Удалов заглянул в бак. Там кружилось десятка три русалочек. Посторонний взгляд наверняка спутал бы их с крупными головастиками, что, впрочем, и помогает русалкам выжить в наших отдаленных речках и озерах, иначе браконьеры давно бы их истребили.

Иван Андреевич делал русалочкам витаминные уколы, а Удалов дивился тому, как они похожи. Впрочем, что в этом удивительного, ведь они все вылупились из икринок, снесенных чудесной девушкой Машей.

За десять месяцев до описываемых событий редактор газеты «Гуслярское знамя» Малюжкин вызвал с утра Михаила Стендаля в свой кабинет, обшитый фанерными панелями под дуб.

– Тираж падает, – сказал Малюжкин. – Накладные расходы растут. Мы на краю краха.

Малюжкин являл собой внушительное зрелище – большую, благородных линий голову украшала буйная седая шевелюра, взгляд был пронзительный, орлиный. Однако редактор не любил вставать из-за стола – приходил в газету раньше всех, садился за стол и сидел до тех пор, пока все не разойдутся. Малюжкин стеснялся своего малого роста и коротких ног.

Стендаль покорно стоял, как царевич Алексей перед своим грозным отцом Петром Великим на картине художника Ге, и не понимал, куда клонит шеф.

– Вот наши коллеги в «Потемской правде», – продолжал редактор, подвигая по столу газетный лист в сторону Стендаля, – идут на постыдные меры для привлечения подписчиков. Видишь – утверждают, что их газета заряжена взглядом великого колдуна Эпикурея и излечивает от геморроя.

– Вы же знаете, – вздохнул Стендаль, понимая, что разговор перешел в привычное и даже надоевшее русло, – что этого Эпикурея два месяца назад выпустили из нашей тюрьмы за злостное уклонение от алиментов и воровство в детском саду.

– К сожалению, верующих этим не убедишь. Они что нам ответят? Они ответят, что их родного Эпикурея оболгали завистники. А ты сам читал эту газету?

– У меня нет геморроя, – сухо ответил Стендаль, поправляя указательным пальцем очки на переносице.

– Я и говорю – шарлатаны! Куда деваться? Белый маг Тапочкин по имени Азерналий Третий предлагает нам рекламу. Шестнадцать тысяч рублей. А нам деньги нужны…

Малюжкин принялся задумчиво катать по столу карандаш, а Стендаль наблюдал за ним и ждал, когда беседа кончится.

– Надо что-то делать, – сказал наконец Малюжкин. – Если мы не привлечем читателей чем-то необыкновенным, можно закрывать газету. Ты согласен?

– Так вы будете объявление Тапочкина печатать?

– А почему нет? – вскинулся Малюжкин. – Разве мы живем не в свободной стране? Одни рекламируют сигареты и вино – бич человечества, а мы – народную медицину.

– Мне можно идти? – спросил Стендаль.

– Какие мы гордые и принципиальные! Погоди. Мы тоже принципиальные. И я обещаю тебе, что не Тапочкина, не Эпикурея в «Гуслярское знамя» не допущу, если ты сделаешь мне такой материал, чтобы газету из рук рвали. Чтобы с мистикой и загадкой.

– Где я его возьму?

– А вот это твое профессиональное мастерство.

Стендаль хотел было уйти, решив, что дело ограничилось пожеланиями и теперь, очистив совесть, Малюжкин откроет страницы всем колдунам и экстрасенсам области, но редактор, оказывается, еще не закончил.

– Погоди, – сказал он. – Есть идея. Мне тут как-то Савич рассказывал, что в озере Копенгаген русалки водятся или заплывают туда. Ну, бред в общем, а все-таки и тайна, и народная мудрость.

– Я слышал, – сказал Стендаль, – там налимы крупные, вот их и принимают за русалок.

– И все-таки я бы на твоем месте не отмахивался. Поезжай туда, поищи русалок. Найдешь – твое счастье, не найдешь – сделаешь материал о том, что найдешь их завтра. Лады?

И Малюжкин счастливо расхохотался.

Днем в столовой № 2 Стендаль встретил Корнелия Удалова. И так, между делом, со смехом рассказал ему о задании редактора.

Но Удалов смеяться не стал. Ведь Стендаль был здесь приезжим, он после Ленинградского университета получил сюда распределение, вот и остался в Гусляре, живет много лет. Совсем свой, да не местный. А Удалов местный. Его дедушка на озеро Копенгаген ходил, когда оно еще Темным озером называлось, у дедушки были до революции отношения с одной русалкой, а чем они кончились – семейная тайна. Ничего хорошего, говорят, не вышло. А Панкрат Сивов, купец второй гильдии, и вообще сгинул в озере. Говорили, но шепотом, что и сам Гуль имел с русалками соглашение, но какое – никто не запомнил.

Так что в отличие от Стендаля Удалов в русалок на озере верил. Но посоветовать Стендалю отправиться на озеро с целью выследить водяных жительниц он не имел морального права. Это было рискованное дело и могло плохо кончиться для Стендаля.

Но чем больше Удалов отговаривал Михаила Артуровича от похода, тем сильнее тот стремился на озеро. И вот, сказав дома, что уезжает в командировку в Потьму, в теплый июльский вечер он выбрался на Копенгаген, взяв с собой лишь записную книжку и бутерброды.

Полагая, что русалки вряд ли выходят на истоптанный, близкий к шоссе берег озера, он за час обогнул водоем и оказался в местах нехоженых, топких, комариных и явно русалочьих.

Отбиваясь от комаров, он затаился за кустом. Совсем стемнело, вышла луна. Прошло полчаса, и Стендаль уже готов был бежать из леса, пока всю его кровь не выпили комары, как услышал мелодичный девичий голос:

– Простите, что вы здесь делаете?

Обернувшись, Стендаль увидел невысокую худенькую стройную девушку с длинными прямыми волосами, которые представляли единственный предмет ее одежды. Даже при слабом свете луны было видно, что ее ноги от бедер до щиколоток покрыты мелкой чешуей. Это была русалка.

В первый момент Стендаль смутился из-за наготы девушки, но ее доверчивые глазищи, ее робкая и чистая улыбка развеяли его смущение. И уже через десять минут они разговаривали, не обращая внимания на комаров, так, словно были давно знакомы.

Русалку, которая влюбилась в Стендаля с первого взгляда, звали Машей. В отличие от большинства своих сверстниц, она была от природы умна, умела читать и писать, знала географию. Всем этим она была обязана своей тете Поле – дочери одного волжского водолаза.

И нет ничего удивительного в том, что уже к полуночи Маша и Михаил, несмотря на двукратную разницу в возрасте, обнялись и принялись целоваться. Ведь издавна известно, что, несмотря на примесь рыбьей крови, русалки – существа страстные и их соблазну поддавались многие железные люди. Романы с русалками были у Александра Македонского, Вольтера и командарма Фрунзе.

Когда другие русалки узнали о том, что Маша стала возлюбленной земного корреспондента, они тут же стали завлекать Стендаля в хоровод в надежде заманить его в озеро и утопить, как и положено поступать с мужчинами, уже выполнившими свой генетический долг перед русалочьим племенем. Но за Стендаля вступилась тетя Поля – представительница новых тенденций в этом обществе. Да и Маша так полюбила Мишу, что готова была сама утонуть, только не погубить возлюбленного.

Маша старалась быть достойной своего избранника, она читала книжки, которые Миша приносил ей, слушала радиоприемник, а когда вылезала из воды, то обязательно надевала сарафанчик, который ей купил Стендаль. В будущем она намеревалась поступить в речной техникум, хотя побаивалась, что над ней будут смеяться из-за ее чешуйчатых ног.

А потом старые русалки по известным лишь им признакам догадались, что Маша уже с икрой.

Значит, скоро вылупятся на свет девчушки, мальки, русалочки. К сожалению, а может, к счастью, русалки устроены так, что мальчики из икринок не вылупляются, только девочки, будущие русалочки. Так распорядилась мудрая природа. Распорядись она иначе, весь фольклор полетел бы к чертовой бабушке – что бы вы стали делать с мускулистыми рысаками, которые бы утаскивали в камыши проходящих доярок или туристок?

Издавна известно, что, полюбив мужчину и понеся от него, русалка мечет икру– крупные, с лесной орех, икринки, которые попадают в стоячую воду. Из икринок, избежавших зубов щуки или жвал жука-плавунца, выводятся десять, двадцать, тридцать головастиков-русалочек, идеально одинаковых, как две капли воды похожих на маму, а изредка на папу. Дочки Стендаля были похожи на него – те же серые близорукие выпуклые глаза, тот же короткий прямой нос и полные, хорошо очерченные губы. Если для мужчины облик Стендаля был излишне мягок, то в женском варианте это лицо было очаровательным.