Из заднего кармана брюк тучного мужчины в твидовом просторном пиджаке Косой ловко выудил потрепанный бумажник, в нем они обнаружили двадцать шесть долларов с мелочью и золотое дамское колечко с красным, как капельки крови, камешком. У растрепанной итальянки-лотошницы, торговавшей булками с запеченными в них сосисками, стянули два целлофановых пакета с едой, а от двери табачного стеклянного киоска — блок египетских сигарет: их тотчас, выбросив упаковку за решетку подвала, рассовали за пазуху и по карманам.

Остановившись на минуту, словно что-то обдумывая. Косой покрутил головой и увлек Фрэнка на задний, заваленный пустыми ящиками и рассохшимися бочонками двор. Из окон закусочной крепко пахло кислым пивом, копченой рыбой, жаренной на сале картошкой и варенными с укропом креветками.

— Хватит, — Косой похлопал себя по бокам. — Не стоит искушать судьбу, не всегда так везет, как сегодня, — достаточно. Это, наверное, ты, счастливчик, мне удачу принес. — Он улыбнулся. — Двинем теперь, перекусим где-нибудь, желательно, чтобы никто из наших не увидел. А может, в киношку отвалим, я знаю такие, где без перерыва крутят всю ночь, согласен?

— Спрашиваешь. — усмехнулся Фрэнк. — А к гостиницам не пойдем?

— Ну их к шуту, перебьется Дылда. Все равно спустит в карты да на тотализаторе. Ладно, побежали подзаправимся, проголодался я, да и выпил бы с удовольствием холодненького.

Они свернули в узенький темный переулок, через проходной двор выскочили в небольшой тупичок, обсаженный чахлыми деревцами, и очутились перед приземистым домом. Над неширокой, застекленной дверью холодно подрагивала зеленоватая неоновая вывеска.

— Вот здесь засядем. — Косой толкнул дверь, и они очутились внутри то ли закусочной, то ли кафе. Он уверенно направился к стойке, подхватил на штампованный подносик две порции рубленого бифштекса с луком, салат из овощей, пару бутылок кока-колы и, мигнув Фрэнку, двинулся в дальний угол за квадратную деревянную колонну.

— Присаживайся. — Он шмякнул тарелки на стол — Выкладывай пакет с сосисками, сейчас устроим великое обжорство.

Заведение было маленьким — столиков на восемь-десять. Рядом с кассиршей располагался проигрыватель-автомат. Изредка кто-либо бросал монету, и под низкими сводами гремела джазовая, перемежающаяся истошными воплями певицы музыка.

Когда и тарелки и бутылки опустели, Косой, слегка отдуваясь от обильной еды, распечатал пачку сигарет, стукнул по ней снизу так, что несколько выскочили до половины.

— Закуривай, египетские, по доллару пачка.

— Я же говорил тебе, не курю. — Фрэнк отвел пачку. — Кашляю я от них, в горле першит.

— Что так, легкие слабые?

— Пока нет, просто не нравится.

— Ну-ну, вольному воля. — Он сунул сигарету в рот и зажег спичку. — Я смотрю, не очень тебе по нутру то, что мы делаем? А?

— А ты как думаешь? — вопросом ответил Фрэнк.

— Конечно, нет. Хотя тебе первому сказал об этом, нравишься ты мне. Правда, не могу точно определить, чем, но скорее всего вот этим самым.

— Чем же?

— А тем, что не только воровать не умеешь, но вроде бы стыдишься, стесняешься, что ли, верно?

— Верно, — потупившись, кивнул Фрэнк. — Жалко их: вдруг это последние деньги, отложенные на черный день или еще на что, о чем человек мечтал всю жизнь, работал с утра до ночи, недоедал куска хлеба, экономил, отрывал у детей.

— Кого же это тебе жалко? — прищурился Косой.

— Да хоть того толстяка, у которого мы… взяли бумажник, у него ведь семья, наверное, большая, маленькие детишки.

— Ты хотел сказать — украли, так?

— Ну украли, — промямлил Фрэнк. — Какая разница.

— А мне не жалко, — произнес Косой жестко. — Совсем не жалко, ну ни на столечко, этого типа, лопающегося от жира и виски.

— Ты его знаешь?

— Еще бы. — Косой выдохнул вверх струйку дыма. — Не только знаю, но и рисковал, когда к нему лез. Если бы он меня засек, несдобровать бы.

— Он связан с полицией? Сыщик? — Фрэнк вытаращил глаза. — И ты все-таки к нему полез. Ну даешь.

— С полицией? — Косой весело захохотал. — Нет, это один из тех, кому платит Дылда. И над ним есть боссы, как он над нами, вот туда и идет определенный процент с выручки, а если он им не потрафит, те тоже чикаться не будут.

В противоположном углу начавшаяся бранью ссора перешла в драку. Кто-то застонал и грязно выругался. Послышался звон разбитого стекла. Глухие удары, словно чем-то тяжелым били по мешкам с мукой. На пол полетела посуда. Тонко заверещала женщина. Здоровенный детина с искаженным от злобы лицом, выделывая ногами кренделя, выскочил на середину, размахивая над головой бутылкой.

— Рвем-ка когти отсюда, да поживей. — Косой взял со стола сигареты и спички. — Пойдем, а то нагрянут фараоны, хлопот не оберешься.

Они выбежали из кафе и той же дорогой, как пришли, направились к пляжу.

Косой привел Фрэнка к небольшой бухточке, сплошь закрытой с берега плотным, как стена, колючим кустарником, перевитым длинными мохнатыми плетями плюща. Там, где плескалось море, на берегу, словно выброшенные прибоем касатки, темнели перевернутые вверх просмоленным днищем лодки.

Они уселись на песок, пахнущий водорослями и нагретой солнцем галькой.

— Здесь, на воздухе, и отдохнем до рассвета, — сказал Косой. — Располагайся. Сюда ночью никто не придет — боятся. Если не привык спать на земле, у меня вон там, — он показал рукой в сторону зарослей, — припрятана кипа газет, можешь подстелить.

— Ничего, сойдет, я непривередливый.

В черном небе мигали звезды. Где-то далеко в море перекликались гудками суда.

Они улеглись на самом берегу и стали смотреть, как на коричневый мокрый песок, шелестя, набегают пологие волны.

— А ты не хотел бы уйти от Дылды, бросить все это? — приподнявшись на локтях, спросил Фрэнк.

— Куда уходить-то? — уныло буркнул Косой. — Я бы никогда не приполз к нему, если бы было куда податься, не от хорошей жизни прибился. Подожду до конца лета, а там, может быть, повезет с работой — втихаря навожу справки, по пока ничего не светит. Ты бы поехал со мной?

— Конечно, — с готовностью почти выкрикнул Фрэнк. — Не задумываясь. Ты надежный парень. Кстати, как тебя звать?

— Не столь важно. Когда вырвемся на волю, скажу, а в этом болоте зови просто Косой, зачем без толку имя трепать.

— А вот если бы все было хорошо, кем бы ты хотел стать, когда вырастешь, ну, чем заниматься, что ли? — Фрэнк, подперев ладонями подбородок, выжидательно посмотрел на Косого.

— Чего зря загадывать, душу бередить, прежде чем вырастешь — в тюрьме сгниешь.

— Ну а все-таки? — настаивал Фрэнк. — Допустим, все хорошо и от тебя зависит, кем стать.

— Полицейским, пожалуй.

— Ты? Полицейским? Вот уж не ожидал, ты же вроде к ним любви не испытываешь?

— А я не из-за любви, а из-за злобы к разной сволочи и подонкам, паразитам, кровь из людей сосущим. Ох и поплясали бы они у меня, уж ни один бы от тюряги не отвертелся, уж меня-то бы они деньгами не умаслили. Ладно, хватит болтать, спать пора, набегался я за последние дни, аж ноги гудят.

Он мечтательно поднял глаза к рассыпанным на черном небе крупным ярким звездам и добавил:

— Я бы им все припомнил, а таких, как Дылда, перестрелял бы ко всем чертям…

Проснулись они, когда прямо в глаза било по-утреннему теплое солнце. На слегка рябоватой поверхности моря вспыхивали тысячи искрящихся зайчиков. Легкий ветерок принес свежесть, среди глянцевитых, в капельках росы листочков пересвистывались птицы. Далеко, на самой линии горизонта, застыл белый многопалубный лайнер. Слева, где в море врезалась высокая обрывистая скала, розовел парус яхты.

Отряхнув налипший на одежду песок и сполоснув лицо, они побежали на пароход.

Косой притащил откуда-то кипятку в пустой жестянке, они уже разложили, собираясь позавтракать, украденные накануне сосиски с булкой, оставшиеся от ужина, как примчался запыхавшийся босоногий мальчишка лет восьми и крикнул: