— Ты откуда, малышка, и как тебя зовут?

После того как она еще спросила меня о точном дне моего рождения, мадам Аделаида милостиво отпустила меня:

— На сегодня достаточно. Можешь идти. Но скоро мы снова позовем тебя.

— Я напишу мужу, — пообещала мадам Франсина, — и сообщу ему об удивительном интересе к твоей персоне.

Возбужденный шепот, насмешливые улыбки, смешки. Будущий король прошлой ночью неожиданно появился в будуаре Марии-Антуанетты. Молодой человек хотел прямо перейти к делу, без всяких нежностей.

Мария-Антуанетта уже лежала в постели. Ее муж набрался мужества, как следует выпив вина. Двух камеристок он властно выгнал из покоев. Женщины быстро ретировались, но остались под дверью, чтобы по очереди подглядывать в замочную скважину.

Сначала все походило на изнасилование, но после первого мгновения безмерного удивления дофина позволила своему мужу действовать. Ночная рубашка молодой женщины была разорвана в клочья под диким натиском ее супруга, только и всего.

Камеристки услышали вздохи, стоны и сильный скрип, однако неопытный супруг не добился успеха, впрочем, как и прежде. После того как дофина несколько раз вскрикнула от боли, неудачливый любовник оставил ее и в отчаянии закрыл лицо руками. Девушка вскочила и истерично закричала:

— Я этого больше не вынесу. У меня все болит. Удовлетворите меня, наконец.

Всхлипывая, дофина снова бросилась на кровать. Ее несчастный супруг между тем встал с постели и отошел к умывальному столику, где увлажнил свою все еще возбужденную, но не способную к делу плоть холодной водой. Очередное фиаско отрезвило его.

Дофин вернулся к постели, присел на край кровати и коснулся плеча Марии-Антуанетты. Она вздрогнула и испуганно вскрикнула.

— Не бойтесь, мадам. Я вам ничего не сделаю, — смогла расслышать камеристка слова Людовика. — И мне от этого очень больно.

— Тогда давайте оставим это, я вас очень прошу, — сказала дофина и подвинулась, давая место разочарованному юнцу. Тот лег рядом с ней и, как всегда, вскоре уснул.

Двор заволновался, все приемы и, праздник отменили: тяжело заболел король. Личные врачи делали опечаленные лица, а мадам Дюбарри осыпала их проклятиями, каких они еще никогда раньше не слышали.

Но все врачебное искусство оказалось бесполезным. Часы жизни Людовика XV были сочтены. Ему было шестьдесят четыре года. Официальная версия — оспа. Врачи, боясь, что заразятся наследник престола и его жена, строго запретили им навещать лежащего при смерти короля. Однако почти все знали, что у короля последняя стадия сифилиса. Властитель гнил заживо. Вонь стояла невыносимая. Кто мог, сбежал из комнаты больного. Одна только верная Дюбарри оставалась у его ложа, все еще надеясь на его выздоровление.

Однако потом король вышвырнул ее из Версаля еще при жизни. Его исповедник отказался дать ему отпущение грехов, пока при нем находится любовница, а король ужасно боялся попасть в ад. После за ним стали ухаживать его дочери.

— Оспы нам нечего бояться, — надменно сказала мадам Аделаида, а мадам Виктория добавила:

— То, от чего умирает наш отец, конечно, не передается по воздуху.

На что ее сестра мадам Софи, вспыхнув от стыда, воскликнула:

— Сейчас же замолчите!

В общем, все ждали смерти короля.

— Он был порочным расточителем. Так считает мой супруг, — сказала мадам дю Плесси. При дворе об усопшем будет горевать, наверное, только его любовница.

Да, моя госпожа была права. Король ведь спас ее от участи большинства шлюх. А у его дочерей не было причины оплакивать его смерть — он всегда издевался над ними и относился с презрением, как и к своему внуку Людовику.

Старший камердинер короля по старинному обычаю поставил горящую свечу на подоконник в комнате короля. Как погаснет свеча — это будет знаком, что Людовик XV испустил последний вздох. Наконец огонь в окне погас, и двери в королевские покои распахнулись. Его гофмейстер возвестил ожидавшим придворным, в том числе и мадам Франсине:

— Le Roi est mort, vive le Roi.[15]

Придворные устремились к покоям дофина. Те, кто еще только недавно смеялся над неуклюжим юнцом, спешили особенно.

И для Марии-Антуанетты жизнь изменилась. Скоро она должна была стать королевой. С большим удовлетворением она отправила неприятную мадам де Ноайль назад в ее имение. И для мадам де Тессье время пребывания при дворе подошло к концу.

Предстояла коронация. Так как из-за неурожая был голод, то в Париже и в других местах начали вспыхивать народные восстания. Тогда Людовик назначил себе нового министра финансов, месье Тюрго. Девиз у него был такой: железная экономия.

Так, например, он предложил провести коронацию в Париже, но Людовик настаивал на Реймсе, место коронации всех французских королей. В итоге это неразумное желание обошлось в миллион ливров. Это многих разозлило.

Вскоре после погребения Людовика XV Мария-Антуанетта принимала придворных, которые присягали ей на верность. Юные придворные дамы приветствовали ее очень сердечно, но пожилые испугались, когда стало известно, что восемнадцатилетняя королева будто бы сказала:

— Не понимаю, как кто-нибудь, кому за тридцать, отваживается показываться при дворе.

Но моя госпожа уверяла, что никогда не слышала от королевы ничего подобного.

Последний раз коронация в Реймсе состоялась почти полвека назад, и почтенный собор пришлось срочно ремонтировать. Работы по восстановлению поглотили кучу денег. Как раз от этих расходов предостерегал месье Тюрго; в столице можно было бы обойтись меньшими затратами. Несмотря на это, народ радовался предстоящему зрелищу.

Но когда роскошные кареты с аристократами, духовенством, высшими чиновниками и королевской свитой ехали к собору, я видела рабочих, которые стояли на коленях на дороге и просили хлеба. Постыдное зрелище, которое могло тронуть до слез. Слава богу, до восстания не дошло. Этих бедняков, казалось, ошеломило пышное действо, разворачивающееся у них перед глазами.

Здесь же, в Реймсе, я снова увидела Жоржа Дантона из Планси. Ему уже исполнилось шестнадцать, и сюда он пришел пешком, чтобы присутствовать на коронации нового короля. И его захватило ликование народных масс. К сожалению, поговорить нам удалось лишь недолго, потому что моей госпоже требовалась моя помощь.

— Боже мой, как ты вырос, — только и смогла вымолвить я. Мой дальний родственник превратился в великана с некрасивым, покрытым шрамами лицом, но улыбка у него по-прежнему была очаровательной.

— Представь себе, мои родители хотели, чтобы я стал священником. Да лучше утопиться в Оби. Я хочу изучать право.

Насколько я его знала, он своего добьется.

Торжества по поводу коронации были впечатляющими. В переполненном соборе так и кишело от накидок из расшитого золотом бархата и отороченных горностаем герцогских плащей. Два епископа сопровождали нового короля, который в своей широкой фиолетовой бархатной мантии и горностаевой накидке выглядел поистине великолепно. На мантии красовались лилии Бурбонов, символ его династии.

Жара в церкви стояла невыносимая. От дыхания толпы людей и тысяч горящих свечей было трудно дышать. Неудивительно, что некоторые туго затянутые в корсеты дамы падали в обморок.

Я встала на цыпочки и чуть не свернула себе шею, чтобы не упустить ничего из этой достойной церемонии. Архиепископ Реймский взял сосуд со священным елеем из рук придворного церемониймейстера и помазал голову, грудь, плечи и руки Людовика. Для этого на некоторое время обнажили верхнюю часть туловища короля.

Все присутствующие в соборе услышали, как новый король произнес клятву избегать насилия, искоренять язычников и справедливо править народом.

Людовик, который до тех пор покорно преклонял колена на бордовой бархатной подушке, взошел теперь на трон, и ему передали королевский скипетр из витого золота, кроме того, «Руку справедливости» — украшенный драгоценными камнями золотой шест, на верхушке которого была насажена золотая рука. Многие присутствующие плакали, когда архиепископ надел на голову Людовика XVI корону короля Карла Великого. Князь церкви почтительно склонился перед помазанным и коронованным государем и громко возвестил: