– Потому что… Потому что вы думаете, это я убила эт… этого человека… Кабриоля?

Я поднял пакет, приобретенный в одном из магазинов нижнего белья, пошел и сел за свой письменный стол.

– А разве не так?

Это был розовый пакет с надписью голубыми буквами: «Розианн. Чулки. Тонкое белье. Улица Пти-Шамп». В десяти метрах от моего Агентства по направлению к авеню Опера. Элегантная витрина, теплая и провоцирующая, со всем необходимым, чтобы заполнить сновидения холостяка, а то и женатого человека. Такие вот товары.

– Нет, это неправда,– яростно запротестовала она,– и тем лучше, что я вас встретила. Теперь я имею возможность все вам рассказать. Облегчить свою душу. Если бы только это могло меня успокоить…

Я открыл пакет и вытащил оттуда черные женские трусики из тончайшего нейлона с кружевами.

– Вот уже два дня, как я больше не живу… Я… Вы меня не слушаете,– застонала она.

– Вы ошибаетесь. Я могу запросто заниматься двумя делами одновременно… (я развернул почти невесомую принадлежность женского туалета и держал ее в вытянутой руке)… Но это же пр-е-е-лесть,– изобразил я настырного коммивояжера.– Однако ваши страдания, о которых вы говорите, не мешают вам обзаводиться всякими пустячками, а?

– Ох! Ну что это все должно означать? (Она нетерпеливо топнула ногой.) Женщина всегда женщина. Я и сама не знаю, зачем я купила эти трусы…

– Во всяком случае, это очень красивая вещь, очень волнующая… Они должны прекрасно сидеть на вас…

Ее щеки залились краской, и она взорвалась:

– Я не позволю вам злоупотреблять обстоятельствами. В конце концов с меня хватит. Понятно? Довольно! Хватит! (Она задрожала.) Все вы одинаковые скоты, как бы ни назывались – Кабироль, Бюрма или еще черт знает как. Грязные, омерзительные скоты. Я…

Она задохнулась. Под румянами, покрывавшими лицо, кожа стала белой как мел. Глаза закатились. Она издавала негромкие жалобные крики, сползла с кресла на пол.

Я пошел за подкреплением.

– Помогите, Элен, она шлепнулась в обморок.

Элен, которая до этого делала вид, что печатает на машинке, прекратила показуху и пристально посмотрела на мою правую руку.

– Может быть, ей противно, когда с нее сдирают трусы?

Я с проклятием зашвырнул трусы в угол. Элен оставила «Ундервуд», с иронической улыбкой перешла в директорский кабинет и принялась реанимировать потерявшую сознание блондинку.

– Кто это?– спросила она, продолжая работать.– Клиентка?

– Развлечение.

– Чем дальше, тем страшней. Я…

Она замолчала.

Потерпевшая начала приходить в себя. Она не осведомилась: «Где я?» Теперь это уже не принято. Она разразилась рыданиями. Это еще допустимо.

– Успокойтесь,– ласково сказала Элен,– он давно уже не опасен.

Она помогла блондинке подняться и вновь сесть в кресло.

Я предложил ей третью порцию спиртного, но она отказалась.

Подняла на меня глаза побитой собаки, обрамленные потоками туши, которую смыли слезы с ее длинных ресниц. Несмотря на это, она по-прежнему была очень красива.

– Простите меня,– пробормотала она.– Я… этот кошмар последние два дня… это напряжение… Я хочу уйти.

Она постаралась произнести последнюю фразу как можно энергичнее. Я знавал тряпок, которые раскисали куда больше.

– Не в этом состоянии,– сказал я.– Отдохните, придите в себя и упокойтесь.

Я сделал знак Элен, что она может вернуться к своей клавиатуре. Моя секретарша подчинилась без лишних комментариев.

Одетта Ларшо и я остались одни. Оба молчали. Постепенно молодая девушка успокаивалась, ее дыхание становилось реже и регулярнее, слезы прекратились. Она вытерла глаза и высморкалась в смятый носовой платок. Потом вздохнула, провела рукой по вспотевшему лбу, убрала назад волосы, которые падали ей на щеку.

Прокашлявшись, я сказал:

– Гм… Видите ли, я не хотел быть злым, вы понимаете?

Она не ответила.

– Естественно, я оживил неприятные воспоминания…

Она всхлипнула, и это было все.

– Если я правильно понимаю, Кабироль был похотлив. Не очень здоровый, но не прочь полакомиться свежатинкой, и он хотел…

– Месье, я вас умоляю,– прошептала она.

– Слушайте, малышка. Мне надо знать. Я и сам более или менее замешан в этом деле.

Я взял стул и уселся напротив блондинки.

– Итак? Да или нет?

– Да.

– Но он не дошел до конца. Он вас только поцеловал?

– Да.

– Тогда вы схватили нож для разрезания бумаг и нанесли ему хороший удар.

Вокруг ее глаз внезапно появились синяки, сами глаза приняли оттенок пасмурного неба. Драматичная и неподвижная, она глядела на меня в упор.

– Это было ужасно…

Я пожал плечами и по-отечески похлопал ее по коленке.

– Ничего не надо преувеличивать. Со всех точек зрения Кабироль был злым и омерзительным человеком.

Она почти закричала:

– Но что же вы ничего не поняли, месье Бюрма? Я этого не делала.

– Вы его не убивали?

Она отрицательно покачала головой.

Я улыбнулся.

– Ну так в этом случае, может, он и не был мерзавцем, каким мы его сейчас себе представили? Он не был чужд раскаяния и сам проткнул себе сердце в наказание за недостойное поведение по отношению к вам.

Она замотала головой. Ее волосы разлетелись во все стороны.

– Какой же вы жестокий…

Она закрыла лицо руками и оперлась локтями на колени. Сквозь пальцы она пробормотала:

– Он меня… да он меня поцеловал… грубо, очень грубо… он прижал меня к себе, но я вырвалась, оттолкнула его… и убежала, стыдясь до боли…

– И встретили меня внизу лестницы.

– Я… да… возможно… не знаю.

– А я знаю. Знаю также, что вы потом вернулись, может быть, не специально, чтобы стукнуть меня по голове… но в конце концов я это заслужил.

Ее ладони со щек соскользнули вниз. Какое-то мгновение она смотрела на них, как бы не зная, что с ними делать, затем предоставила их самим себе, и они свободно упали на колени, но долго там не оставались. Одетта ухватилась за край юбки и целомудренно натянула ее на колени, хотя юбка и так закрывала все, что положено закрывать.

Одетта Ларшо подняла голову и с горечью посмотрела на меня.

– Вы не верите? Это невозможно.

Я промолчал.

– Это не я.

– Но тем не менее, вы все же вернулись?

– Да.

– Зачем?

Она стала ломать себе руки.

– Вы мучаете меня ради своего удовольствия,– простонала она.– Да, я знаю, преступников всегда мучают… но я не преступница… Господи! Что бы мне сделать, чтобы вы мне поверили?

– Просто сообщить мне свою версию происшедшего,– предложил я,– это не должно быть очень трудным. И обещаю больше вас не перебивать.

Она подчинилась.

Продолжалось это дольше, чем я предполагал. Содержание ее рассказа оказалось очень сложным, он был плохо скроен, часто сумбурен, прерывался молчанием и жалобами: она повторялась, возвращалась назад, и ей могли бы позавидовать кинодеятели новой школы.

В общем, я узнал, что она с Кабиролем давненько была знакома. Он начал бывать у семейства Ларшо, когда она еще не родилась. Покойный Ларшо и не менее покойный теперь Кабироль сражались одно время вместе на полях войны 14-го года.

Все это не так уж сильно меня интересовало, но в конце концов она дошла до приснопамятного дня, когда наши судьбы перекрестились на дурно пахнущей лестнице.

– Кабироль,– объяснила она,– возможно, был другом семьи, но для него бизнес оставался бизнесом.

Я знаю, что это значит, не правда ли? Если я не знаю, то она может мне доверить эту тайну. Современной молодой девушке всегда нужно иметь немного денег. Некоторые расходы превышают возможности, платья стоят дороже, чем та сумма, о которой докладывают родителям, поэтому приходится искать деньги на стороне, чтобы покрыть разницу. Короче говоря, время от времени она прибегала к профессиональным услугам Кабироля…

– …Я брала украшения из коллекции моей матери, относила ему в качестве залога, и он ссужал мне деньги, может быть, немного больше, чем другим клиентам за такие же вещи, но никогда не дал мне хотя бы пару су без соответствующей гарантии… Вот таким он был… Недавно я заложила у него одно кольцо и именно его хотела выручить. Он мне тут же сообщил, что я поставила его в трудное положение. Меня он не ждал, и заложенной вещи у него не было при себе. Он не держал дома ценные украшения, которые ему доверяли, а помещал их в надежное место. Я моментально поняла, что он врал и хочет мне… мне…