Казаки выступили в поход на Тихвин и рассыпались по Новгородской земле. Известие о грозящем им «разборе», в ходе которого недавно принятые в станицы холопы могли быть возвращены своим господам, вызвало новый взрыв возмущения.

Возмущение вылилось в настоящий бой с воеводами и оставшимися верными царю казачьими станицами: «переграбленные ворами», кн. Волконский и Чемесов были вынуждены отступить в Тихвин. Остальные выбрали главой своего войска Михаила Баловнева, сына данковского беломестного атамана — то есть потомственного казака Дикого поля[232]. Их замысел был таков: прийти к Москве и бить челом государю, чтобы их не разбирать на «старых» казаков и беглых из кабалы или тягла, а при согласии на это и выплате жалованья — вернуться на службу; при отказе же — уходить в северские города или на Дон.

В начале июля эти 4–5 тыс. человек подошли к столице и раскинули свои «таборы» в селе Ростокине на реке Яузе (по Троицкой дороге). В Москве в это время оставалось очень мало служилых людей, поскольку большинство выступило на борьбу против «лисовчиков», так что над городом нависла серьезная опасность. Казаки снова прогнали разборщиков и в случае невыплаты им «полного жалованья» стали поговаривать даже об уходе к Лисовскому. Переговоры с атаманами зашли в тупик.

Наконец, 18 июля из Ярославля «проселочными дорогами, утаясь» подоспел с войском ненавистный казакам боярин кн. Б. М. Лыков, что моментально изменило соотношение сил. По требованию правительства таборы Баловнева были передвинуты к Донскому монастырю, с трех сторон обтекаемому Москвой-рекой. В воскресенье, 23 июля, вызванные к царю для получения жалованья вожди восстания были обманом схвачены в Кремле, а их подчиненные — атакованы полками Лыкова и окольничего А. В. Измайлова и после незначительного сопротивления рассеяны. Царские ратники «топтали» их по Серпуховской и Калужской дорогам и бились еще на Пахре, под Боровском и Малым Ярославцем.

Главари «воровских казаков» — М. Баловнев и 36 его соратников — после месяца следствия были приговорены к смертной казни и повешены. Еще часть была отправлена по тюрьмам, откуда, правда, многие вышли через несколько лет. Рядовые казаки в числе 3256 человек были все же «разобраны», так что на службе остались далеко не все — многих вернули прежним владельцам.

Разгром атамана Баловнева завершил один из эпизодов преодоления Смуты — борьбу с самой организованной и непокорной частью вольного казачества. Однако окончательно эти проблемы были урегулированы только большим «верстанием» и разбором оставшихся на службе станиц в 1619–1620 гг. Одним из последствий этого казачьего движения стал сильный голод в разгромленных казаками северных уездах.

Во внешнеполитической обстановке к 1613 г. произошли серьезные изменения, несколько облегчившие положение нового русского правительства. Его основной противник — польский король Сигизмунд III — необдуманно ввязался в конфликт с Османской империей, попытавшись силой вернуть в Молдавию изгнанного оттуда турками Константина Могилу. Попытка сорвалась, и Турция, заключив мир с Ираном, поспешила наказать зарвавшегося соперника: уже в августе 1612 г. кн. Пожарский сообщал иноземным наемникам, что «турские и крымские люди Волынь и Подолию до конца запустошили». Особенно страшный погром учинили татары на Украине в 1614 г. Неспокойно было и внутри Речи Посполитой, где бесчинствовали не получившие жалованья «сапежинцы» и иные наемники. Все это надолго отвлекло королевскую армию от восточного направления. Здесь Сигизмунду оставалось уповать в основном на «волонтеров»-грабителей вроде черкас и «лисовчиков»; его попытки переманить к себе на службу Якоба Делагарди с войском (осень 1612 г.) и ногаев Большой орды (1612–1615) не увенчались успехом.

Соответственно, Крым, обязанный участвовать в турецких походах, охотно возобновил мирные отношения с Россией. В июле 1614 г. посольство С. Протасьева и Н. Данилова было хорошо принято у султана, а в сентябре кн. Г. К. Волконский и дьяк П. Евдокимов договорились о мире с крымским ханом. Несмотря на скудость даров и «поминок»: послы торговались из-за каждого сорока соболей, шубы и сотни рублей, — такие отношения удавалось поддерживать до 1620-х гг.

Оставалась еще Большая Ногайская орда, но той ввиду нападения калмыков из-за Яика пришлось в 1613 г. перейти на правый берег Волги, а через несколько лет в затруднительной ситуации вновь вернуться в русское подданство.

Еще один противник Московского государства — Шведское королевство — подвергся нападению своего соседей — датчан в ходе так называемой Кальмарской войны 1611–1613 гг. Воспользовавшись тем, что большая часть шведских войск увязла в Ливонии и Новгородской земле, король Христиан IV с 6-тысячной армией вторгся в Швецию, овладел Кальмаром (3 августа 1611 г.), а затем Эльфсборгом (24 мая 1612 г.) — важнейшей крепостью и портом королевства. По условиям Кнередского мира 1613 г. Швеция была обязана выплатить в течение шести лет 1 млн риксдалеров контрибуции за Эльфсборг, что сильно ограничило возможности нового короля Густава II Адольфа (годы правления 1611–1632) на восточном направлении.

Царю Михаилу Федоровичу предстояло воевать с ослабленными противниками, однако плачевное состояние его собственных вооруженных сил оставляло мало надежд на серьезный военный успех. В большинстве случаев его воеводам приходилось рассчитывать на поддержку местного населения и ватаг «вольных казаков», нестроения во вражеском стане и, конечно же, уповать на помощь Божию и «его государево счастье». Военную ситуацию первых лет новой династии прекрасно характеризует так называемая «книга сеунчей» — один из обязательных элементов разрядной документации[233].

Одержав победу, воевода отправлял наиболее отличившегося и не рядового воина (сотенного или иного голову, «завоеводчика» и т. п.), а нередко — и своего родственника с донесением царю. Донесение это называлось «сеунч» (от татарского — «радостная, победная весть»), а сам гонец — «сеунщиком». Если воевод, как обычно в походном войске, было несколько — сеунщик приезжал от каждого, выбранный из подчиненных этому воеводе людей. В столице гонец получал жалованье «за сеунч» — разной ценности чарку или кубок, сорок соболей или куниц, или шубу, или отрез дорогой ткани, а иногда — и деньги «в приказ». Позже дворянам стали «справлять» за сеунч и придачи к окладам.

В «книгу сеунчей» записывались дата прибытия гонца, имя воеводы, краткое изложение грамоты и подробное описание награды. За 1613 г. отмечен всего десяток радостных событий, и записи о первых появились с задержкой, вызванной торжествами венчания на царство Михаила Федоровича (11 июля). Так, по воспоминаниям архиепископа Арсения Елассонского, войска в Северской и Новгородской землях нанесли почти одновременно поражения литовским и шведским людям, «и для большего удивления и уверения, 16 июня, они привели из двух мест — из-под Новгорода много немцев, а из Северской земли многих поляков, скованных»[234]. Однако, кроме одного сеунча, записанного 10 июля (путивльский поход кн. Д. И. Долгорукова), награждения сеунщиков начались только после царской коронации. Под 30 июля в книгу были внесены записи о награждении сразу девяти сеунщиков из трех разных ратей: от Долгорукова об освобождении Путивля, от кн. С. В. Прозоровского о взятии у шведов Тихвина монастыря и, наконец, от кн. И. Н. Одоевского из-под Воронежа о разгроме «Ивашки Заруцкого с воры»[235]. Затем уже осенью и в декабре награды получили дворяне и атаманы кн. Д. М. Черкасского за взятие Белой и победу в с. Могутове под Смоленском; «тихвинские сидельцы», выдержавшие осаду шведского войска, и торопецкие, отбивавшиеся от литовцев. В последний день декабря «прислан изо Пскова от воевод с сеунчом псковской помещик Ондрей Тимашов, что подо Гдовом немецких многих людей побили и языки, и знамена, и набаты поймали, а з достальными людьми Явер Горна отбили, а он, Ондрей, сидел во Гдове с воеводой и был в головах. И дано ему государева жалованья у Казны сорок куниц, цена 10 рублев, чарка, а в ней весу полтора рубля, тофты деветь аршин, цена рубль дватцать шесть алтын четыре денги»[236].