тоне. Что же произошло?! И она еще раз перечитала скупые и забавные строчки.

«Сюрприз к твоему дню рождения»… Странно, Атаман ведь знает, что она родилась в апреле. А тут написано: «еще десять дней». И вообще у Шампиона нет такого романа о нападении на Бастилию.

И вдруг Дина расцеловала грязную бумажку. «Эрнест, ты, наверное, очень любишь меня! Собирались сообщить об освобождении лишь в самую последнюю минуту, когда все будет окончательно решено и подготовлено. Но ты не хотел, чтобы я эти дни напрасно мучилась. Потому и прислал письмо, которое могу понять только я одна. Ведь, кроме меня, никому не известно, что ты в Льеже проник в мою квартиру со своим ключом. «Наверное, понравится и остальным» — означает, что освободят всех; «еще десять дней» — срок».

Дина даже не пыталась представить себе, как произойдет само освобождение. Если им руководит Робис и в нем участвует Атаман, оно наверняка удастся. В этот момент она думала лишь о том, что от побега теперь надо отказаться. Записка пришла вовремя. Надо, не мешкая, сообщить товарищам. После ужина это будет уже невозможно. Она уже начала писать, как в мозгу мелькнуло предупреждение Атамана ни о чем не говорить остальным. Придется, однако, его нарушить. Необходимо спасти Парабеллума, Грома, Липа Тулиана от ненужного риска. Товарищи на воле ведь и не подозревают о том, что они хотят вырваться из тюрьмы, рассчитывая лишь на свои силы. Надо рассказать о предстоящем налете, иначе Парабеллума не переубедить. Умолчать об этом было бы преступлением.

Вместе с Парабеллумом письмо Дины прочитал и Лип Тулиан.

— Ну, что теперь? — спросил он.

Парабеллум не отвечал. Он тяжело опустился на койку и подпер голову руками. Трудно согласиться с тем, чтобы тебя еще десять дней считали предателем. Но тогда больше шансов вновь свидеться с Робисом и сказать ему, где спрятаны деньги. А при таком побеге, как они задумали, всякое может случиться. Он поднялся и, взяв деревянную ложку, подошел к стене.

— Ты что хочешь сделать?

— Передать Грому. Побега не будет!

— Успеется. Прежде надо все как следует обмозговать, — сказал Лип Тулиан. — На мой взгляд, было бы правильнее не отказываться от нашего плана. Ты думаешь, так легко прорваться в тюрьму? А если им не удастся нас выручить, что тогда?

— Робис командует. Все в порядке! — И Парабеллум выстукал: «Грому. Отменяется».

Лип Тулиан больше не пытался переубедить товарища по камере, но было заметно, что нервы его напряжены до крайности. Едва попробовав вечернюю похлебку, он тут же выплеснул ее на пол и позвал надзирателя.

— Чем нас тут кормят?! Собаки мы вам, что ли! Давайте сюда начальника, если не хотите, чтобы я пожаловался в Петербург.

— Господин начальник приказывали их так поздно не беспокоить! — отклонил требование надзиратель.

— А мне все равно! Давайте начальника, не то объявлю голодовку!

— Ладно, ладно, не ори только! — сердито проворчал надзиратель и вывел Липа Тулиана в коридор. — Погоди, задаст тебе начальник жару, в два счета отобьет всякую охоту жаловаться!

Однако, увидев Липа Тулиана, Людвиг ничуть не разозлился за поздний визит. Раскрыв дверь в кабинет, он сказал:

— Подождите, сейчас придет.

Лип Тулиан нервно ходил по комнате. Потом он заметил на столе написанный рукой Лихеева набросок донесения, который весьма заинтересовал его. А содержало оно вот что:

«…Осмелюсь напомнить вашему превосходительству, что Жених поступил к нам на службу, после того как выдал полиции распространителя подстрекательских листовок в банке. По нашему заданию он вступил в группу «Мстители» и оказал нам много важных услуг. Благодаря ему удалось арестовать известных террористов Грома и Букелиса. Чтобы укрепить репутацию Жениха в среде боевиков, было решено арестовать его и перевести в тайную полицию, с тем чтобы устроить ему побег, после того как Жених установит там прочные связи с боевиками. Сразу же после его мнимого ареста его освободил Атаман. Таким образом, Жених заслужил надлежащее доверие и был допущен к участию в нападении на Русский международный банк, о коем я уже имел честь докладывать вашему превосходительству. К сожалению, налетчикам откуда-то стало известно, что среди них есть предатель. Посему нельзя винить Жениха за частичную неудачу наших действий, направленных на ликвидацию террористической банды. Даже наоборот — он сумел своевременно и ловко отвести от себя подозрения (правда, открыв адрес нашей явки, каковую мы были вынуждены тотчас сменить). По наводке Жениха мы уже арестовали главарей банды: Макса Тераудса (Парабеллум) и Дину Пурмалис (Дайна). Поскольку, несмотря на все приложенные нами усилия, они не назвали место, где спрятаны деньги, мы поместили в тюрьму Жениха. Ему удалось разузнать адрес конспиративной квартиры боевиков, и она была нами разгромлена. Самая главная заслуга Жениха — умелая инсценировка побега в ночь с, 4 на 5 сентября. Следуя по пятам за Тераудсом и Пурмалис, каковые ни о чем не догадывались и потом оказались в нашей западне, мы обнаружили тайник с деньгами. К сожалению, из похищенных в банке 257000 (двухсот пятидесяти семи тысяч) рублей мы нашли лишь 154 583 (сто пятьдесят четыре тысячи пятьсот восемьдесят три) рубля, каковую сумму рассчитываем в ближайшие дни передать законным владельцам. Принимая во внимание все вышеизложенное, выражаю надежду на то, что Ваше превосходительство не откажется…»