Внезапно небо сбросило с себя одну за другой три звезды, которые, падая и печально поглядывая на землю, разом рассыпались и не стали. И тогда перед глазами -
Музыка вдруг стихла. —
Полковник встряхнул головой, подумал: «Зачем небо сбросило с себя звёзды? Разве их место не на небе?»…
Зимой Лиана просила: «Ты не должен плакать! Разве по прекрасному плачут? Даже если прекрасное осталось в прошлом, ты, пожалуйста, не…Разве что немного взгрустни…И только…».
…По ночам мир стал казаться пустым и не нужным, и досаждали неотступные вопросы:
«Почему бывает хорошо?..»
«Почему бывает плохо?..»
«Почему тогда?..»
«Почему сейчас?..»
«Грешны мы, – думал полковник, – потому и наказаны. Все – грешны…Все – наказаны…» И вспоминалась где-то прочитанная строка: «Мы всю жизнь гниём. В могиле лишь догниваем…»
…Полковник принялся ходить по комнате, твёрдо решив, что спать не ляжет, ибо от одной лишь мысли, что к нему может вновь вернуться вчерашний сон, его охватил мерзкий, неуправляемый ужас. Изо всех сил полковник пытался отделаться от притаившегося в памяти ночного видения, в котором синий, несуразно большой и непонятный призрак, бесшумно опустившись на край кровати, требовал, чтобы он, полковник, немедленно покинул дом; сам же призрак, не дожидаясь ответа, бросился к окну, просочился сквозь стекло наружу и обернулся большой синей луной.
Ощутив стекающие вдоль позвоночника холодные струйки пота, полковник старался собраться с мыслями и не думать о странном призраке из ночного сна, но за окном мешали несмолкающие крики чем-то встревоженных птиц…
«Надо сомкнуть веки… Лишь только сомкнуть…»
…После войны Судного дня Арик сказал:
– Амир, перед Газой живую стену выстроить НАДО…
– Поселения?
– Да, форпост…
– Если надо…
– НАДО ОЧЕНЬ…
Призыв генерала явился для полковника откровением, но позже, вдумавшись в суть сказанных Ариком слов, он вдруг ощутил себя человеком иным, неожиданно обновлённым. Что же до того, чтобы и далее служить Ариэлю Шарону, то это стало для него смыслом, означающим ещё и то, что отныне и он, и все те, кто пойдёт за ним в пески Негева, станут единой семьёй мирных воинов…
…«НАДО… – разве на протяжении всей истории человечества не это слово подталкивало людей к свершениям? Жить НАДО и умирать НАДО, и путаться, и выпутываться, и возвращаться, и идти дальше, и вновь возвращаться… И мало ли чего ещё?..» – полковник посмотрел на окно и содрогнулся, вдруг представив себе, как утром туловища огромных армейских бульдозеров, которые, покачивая тяжёлыми железными бёдрами, торопливо, с безумным скрежетом, сомнут ворота Кфар-Даром, а потом, проникнув во внутрь поселения толстыми бездушными щупальцами, вонзятся в податливые стены теплиц, коровника, домов…
Удушливый ком сдавил горло, во рту разлилась мерзкая горечь и внезапно закружилась комната.
«Утром всё кончится…»
«Утром кончится всё…»
Полковник заставил себя дышать глубоко, не торопясь.
«А может, не кончится, и всё Это просто бред и недоразумение?..» – вспомнилась знаменитая история с японским солдатом, который, спустя десятилетия после окончания Мировой войны, продолжал стоять на своём посту, охраняя на маленьком островке в Индийском океане огромный военный склад с продовольствием.
«Утром…»
Полковник закрыл глаза и увидел, как его прошлое, настоящее и будущее, догоняя друг друга, неудержимо кружатся вокруг высокого лунного столба.
«Чудаки!» – прокричал им полковник и открыл глаза.
Комната была залита лунным светом, и вдруг полковник догадался, что в эту ночь его прошлое, настоящее и будущее друг друга догнали…
Проведя взглядом по поверхности боковой двери, полковник стал думать о тех, кого любит он, и кто любит его.
«Утром…»
Полковник перевёл взгляд на фотографию жены. В голове мелькнуло: «И остался Иаков один…»
А потом мелькнуло: «Это невозможно!..»
«Идо! – удары сердца участились; полковник вспомнил про вечернюю беседу с внуком. – Спи, Идо, тебе пока спать крепко…»
Отдышавшись, полковник поднялся из кресла, включил свет и, достав из книжного шкафа тяжёлую книгу, принялся перелистывать страницы. «Вот здесь!» – палец задержался на тридцать второй главе книги «Бытия».
«И остался Иаков один. И боролся Некто с ним, до появления зари…» – прочитал полковник и, подняв голову, задержал взгляд на стенных часах.
«До появления зари…» – задумчиво повторил полковник и продолжил чтение: «И сказал: отпусти меня; ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: «Как имя твоё?» И сказал: «Отныне имя тебе будет не Иаков, а Исраэль; ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь».
Пронзительная боль кольнула в висок; полковник закрыл книгу, вернул её в шкаф.
«И остался Иаков один…» – опускаясь в кресло, прошептал полковник и вновь взглянул на часы.
«Может, придёт телеграмма от Арика, и тогда Это НЕ НАДО?..»
В глазах полковника стояла растерянность. «Смогу ли объяснить людям, если самому себе не могу…» – подумал он.
«И остался Иаков один…» – повторил полковник несколько раз подряд и вдруг облегчённо вздохнул, подумав о том, что он – не Иаков и не Исраэль, а всего лишь больной отставной офицер. Взгляд снова отыскал дверь, за которой спали невестка и внук. «Надо радоваться тому, что хорошо в этот миг, и пока хорошо – не надо печалиться…».
Мысли полковника прервал телефонный звонок нового поселенца. Прилетев из Аргентины, он попросил в Сохнуте, чтобы его направили на поселение непременно в Кфар-Даром.
– Полковник, в вашем окне горит свет, – сказал новый поселенец. – Не спите?
– А вы?
– У меня – боли!
Полковник вспомнил недавнюю беседу с раввином Иосефом…
…Раввин Иосеф: «Боль и страдания придумал для нас Создатель, а потому следует воспринимать их как дар, ибо только боль и страдания сдерживают нас от необдуманных и бессмысленных поступков».
Полковник: «Но разве присутствие боли и страданий позволяет нам воспринять полноту жизни?»
Раввин Иосеф: «Ощущение полноты человеческой жизни достигается воздержанием от необузданных прихотей…»
– У меня боли! – повторил поселенец из Аргентины.
– Попытайтесь отвлечь себя! – сказал полковник.
– Легко сказать…
– Попытайтесь! Выйдите на террасу и полейте цветы…
– На моей террасе цветов нет.
– Тогда выпейте стаканчик бренди.
– Не держу… Больная печень…
– Плохо!
– Что?
– У вас нет цветов и нет бренди – это плохо! – проговорил полковник, а потом, немного помолчав, добавил: «Сильно не расстраивайтесь. Это даже хорошо, что у вас боли; обнаружить в себе человека, можно лишь ощутив боль…»
– Кто вам сказал такое?
– Не помню. Может, никто не сказал.
Аргентинец немного помолчал, потом тихо сказал:
– В вашем окне горит свет, и я подумал: «Полковник мне обязательно объяснит…Он – воин, и он, конечно, знает то, чего не знают не воины».
Полковник нахмурился.
– Вы – тоже воин! – сказал он. – Жизнь – битва, и все живые, так или иначе – воины!..
– Вы так считаете?
– Конечно!
– Знаете, полковник, я человек ужасно робкий. Я всегда был, что называется, нерешительным евреем… Но однажды… Только, пожалуйста, не смейтесь надо мной…Однажды, сидя в кафе за чашкой мате, я прочитал статью об еврейском поселении Кфар-Даром, и вдруг впервые в своей жизни почувствовал, что хочу стать решительным… Не подумайте, что это было, так сказать, неким завихрением в мозгу. Не в мозгу…Как вы думаете, в душе завихрение бывает?