Я покачала головой и направилась с подносом в зал, где меня уже ждала мама. Она быстро выхватила у меня угощение, и несколько штучек печенья с изюмом упало на пол.

- Ты как раз вовремя! – она поставила блюдца на стол, и к ним немедленно потянулось множество рук. Я повернулась, чтобы идти обратно на кухню – не знаю точно, собиралась ли я просто забрать оставшееся угощение или надеялась увидеть там Роджерсона.

- Отпустите всё это, - произнес Уэйд, и я быстро оглянулась на него: он сидел на своей подушке в позе, которую часто принимала Боу во время медитации. – Откройте свой разум и впустите в него себя.

Роджерсон был на кухне. Я встала перед ним и посмотрела прямо в его зеленые глаза. Он улыбнулся. Опять.

- А я тебе не верю, - твердо сказала я.

- Это всё волосы, - объяснил он, тряхнув головой. В его глазах заплясали смешинки. Я поджала губы.

- Что ты вообще здесь делаешь?

Он подошел ближе и положил руки мне на талию, аккуратно сцепив их в замок на моей спине, которая все еще болела из-за падения с пирамиды и веса других болельщиц.

- Это долгая история, - проговорил он. – Ты действительно хочешь ее услышать?

На самом деле, в тот момент я не хотела.

Позади нас на сцене Уэйд продолжал говорить, убеждая помнить о дыхании («глубокий вдох, а затем плавный выдох»), открыться миру и стать свободными. Он говорил еще много бесполезных слов, и его голос вскоре слился для меня в одно бессвязное бормотание, когда Роджерсон притянул меня к себе и поцеловал. Я закрыла глаза и глубоко вдохнула.

- Кейтлин, - начала моя мама вечером, когда я ждала Роджерсона, собиравшегося заехать за мной. – Я не думаю, что это хорошая идея.

Я стояла на верхней ступеньке лестницы, откуда могла видеть дорогу к Лейквью из окна. Каждый раз, когда я видела проезжавшую машину, у меня перехватывало дыхание, и я надеялась, что это был он. Отец отложил газету и внимательно взглянул на меня.

- Что именно? – поинтересовался он.

Мама пересекла комнату и подошла к своей новой викторианской кукле, лавочнику – низенькому человечку, державшего в руках нечто, похожее на мешок муки.

- Кейтлин встречается сегодня с тем мальчиком, - сказала она, поправляя шляпку на голове куклы, - и они куда-то собираются.

Я взглянула на часы: без пятнадцати семь. Он сказал – «В семь», но я была готова уже в пять сорок.

- И кто же он? – спросил папа.

- Роджерсон Биско-младший, - откликнулась мама, и подошла к куклам, сидевшим вокруг стола с чайным сервизом. Она аккуратно пододвинула чайник ближе к одной из кукол и заботливо переставила чашку подальше от края столика.

- Тот подающий? Из баскетбольной команды? – отец явно заинтересовался. – Или кто-то другой?

- Кто-то другой, - ответила мама, и отец вздохнул. Я не стала защищать Роджерсона в его глазах.

Когда мама увидела нас на кухне, она спросила, откуда я его знаю, и я просто ответила, что он – мой знакомый из школы.

Его «долгая история» оказалась рассказом о том, как он был отстранен от школы за какие-то нарушения, что привело к общественным работам – то есть раскладыванию печенья по тарелкам. Видимо, мнение Келли о Роджерсоне было не таким уж неправильным.

Наши родители были знакомы – его мама, Бобби Биско, местный риэлтор, также состояла в Ассоциации родителей. Я видела её мельком – пышные светлые волосы обрамляли лицо, которое, казалось, могло бы украсить любой рекламный плакат, голову она держала высоко и смотрела на окружающих будто бы снисходительно. Роджерсон Биско-старший был главой местной фармацевтической компании и играл в гольф в том же загородном клубе, что и моя мама. А старший брат Пейтон, год назад выпустившийся из престижной частной школы Perkins Day, сейчас был первокурсником в университете. Наверное, знать всё это было бы достаточно, но я была любопытна, а у Роджерсона оказалось великое множество «долгих историй». Некоторыми он поделился со мной, подвозя меня домой после фестиваля. Он рассказал, что ходил в ту же частную Perkins Day до пятнадцати лет, а потом «был исключен из-за некоторых проблем с администрацией школы». Решив, что этого уточнения будет достаточно, он больше не упоминал об этом. Его семья жила в Эрборсе, элитном районе неподалеку от загородного клуба, и окна их дома выходили на девятую лунку на поле. Домой, по его словам, Роджерсон мог заявляться когда ему вздумается. Он перешел в другую школу, а после занятий подрабатывал в гараже, чиня старые машины, время от времени был и волонтером. Он говорил об этом скупо, вскользь снова упомянув «некоторые проблемы», но затем сказал, что сейчас, «кажется, встал на правильный путь». Впрочем, я не волновалась, чего не скажешь о моей маме.

Она ходила из угла в угол, что-то бормоча себе под нос, то подходя к куклам и что-то поправляя, то отходя и глядя на них на расстоянии.

- Я думаю, что… - начала она своим тихим пассивно-агрессивным голосом, затем остановилась, ожидая, что кто-нибудь попросит продолжить.

- Что? – отец свернул газету и положил её на стол перед собой.

- У тебя сегодня был трудный день, - сказала мама, глядя на меня. – Ты наверняка устала.

- Вовсе нет. Со мной все в порядке.

- А еще у тебя очень важная игра в понедельник, - говорила она, словно не слыша меня. – Я уж не говорю о танцах в пятницу. Не удивлюсь, если на этой неделе у тебя было много дополнительных тренировок!

- Мам. Сегодня суббота, - произнесла я, поджав губы.

- Хм, ну я просто говорю, - она гипнотизировала взглядом отца, - что всё это не кажется мне хорошей идеей.

Последние два слова были сказаны с особенным нажимом, явно призванные побудить моего отца к действию. Бинго! Он посмотрел на нее, затем на меня.

- Кейтлин? Может быть, тебе действительно не стоит никуда сегодня идти, в конце концов, неделя была непростой, - предположил он.

- Сегодня суббота, – снова возразила я. – Папа, ты что, смеешься? Я занималась уроками весь день, а ведь сегодня выходной!

- У тебя тест по математике в понедельник, - напомнила мама. Я почувствовала неприятный холодок на спине, мне не нравилось это ощущение того, насколько она вовлечена в мою жизнь. Теперь, с уходом Кэсс, все ее внимание переключилось на меня, и мама знала обо всех моих тренировках, контрольных – да о каждом шаге! – словно мы были одним человеком. Наблюдая, как это происходит с Кэсс, я завидовала сестре. Теперь я начинала её понимать.

Отец вновь развернул газету.

- Будь дома к положенному времени, - сказал он, просматривая колонку спортивных новостей. – И подготовься завтра к тесту. Хорошо?

Мама разочарованно вздохнула.

- Хорошо, - отозвалась я.

Роджерсон появился минута в минуту, остановив машину, не доезжая до нашей подъездной дорожки. Часы еще били семь, когда я вышла наружу. Я не стала оборачиваться, и так прекрасно зная, что мама смотрела мне вслед, а затем подошла к окну и наблюдала за тем, как я иду к его машине. Мысленно я спросила себя – появилось ли такое же чувство легкости у Кэсс, когда она бесшумно выскользнула из дома тем августовским утром?

***

- Привет, - сказала я, забираясь в машину.

- Привет, - откликнулся Роджерсон, заводя двигатель, разворачиваясь и направляя машину к шоссе. Все светофоры горели зеленым светом, и я искоса взглянула на Роджерсона, гадая, что же он думает обо мне.

На нем был коричневый свитер, джинсы и старые побитые ботинки, с уголка рта свисала сигарета. Он ничего не говорил, а я все думала, как же начать разговор – и каждый новый повод для диалога казался мне глупее предыдущего. Через несколько минут он сообщил, что у него «есть пара поручений», так что «ему нужно заскочить кое-куда».

«Кое-куда» оказалось огромным домом в Эрборсе, возле которого было припарковано, наверное, машин пятьдесят. Впрочем, Роджерсон остановился прямо на шоссе.