В глубине души он надеялся, что Ярли, Блэк, Мири — да кто угодно, серьёзно — увидят эти образы в голове Ника и придут за ними.

Даледжем нуждался в помощи.

Больше всех остальных, видящий нуждался в бл*дской помощи.

Он нуждался в медицинском лечении. Он нуждался в том, чтобы его перестали накачивать наркотиками. Он нуждался в нормальной еде, чистой воде, настоящем сне, бл*дском антисептике и уколе антибиотиков для его ран. Он нуждался в том, чтобы кто-нибудь вытащил его из этой адской дыры.

Иисусе. Где Мири? Где, бл*дь, Блэк?

Они действительно просто бросили их здесь?

Кико их бросила? Кико бросила Джема?

Но Ник не мог думать о Кико, даже после всего случившегося.

Всплеск злости все ещё зарождался в его груди всякий раз, когда её лицо вставало перед глазами. Ник знал, что это нелогично. Он знал, что не имел на неё прав, особенно теперь. Он знал, что никогда не имел на неё никаких прав, но эмоции никуда не девались. Злость лишь усилилась, когда Ник вспомнил тот поцелуй между ней и Джемом перед тем, как они отправились в этот кошмар.

Странно, но он больше не винил Джема за тот поцелуй.

Он винил Кико за то, что она ткнула его носом в этот поцелуй, прекрасно зная об его чувствах.

В любом случае, может быть, ему просто нужно злиться, а Кико была лёгкой мишенью. Злость лучше беспомощного чувства паники, которое он ощущал при каждом взгляде на Джема, даже если злость — не самое полезное состояние рассудка.

Вытолкнув все это из головы, Ник взглянул на Декса, который был прикован к стене по другую сторону от него, и на Сомчая, тайского рейнджера, прикованного рядом с Дексом.

Ни один из его друзей не выглядел хорошо, но их глаза хотя бы смотрели ясно, и если не считать синяков и порезов от охранников, укусов крыс, пауков, муравьёв и всего остального, что ползало в этом бл*дском месте, не давая спать по ночам, а время от времени даже заставляя их вскрикивать… они оба выглядели более-менее здоровыми.

Как и Ковбой с Ником, они оба потеряли в весе.

У обоих за несколько недель отросли неряшливые бороды.

Ник время от времени беспокоился о тайском пареньке, потому что он молод и единственный в их группе, кого не тренировали в той или иной мере для такого. Однако Сомчай держался на удивление стойко и оказался достаточно сообразительным, чтобы не сделать ни одной глупости с тех пор, как они тут оказались.

Как и у всех остальных, у него имелись заметные синяки, но он переносил побои намного лучше, чем Ник ожидал бы от большинства гражданских.

Они все ещё понятия не имели, что случилось с Микой, Энджел и Элис.

Ник вздрогнул при мысли о том, через что они могли проходить прямо сейчас.

Он должен был верить, что они все ещё живы.

Ни один из мужчин их команды не видел Элис, Мику или Энджел с тех пор, как они проснулись в этих пещерах. Но мысль об Энджел вновь пробуждала ту панику, так что Ник изо всех сил постарался выбросить это из головы. Сейчас он ничего не мог сделать для Энджел.

Для него она была практически как сестра, он любил её сильнее, чем обычно признавался даже самому себе — но он абсолютно, бл*дь, беспомощен и не в состоянии чем-то ей помочь.

Он бывал в такой ситуации прежде.

Не точно в такой, но достаточно близкой, чтобы его разум научился раскладывать по полочкам, переключать скорости, фокусироваться на важных деталях — выживать.

Он мог пережить это — по крайней мере, ментально.

Физически у него мало контроля, но Ник знал, как сохранять спокойствие, как не сойти с ума, не потерять надежду, не зациклиться на неправильных вещах.

Они мало разговаривали.

Всякий раз, когда они пытались, в любое время дня и ночи железная дверь открывалась. Два больших нескладных ублюдка заходили внутрь и, не сказав ни слова никому из них, несколько минут били и пинали как минимум одного из них.

Иногда они пинали и били тех двоих, которые говорили.

Иногда они били и пинали кого-то другого.

Кажется, они не слишком-то разбирались или беспокоились о наказании действительных виновников, лишь кто-то из них получил пинки и тумаки за проступок.

Иногда они шли по кругу, пинали и били их всех.

Единственный, кого они теперь оставляли в покое — это Джем.

Даже эти больные животные с вялыми лицами, похоже, наконец, осознали, что Джем вот-вот отключится и больше не придёт в себя. По какой-то причине они явно не хотели их смерти — по крайней мере, пока что.

После нескольких дней постоянных избиений за разговоры они перестали говорить.

Они сумели придумать простейший язык жестов, охватывавший важные вещи. Словарь этого языка жестов все расширялся, но пока что это не очень им помогало.

По правде говоря, в данный момент и обсуждать-то было нечего.

Они все искали просветы, слабые места в их камере, заточении, или в их тюремщиках. Они все искали выход отсюда. Они все испытывали свои цепи, изучали дверь и её устройство, прислушивались к охранникам. Они все присматривали друг за другом.

Они все беспокоились о Джеме и по очереди смотрели на него.

Они все выражали различные формы сочувствия и просто базового человеческого родства друг другу, когда один из них не выдерживал.

Скрежет ключа в замке заставил Ника во второй раз отвести глаза от Джема.

Он повернулся к железной двери.

Он почувствовал, что все мужчины вокруг него, за исключением Джема, сделали то же самое. Все за исключением Джема подобрались, напрягли мышцы. Все задышали тяжелее, неглубокими вдохами.

Запах внутри пещеры как будто ухудшился.

Слишком рано для еды.

Слишком рано для дерьма — или для поливки шлангом.

Когда дверь открывалась помимо этих случаев, ничем хорошим это не заканчивалось.

И все же, как и все остальные, Ник не смог отвернуться от открывающейся двери и не смог полностью подавить проблеск облегчения, что это не один из теперь уже узнаваемых охранников, которым поручили дисциплинировать их все более сплочённую группу.

Однако после того как изначальное облегчение утихло, Ник осознал, что смотрит на вошедшего. Его разум прояснился по мере того, как мужчина медленно входил в центр пещеры, глядя на всех них в тусклом свете.

Это был мужчина в маске дракона.

Они не видели его после того, как покинули джунгли.

Ник поймал себя на том, что теперь оценивает мужчину как животное животного.

Его кожа выглядела неестественно бледной, даже в сравнении с остальными солдатами, особенно если учесть, что Ник никогда не видел его в рубашке. Его ноги были такими же бледными вопреки красным шортам и сандалиям. Как и охотники, его фигура и волосы определённо выдавали в нем европейское происхождение, а не тайское, африканское или индийское.

Металлическая маска дракона напоминала механическую птицу.

Черные глазницы выделялись как тёмные дыры среди блеска металла стального цвета. Длинный узкий рот с бритвенными зубами смещался при каждом повороте головы, напоминая Нику танцы коренных индейцев с гигантскими масками бога-орла. Сочетание темных глаз, длинной морды и татуировок на бледном теле делало его ещё более похожим на рептилию, словно он в любой момент мог прыгнуть на земляной пол и заверещать на них.

Вошёл другой мужчина и встал прямо за ним.

В отличие от камуфляжных штанов, футболок и ботинок, которые носили охранники, этот мужчина был одет во что-то вроде исторического костюма. Военный костюм коричневого и белого пустынных оттенков, принадлежащий какой-то неопределённой нации, резко выделялся на фоне черных каменных стен.

Он стоял прямо за мужчиной в маске дракона, сцепив руки на пояснице, словно по стойке смирно.

Они оба выглядели здесь так не к месту, но в то же время отличались в такой разной и противоречивой манере, что Ник невольно таращился то на одного, то на другого, пытаясь понять, что может их связывать.

Пока что никто ничего не говорил.

Покосившись на своих друзей — или семью, или кем они там теперь ему приходились — Ник сглотнул, затем посмотрел обратно на двоих мужчин. Он не мог говорить за остальных, но он сам не чувствовал, что можно что-то произнести, пока мужчина в маске дракона или его странный подчинённый-нацист не скажут, чего они хотели от них.