Девушка у барной стойки кавказцам не отвечала, но те не отставали. Задирали, предлагали знакомство.

— Вадим, все в порядке?

Я взглянул на сбитого с толку Артема. Он уставился на мою ладонь, стиснувшую кружку так, что она жалобно затрещала.

— Кхахьп? Твое имя кхахьп? — забавлялся заводила кавказцев, худой, весь в кожаном.

Девушка дождалась коктейля и ушла к своему столику. Кавказцы живо подсели к ней. Бармен зыркнул на них исподлобья, спросил басовито:

— Девушка, позвать охрану?

— Эй, дарагой, зачэм охрану? Мы просто сыдым, с дэвушкой красывой общаэмся, — заголосил заводила.

Его собрат, крупный, молчаливый теленок, как бы между прочим достал складной нож и начал играть с ним. Бармен побледнел и занялся протиранием бокалов.

Я готов был запустить кружку в круглую маковку верзилы.

— Пойдем-ка отсюда, — предложил Артем, до него наконец-то дошло, что меня раздражало.

Поздно. Я завелся. Да и какой из меня хранитель порядка, если я брошу девчонку в беде?

— Сейчас, — произнес я тоном, не предвещавшим ничего хорошего.

Стукнул кружкой о стол и поднялся.

— Вадим, не стоит. Они сами отвалят.

— Я им помогу.

В отличие от Артема я знал, что значит «кхахьп», и понял, из какой республики кавказцы. В мозгу прокручивались картины прошлого: мертвый лейтенант, на лице которого застыло удивление; истерзанный пулями Илья; видеозапись, где Магомаев изгалялся над пленными русскими. Ненависть и презрение распирали меня.

— Эй ты, да ты, — обратился я к заводиле. — Тебя в ауле не учили разговаривать с девушками?

— С дэвушками? — наигранно поразился чечен. — Это ж кхахьп! Я ей дэньги даю, она должна нам.

— Так у тебя много денег? Поделишься?

Верзила демонстративно повращал ножом. Да каким ножом — зубочисткой.

— Брат, чего кыпятишься? Ыды пэй дальшэ. Вы вэдь, русские, это любытэ.

Чечены заржали. Охранник переминался с ноги на ногу у входа, вот-вот подойдет.

— Я вижу, вы, шакалы, пьяны, — спокойно заметил я, — не хотите ли проветриться?

С лица чечена сошла улыбка. Он и его свита смотрели на меня кровожадно, как цепные псы.

— Малчик давно не получал порки, да? — слащаво спросил чечен.

Я молча повернулся к нему спиной и вышел на улицу. Следом выскочил Артем.

— Что на тебя нашло? Ты, конечно, мужик здоровый, но их трое! Заметил?

Я оттолкнул Артема, попросил не вмешиваться.

— Не вмешиваться во что? — воскликнул он.

Из кабака вышли кавказцы, смурные, к разговору несклонные. Оскорбления их брат не переносит.

Артем шепнул:

— Бежим.

Я ухмыльнулся. Кулаки уже чесались. Ноги сами направили навстречу чичам.

Их заводила хотел съязвить, но удар оборвал его на полуслове. Верзила пошатнулся, встретив подбородком каблук берца. Не помню как, но в считанные секунды я уложил всех троих. Артем потом рассказывал, что дрался я с ожесточением, словно хотел убить чичей. Они стонали на бетоне, а я их пинал и топтал. Если бы не Артем, не знаю, остановился ли бы…

— Ты телефон… взял? — спросил я, переводя дух. — Лехин.

— Взял, взял. Давай-ка сваливать отсюда, пока ментов не вызвали.

— А мы кто?

— Тем более.

Дома меня никто не встретил. Из зала доносилось бормотанье телевизора. Сердце заныло. Ясно представилась Люда: сидит на диване, обхватив колени, смотрит стеклянным взглядом на голубой экран — такой я находил ее каждый вечер. Она осунулась, глаза окружили тени, голос ослаб, часто уходила в себя. С работы уволилась, делать что-то по дому не могла. Так и проводила дни: за телевизором или на кровати, или в кресле. Иногда выбредала на улицу. Шла, точно призрак, даже дети пугались. Куда — не знала. Просто наблюдала за жизнью, текшей мимо.

Я подсел к жене, обнял. По телевизору показывали любовный роман. Я боялся не выдержать взгляда Люды, поэтому смотрел на счастливых людей на жэкашке.

— Когда выписывают Машку?

— Завтра, — ответила Люда бесцветно. — Что у тебя с руками?

Она коснулась моих разбитых костяшек — точно током шибануло. Отвык от ее нежности.

— Так, на хулиганов наткнулся, — произнес как можно пренебрежительнее, не хватало, чтобы Люда еще обо мне беспокоилась.

— Тебе письмо принесли.

— Да?

Я заметил конверт на журнальном столике. Вскрыл. Меня представляли к награде «За мужество». «Норд-Ост» вспомнили. Я усмехнулся. Десять лет прошло.

— Что там? — спросила Люда.

— Весточка из прошлого.

На этом разговор прекратился. Мы молча сидели перед телевизором и пытались заглянуть в будущее.

На следующий день я позвонил с работы Лехе. Не стал распространяться о своих проблемах, поинтересовался, прилетал ли к нему кремлевский голубь. Оказалось, Леху тоже награждали. Чем не повод для встречи?

Леха сменил хрущевку на шикарную трехкомнатную. Пока еще не работал, но собирался заняться бизнесом. Жена его, под стать мебели, стала раза в два краше: блескушки, дорогая одежка, походы в солярий… Поздоровалась и благоразумно удалилась к себе в спальню. Нечего ей слушать мужские разговоры.

Леха тоже изменился. Походил на вора в законе: золотые перстни, рыжие фиксы, тяжелый крест на груди, фирменный спортивный костюм.

— Гляди, — гордо сказал Леха и выставил кулак: на фалангах синели крупные буквы — «З.О.Н.А.»

— Значит, правда, — заключил я.

Леха разлил по рюмкам коньяк. Первая пошла «за удачу». Леха крякнул, занюхал письмом из Москвы.

— Что, уже слухи ходят? — ухмыльнулся. — Наш народ все замечает. Чуть что — в каждой квартире по радистке. Наверное, со стукаческих времен осталось.

— Ну, колись. Откуда счастье привалило?

— Да уж не от государства, сам понимаешь. Хочешь жить — умей вертеться. В Зоне для сметливых раздолье: этого прижал, другого задержал, с третьего сливки снял. Там же целый рынок артефактов!

— Ты что же, с собой привез?

— Давай по второй. За Зону.

— Извини, но я пас. Зона забрала у меня отца.

— То другая была. То, что в Чернобыле сейчас, совсем иное. Не в ядерном топливе там дело. Мистика какая-то.

— Какая разница. И сейчас там люди гибнут.

— Да и черт с тобой. Один выпью.

Леха опрокинул рюмку, занюхал тыльной стороной ладони, промолвил:

— А с собой радиацию таскать я не дурак. Там же на месте и находил клиентов. В Украину со всего мира тянутся клешни. Оно-то, конечно, и в Белоруссии есть чем поживиться, но там батька зорко следит за порядком.

— Тяжко служить в Зоне?

— Да не слишком. Я далеко не совался. На заставах периметр охранял. Тяжелую работу за меня сталкеры делали. Порой зверье взбесится, но свинца на всех хватало. Ты никак в Зону собрался?

Я промолчал. Надо было рассказать о больных дочери, жене, попросить взаймы… Чертова мужская гордость. Не выдавил, не смог. Посмотрел на часы — через час ехать за Машкой.

— За здоровье, — тихо сказал я и, не дожидаясь Лехи, выпил.

— Хорошо пошла. Ты, если поедешь, лучше снега дождись. Оно легче тогда: и аномалии виднее, и за территорией следить проще.

Снег в последние годы выпадал поздно — под Новый год. На дворе — конец октября, а рак ждать не будет. Что это я? Какая к черту Зона? Кто за Машкой, за Людой присмотрит? Или к брату их отправить? У него своя семья, но не откажет же он в помощи. А что если… Брось, Чечня не спалила, Зона тем более зубы обломает.

— Сколько же ты поднял в Зоне? — пытаюсь изобразить безразличие.

Леха прищурился — изучает. Понял мой интерес. Лучше меня самого. С напускной скромностью ответил:

— Ну, ляма два еще осталось…

Меня бросило в пот. В голову ударило: то ли алкоголь дошел, то ли слова припечатали. Проси, проси, и к черту гордость!

— Ну, как осталось, — поправился Леха. — Я тут домик прикупил, с людьми договариваюсь. Открою автомастерскую. Могу пристроить, ты же на механика учился.

Я помрачнел, ответил глухо:

— Мне и в МВД неплохо служится.