И в этой обстановке мистер Оксфорд потчевал Прайама, кормил-поил с обыкновенных крошечных тарелок, из самых обыкновенных мизерных бокалов. На вполне современное угощенье, отменное притом, памятная история клуба не наложила никакого отпечатка — разве что стилтоновский сыр как будто изготовили в гомерову цветущую эпоху и ввел его в употребленье сам Улисс. Едва ли следует упоминать, что все это вместе взятое произвело на Прайама самое гнетущее впечатление. (Но как, как мог дипломатичный мистер Оксфорд догадаться, что Прайам никогда в жизни не бывал в клубе?) Он впал в безмолвную тоску и отдал бы гигантскую сумму, такую же гигантскую, как этот клуб — да самый чек бы отдал, лежавший у него в кармане — за то, чтоб так и не встретить на своем пути мистера Оксфорда. Он был чересчур чувствителен для клубов, а настроений его никогда нельзя было предвидеть. Мистер Оксфорд не сумел предвидеть, какое действие окажет на Прайама этот клуб. Скоро он и сам понял свою ошибку.

— А не выпить ли нам кофейку в курительной? — предложил мистер Оксфорд.

Людная курительная была той частью клуба, где не считался преступлением обычный, не приглушенный разговор. Мистер Оксфорд нашел свободный от лилипутов уголок, там они расположились, и сигары, ликеры сопутствовали кофею. Здесь вы то и дело наблюдали, как карлики откровенно хохочут в волнах дыма; еще чуть-чуть, и гомон мог обратиться в гвалт; время от времени некий малютка входил и, надрывая горло, выкликал имя какого-нибудь карлика. Вдруг Прайам ободрился, и зоркий мистер Оксфорд тотчас это заприметил.

Мистер Оксфорд поскорей заглотнул свой кофий, потом перегнулся через стол, приблизил свою физиономию к лицу Прайама, пристроил поудобней ноги под столом, выдохнул внушительное облако дыма из своей сигары. То была явная прелюдия к разговору по душам; близилась развязка, к которой уже несколько часов он вел.

У Прайама упало сердце.

— Каково ваше мнение, мэтр, — осведомился мистер Оксфорд, — сколько максимум могут стоить полотна Фарла?

Прайам терзался. Мистер Оксфорд был само внимание, любезность, и он ждал ответа. Но Прайам не знал, что тут сказать. Он только знал, что бы он сделал, достань у него на это храбрости: без церемоний, без оглядки кинулся бы вон из этого клуба.

— Я… я не знаю, — промямлил Прайам, заметно побледнев.

— Потому что в свое время я порядком поднакупил Фарлов, — продолжал мистер Оксфорд, — и, должен признаться, недурно сбыл. Одну только картину себе оставил, которую утром вам показывал. Вот я и думаю: попридержать, пока цена еще подскочит, или же прямо сейчас сбагрить.

— И за сколько бы вы могли ее сбагрить? — бормотнул Прайам.

— А что? Не буду от вас скрывать, — ответил мистер Оксфорд, — да вот, пожалуй, что и за пару тысяч. Она, конечно, размера не то чтобы большого, но это один из самых лучших Фарлов, какие есть в природе.

— Я бы продал, — пролепетал Прайам едва слышно.

— Продали бы, а? Что ж, очень возможно, вы и правы. Вот ведь меня какой вопрос волнует: а вдруг вот-вот объявится другой художник, который такие вещи будет делать лучше даже, чем сам Фарл? По-моему, такая возможность не исключена. Объявляется умнейший, знаете ли, ловкий малый, и подделывает Фарла так, что только такие люди, как вы, мэтр, ну, может быть, как я, заметят разницу. Такую работу можно ведь великолепнейшим образом подделать, была бы ловкость рук, а, как по-вашему?

— О чем вы? — спросил Фарл, похолодев.

— Ну, мало ли, — загадочно ответил мистер Оксфорд, — всякое бывает. Можно подделать стиль, и затопить рынок полотнами, в общем и целом, буквально как у Фарла. Долгое время никто и в ус не будет дуть, ну, а потом — полное смятенье в публике и обвал цен, как результат. И самая-то прелесть в чем? А в том, что публике, ей от всего этого ни горячо, ни холодно. Потому что ведь подделка, которую никто не может отличить от оригинала, она, конечно, и не хуже оригинала, вот ведь как. Понимаете? Тут же такие колоссальные возможности, если, конечно, кто-то их сумеет ухватить! Вот почему я почти готов последовать вашему совету и продать своего последнего Фарла.

Он улыбался все более и более интимно. Взгляд его что-то такое в себе таил. Будто что-то такое внушал Прайаму, что не выразишь словами. На ясном лице было выражение, присущее в подобных случаях подобным лицам, и в нем читалось: мы-то мол с вами знаем, что не существует ни добра, ни худа, — по крайней мере, многие вещи, которые обычный раб условностей считает злом, на самом-то деле суть добро. Так Прайам истолковал это выражение лица.

«Вот грязный негодяй, он ведь хочет, чтоб я для него подделывал самого себя! — подумал Прайам, скрывая вдруг накатившую ярость, — он с самого начала знал, что никакой нет разницы между тем, что я ему продал, и тем, что у него уже висит. Намекает, дрянь, на то, что мы поладим. А до сих пор играл со мною в кошки-мышки!»

Вслух он сказал:

— Не знаю, могу ли вообще вам что-нибудь советовать. Я не умею продавать картины, мистер Оксфорд.

Это было сказано таким враждебным тоном, который должен бы навек лишить мистера Оксфорда дара речи, но нет, нисколько не лишил. Мистер Оксфорд вильнул, как конькобежец, выделывающий новую петлю, и начал разливаться о достоинствах пейзажа Вольтерры. Он разобрал его по косточкам, притом так тонко, верно, будто картина сейчас у него перед глазами. Прайам подивился этой точности. «А понимает кое-что, подлец!» — мрачно размышлял Прайам.

— Вы не находите, что я тут перехваливаю, а, cher maître? — заключил мистер Оксфорд, улыбаясь.

— Слегка, — сказал Прайам.

Если б только он мог убежать! Но он не мог. Мистер Оксфорд его буквально загнал в угол. Никакой надежды на избавление! К тому ж он толстый, ему за пятьдесят.

— А-а! Так я и знал, что вы это скажете! А теперь — не будете ли вы так добреньки, не сообщите ли, в какой период вы её писали? — спросил мистер Оксфорд, эдак небрежно, но так сжал кулаки, что побелели костяшки пальцев.

Вот она, развязка, вот куда мистер Оксфорд все время гнул! Все время зубастая улыбка мистера Оксфорда скрывала знание о том, кто такой Прайам!

— О чем вы толкуете? — спросил Прайам Фарл. Но вопрос прозвучал неубедительно, с таким же успехом он мог сказать: «Я знаю, о чем вы толкуете, и отдал бы миллион фунтов, ну, около того, чтобы мне только провалиться сквозь этот пол». Несколько минут тому назад он готов был отдать пятьсот фунтов, ну, около того, чтоб просто отсюда убежать. Теперь он уже хотел, чтобы с ним произошло чудо Мэсклина[17]. Вселенная как будто рушилась вокруг Прайама Фарла.

Мистер Оксфорд все улыбался, правда так, как когда вы сдерживаете дыханье на пари. Вы чувствуете, что силы ваши на исходе.

— Вы Прайам Фарл, правильно? — тихо, очень тихо спросил мистер Оксфорд.

— С чего вы взяли, что я Прайам Фарл?

— Я считаю, что вы Прайам Фарл, потому что вы написали ту картину, которую я купил у вас сегодня утром, а я уверен, что никто кроме Прайама Фарла написать ее не мог.

— Значит, вы с самого утра со мной играли в кошки-мышки?

— Ну, зачем же так, cher maître, — шепотом урезонивал его мистер Оксфорд, — просто должен же я был нащупать почву. Прайам Фарл, считается, похоронен в Вестминстерском аббатстве, естественно, я это знаю. Но лично для меня наличие в природе картины «Главная улица Патни», притом явно только что написанной, абсолютно точно доказывает, что он отнюдь не похоронен в Вестмистерском аббатстве, а живет себе и поживает. Непонятная вещь, поразительная вещь, как могла произойти столь дикая ошибка на похоронах, совершенно поразительная вещь, и влечет за собой самые немыслимые последствия! Но это дело не мое. Естественно, для того, что произошло, были какие-то солидные причины! Меня это не волнует, меня это не касается — то есть профессионально не касается. Просто я заявляю, когда вижу картину, на которой еще краска не обсохла: «Эта картина написана таким-то художником. Я эксперт, тут я ставлю на карту свою репутацию». И, пожалуйста, только не надо мне рассказывать, что данный художник умер несколько лет тому назад и с национальными почестями похоронен в Вестминстерском аббатстве. Не надо. Не может такого быть. Я эксперт. И если факты о смерти и похоронах не вяжутся с моими выводами об авторстве картины, так я вам скажу: тем хуже для фактов. Я скажу: ну, значит… э-э… произошло какое-то недоразумение насчет… э-э… трупов. Ну как, cher maître, как вам мое рассуждение? — мистер Оксфорд легонько барабанил пальцами по столу.