Сообщается также, что Пифагор побывал в учении у наших старых знакомцев-халдеев. По-нынешнему говоря, окончил вуз. Но похоже, что для способнейших учеников существовала еще "академия"…

По преданию, Пифагор получил высшее посвящение в Индии.

Вернувшись на родину, он увидел Самое под тиранической властью Поликрата, рассудил, что "не пристало философу жить в таком государстве", и перебрался в Кротон — одну из многочисленных греческих колоний в Италии.

В рассказе Порфирия немало сказочных подробностей.

"В давнийской земле, где жителей разоряла одна медведица, он, говорят, взял ее к себе, долго гладил, кормил хлебом и плодами и, взявши клятву не трогать более никого живого, отпустил, она тотчас убежала в горы и леса, но с тех пор не видано было, чтобы она напала даже на скотину. В Таренте он увидел быка, жевавшего зеленые бобы, он подошел к пастуху и посоветовал сказать быку, чтобы тот этого не делал. Пастух стал смеяться и сказал, что не умеет говорить по-бычьи; тогда Пифагор сам подошел к быку и прошептал ему что-то на ухо, после чего тот не только тут же пошел прочь от бобовника, по и более никогда не касался бобов, а жил с тех пор и умер в глубокой старости в Таренте при храме Геры, где слыл священным быком и кормился хлебом, который подавали ему прохожие. А на Олимпийских играх, когда Пифагор рассуждал с друзьями о птицегаданнях, знамениях и знаках… то над ним, говорят, появился орел, и он поманил его к себе, погладил и опять отпустил. И, повстречав однажды рыбаков, тащивших из моря сеть, полную рыбы, он тотчас им сказал заранее, сколько рыб в их огромном улове; а на вопрос рыбаков, что он им прикажет делать, если так оно и выйдет, он велел тщательно пересчитать всех рыб и тех, которые окажутся живы, отпустить в море. Самое же удивительное, что вес немалое время, пока шел счет, ни одна рыба, вытащенная из воды, в его присутствии не задохнулась…

Говорят, он переходил однажды с многочисленными спутниками реку Кавкас и заговорил с ней, а она при всех внятным и громким голосом ему отвечала: "Здравствуй, Пифагор!" В один и тот же день он был и в италийском Мстапонте, и в сицилийском Тавромении, и тут и — там разговаривая с учениками; это подтверждают почти все, а между тем от одного города до другого большой путь по суше и по морю, которого не пройти и за много дней. Ни о ком не рассказывают так много и так необычайно".

Тем не менее это обыкновенные для Индии рассказы о саддху — святых подвижниках! Отношение к животным тоже типично индийское. "Все живое должно считаться родственным друг другу", — учил Пифагор…

Необычайно это звучало только для европейского непривычного слуха. "Рассказывают также о том, как он безошибочно предсказывал землетрясения, быстро останавливал повальные болезни, отвращал ураганы и градобития, укрощал реки и морские волны, чтобы они открыли легкий переход ему и спутникам; а у него это переняли Эмпедокл, Эпименид и Абарид… А песнями, напевами и лирной игрой он унимал и душевные недуги и телесные…

За завтраком он ел сотовый мед, за обедом просяной или ячменный хлеб, вареные или сырые овощи… Жертвы богам приносил он необременительно, угождая им мукою, лепешками, ладаном, миррою… И даже когда открыл, что а прямоугольном треугольнике гипотенуза имеет соответствие с катетами (те самые "пифагоровы штаны"), он принес в жертву быка, сделанного из пшеничного тесга — так говорят надежнейшие писатели… Еще он учил так: растения домашние и плодоносные и животных, не вредных для человека, щадить и не губить".

На Индию указывает даже его диета!

Появившись в Италии, он увидел, что города "находятся в рабстве друг у друга, одни давно, другие недавно, и вернул им вольность, поселив в них помышления о свободе через своих учеников, которые были в каждом городе. Так он освободил Кротон, Сибарис, Катанию, Регий, Гимеру, Акрагант, Тавромений и другие города, а некоторым… дал законы… А Симнх, тиран Кентурии, после его уроков сложил свою власть и роздал свое богатство, частью — сестре, частью — согражданам. Даже луканы, мессаны, певкетии, римляне, по словам Аристоксена, приходили к нему".

Власть пифагорейских общин быстро распространялась по Италии и вызвала противодействие. Первым взбунтовался приютивший Пифагора Кротон. Философу пришлось бежать от заговорщиков. Города на пути один за другим отказывались его принять: "Мы знаем, Пифагор, что ты мудрец и человек предивный, но законы в нашем городе безупречные, и мы хотим при них жить, как жили, а ты возьми у нас, коли что надобно, и ступай отсюда прочь, куда знаешь".

Проводы ничуть не напоминали относительно недавнюю, почти триумфальную встречу.

Философ умер или погиб при невыясненных толком обстоятельствах.

От него, согласно БСЭ, осталось "систематическое введение доказательств в геометрию, построение планиметрии прямоугольных фигур, создание учения о подобии, доказательство теоремы, носящей его имя, построение некоторых правильных многоугольников и многогранников… учение о четных и нечетных, простых и составных, о фигурных и совершенных числах, об арифметических, геометрических и гармонических пропорциях и средних". В музыке "тоны, полутоны и еще меньшие части тона были осознаны у пифагорейцев с точностью, превышающей точность новоевропейской акустики".

Не так плохо для VI века до и. э.?

О пифагорейской астрономии почему-то ни слова. Хотя это прелюбопытная и презагадочная астрономия…

Пифагору принадлежит создание терминов "философия" и "космос", чего уже довольно для бессмертия!

Пифагореизм не исчез, но, наученный горьким опитом, ушел в подполье, оброс таинственностью и похоже, что дожил до настоящего времени, не желая больше себя обнаруживать. Никак не скажешь, что ранняя античность была уже вовсе избавлена от ненависти к науке, если пифагорейские общины были чуть ни поголовно вырезаны — и случилось это именно потому, что не позаботились о своей безопасности, о "крепостной стене" изоляции, были относительно доступны, никого не желали запугивать. От знаний, которые принес с Востока Пифагор," сохранились лишь крохи, но и этими крохами долго был сыт греко-латинский мир.

Основатель Китайской стены и владелец волшебных ворот Цинь Шихуанди однажды приказал сжечь книги и казнить всю научную интеллигенцию своей державы; 460 ученых-конфуцианцев были утоплены в выгребных ямах. Легко нынче отчитывать египетских жрецов и индийских браминов: из корысти, мол, оберегали свою власть и влияние. Да, по мере упадка образованности, дошло до чистопородной корысти, но сперва-то была благоразумная осторожность: наверное, лучше держать в ежовых рукавицах фараона или раджу, чем падать под ножом или пускать пузыри в яме?

Откуда взялись страх и ненависть — это другой разговор, но они были — ненависть и страх, они продиктовали необходимость изоляции со всеми, как говорится, вытекающими последствиями.

Если без прессы, книгопечатания, коллективных международных усилий ученые Европы никогда не могли бы получить и понятия об электрохимической батарее, откуда взялась она у малюсенького народца, обитавшего до п. э. в Месопотамии, в тысячах километров от других таких же едва тлеющих, разрозненных, редких очажков культуры? Мыслимое ли дело — в подобных условиях освоить электролиз и сделать батарею обиходным ремесленным орудием, как в Европе дней Фарадея?

Ответ звучит парадоксально: если древняя наука могла только консервировать знания, значит, она приобретала их когда-то прежде; если знания вырождались и утрачивались, значит, в ранние времена своей истории паука была ими богаче, чем в позднейшие, значит, эпохе упадка предшествовала когда-то эпоха расцвета.

Это похоже на правду.

Величайшие из пирамид Египта — самые древние. Понятно, речь не только о размерах. Каменные иероглифы Гизы содержат целую библиотеку астрономических и математических сведений, как бы ни оспаривались отдельные подробности. После все обеднялось и поизмельчало.