Тело уверенно плыло вниз по реке, подгоняемое начинающимся приливом, к которому присоединился поток непрекращающегося дождя, столь нетипичного для этого времени года. Однако, зацепившись за один из быков Лондонского моста, тело на мгновение задержалось, а затем направилось к стремительно мелеющему потоку на левом берегу, где и осталось лежать прямо у поверхности, поддерживаемое раздувшимися юбками. Там его и нашел лодочник.

Он встал в темноте, до зари, как делал всю свою рабочую жизнь, и, выпив пинту выдохшегося эля с куском сухого хлеба, направился под проливным дождем вверх по реке, туда, где он держал лодку. В нормальный год погода к концу июня должна была быть хорошей и его ожидала бы толпа клиентов, но 1591 год никак нельзя было назвать нормальным. За суровой зимой последовала самая холодная и дождливая весна, какую он только помнит, и уже появились зловещие признаки, что чума снова принялась бродить по улицам.

Лодочник работал везде, где можно было заработать, и ранним летом обычно он начинал свой день, поднявшись вверх по течению, где перевозил ранних собирателей лаванды на поля Уондсуорт, но сейчас лаванда сгнивала, не успев расцвести. Просто по привычке он встал на привычном листе, и наконец из темноты возникла темная фигура, оказавшаяся молодым человеком, закутанным в старый плащ. Он дрожа залез в лодку и пробормотал, чтобы лодочник отвез его на другую сторону Лондонского моста, поскольку он опаздывает на работу.

Лодочник взялся за весла, используя для скорости все нарастающий прилив. По берегам то тут, то там начали появляться огни, но дождь все поливал их лица, и в нос бил резкий запах Темзы. Быстрое течение снесло их вниз к мосту, и лодочник уже приготовился ловко провести лодку под арками, когда весло зацепилось за что-то у самой поверхности воды.

— В чем дело? — спросил пассажир.

— Не знаю, — буркнул лодочник. — Что-то в воде. Вот, возьмите весло и попробуйте удержать нас на месте, а я взгляну. — Все еще крепко держа свое весло, он наклонился вперед и попытался высвободить его из мокрых тряпок, которые вокруг него обмотались. То, что держало весло, внезапно его отпустило, и лодочник сообразил, что перед ним тело. Такое довольно часто случалось: неосторожные пьяницы, жертвы уличных нападений и падшие молодые женщины часто кончали свою жизнь в реке. Сердце его упало. Городские инструкции по выдаче лицензий предписывали, что любой лодочник, обнаруживший тело в реке, должен вытащить его на берег и немедленно уведомить соответствующие органы. Вот только разыскивать эти органы порой трудно и муторно. Посветлевшая полоса на горизонте возвещала о скором наступлении еще одного хмурого дня, но по крайней мере при дневном свете лодочник мог рассчитывать на какую-то работу. А если он поступит по правилам и вытащит тело на берег, найдёт констебля и доложит ему официально, то может потерять половину дня и соответственно драгоценное время для возможного заработка.

— Пропади все пропадом! — выругался он.

— В чем дело? — спросил пассажир с нарастающим раздражением, с трудом удерживая тяжелое весло.

— Утопленник. Прощай утро, если только… — Лодочник помолчал, потом добавил: — Не сидите там с разинутым ртом, помогите мне втащить его в лодку. — Работа оказалась нелегкой, потому что, хотя они уже вышли из зоны прилива, течение все равно оставалось быстрым и тащило их к морю. Им удалось втащить намокший груз в лодку только после нескольких попыток, перевалив его через борт, и к этому времени они сами были мокры до нитки да и лодка набрала изрядно воды. Они взглянули на свой улов. Тело принадлежало молодой девушке. Застывшие глаза смотрели в небо с воскового лица.

Когда лодка вновь выплыла на середину реки, лодочник посмотрел назад, вверх по течению, где в доме у берега горел свет. Он решился. Взявшись за весла, он принялся грести в сторону дома.

— Эй, что вы делаете? — спросил его удивленный пассажир. — Я же говорил, что опаздываю на работу, а вы везете меня назад, туда, откуда мы приплыли.

— Откуда мне было знать, что утопленник попадется? — ответил лодочник. — Но я не собираюсь весь день возиться с этой утопленницей, поэтому свезу ее к доктору Форману. Он знает, что следует делать.

У парня отвисла челюсть.

— К некроманту?

— Никакой доктор Форман не некромант. В прошлом году он лихо вылечил мне чирей на шее. Чего только люди не наговорят. — Лодочник вывел лодку на середину реки и направился в сторону огонька.

Примерно в то же время, как всплыло тело, из маленького домика на Бэнксайд-Эллиуэй вышел тепло одетый мужчина с большим кожаным саквояжем. Когда дверь за ним захлопнулась, он тяжело вздохнул, потому что помочь так ничем и не смог. По дороге домой он думал о женщине, которую только что оставил. У Саймона Формана было правило — подниматься рано и записывать в истории болезней все, что произошло в предыдущий день, но сегодня его разбудил в три утра муж старой женщины, которая торговала овощами и фруктами у «Зеленого дракона». Он сам открыл ему дверь.

— Сара, — сказал старик, едва не плача. — Ей совсем худо. Вы не могли бы прийти? Вот флорин, это все, что у нас есть.

Саймон отмахнулся.

— Возвращайтесь домой, скажите ей, что я сейчас оденусь и приду. Она опять кашляет?

Старик кивнул.

— Кашель рвет ее на части. Но сейчас у нее лихорадка и она дышит вот так. — Он задышал так, будто запыхался. — И с головой у нее непорядок. Просила меня сходить за священником! Я сказал, ладно, я приведу пастора, но она говорит, нет, хочу священника. Она забыла, что у нас нет священников.

Одевшись, Саймон пошел в кабинет и налил макового сиропа и раствора шандра в две склянки, положил их вместе с другими предметами в саквояж и отправился к пациентке. Ее муж провел его наверх, где она металась на соломенном матрасе их супружеского ложа. Комната, очень бедная, но чистая, освещалась углем, опущенным в масло. Саймон достал из саквояжа две свечи и зажег их. Он всегда носил с собой свечи, когда посещал дома бедноты. Хорошие свечи стоили дорого, поэтому во многих хозяйствах на освещении экономили.

Он осторожно наклонился над женщиной. Осматривать ее не было смысла, потому что он сразу увидел, что она умирает от воспаления легких, которое унесло уже много пожилых людей, заболевших в сырую и холодную погоду. Он повернулся к старику.

— Теперь все в руках Господа, хотя я могу облегчить ей страдания. Вам понадобится женская помощь. Идите на Роуз-Элли, найдите там мать Бейкер и скажите, что доктор Форман спрашивает, не могла бы она прийти. — Старик заколебался. — Я заплачу ей. Ваша жена снабжала меня отличными овощами и фруктами с того времени, как я вернулся в Лондон.

Саймон повернулся к женщине, приподнял ей голову и влил в рот несколько ложек шандра. Через несколько минут она перестала метаться, открыла глаза и жалостливо взглянула на мужа. Потом ее взгляд остановился на докторе.

— Очень мило, что вы пришли, доктор, — прошептала она, — но мы с вами знаем, что пользы от этого никакой. Я ведь умираю, верно? — Он кивнул, потому что не мог лгать ей. — Тогда идите домой и досыпайте. Полезнее потратить те деньги, что в чулке под матрасом, на мои похороны, чем отдать их вам.

Она похлопала его по руке, и он взял ее руку в свои ладони.

— Я на ваши деньги не зарюсь. Мои услуги — плата за яблоки и апельсины, которые вы давали мне последние два года.

Она улыбнулась, затем на ее лице промелькнуло отчаяние, и она попыталась сесть.

— Я боюсь, я боюсь…

— Мы все боимся, Сара, неважно, знаем ли мы, когда смерть придет или нет, — сказал Саймон.

— Нет, доктор, я не смерти боюсь. Я боюсь того, что будет за ней. Я родилась в дни старой религии, когда можно было покаяться священнику и он отпускал нам наши грехи и просил Господа простить нас. Но теперь таких священников нет. — Она начала плакать. — И я умираю, совершив смертный грех. Вы выслушаете мою исповедь?