Лето 1943 года было на Украине жарким. И не только потому, что стояла сухая, знойная погода. Горячими были события, развернувшиеся здесь во второй половине августа. После разгрома немецко-фашистских полчищ на Курской дуге появились благоприятные условия для перехода наших войск в решительное наступление на всех фронтах, от Великих Лук до Азовского моря. Ставка Верховного Главнокомандования по-прежнему главным направлением считала юго-западное, где наши армии, успешно продвигаясь вперед, освобождали один за другим районы Левобережной Украины и Донбасса. Началась ставшая в истории Великой Отечественной войны знаменитой битва за Днепр.

Командование фашистского вермахта придавало Днепру особое значение. Еще весной 1943 года, после сокрушительного поражения под Сталинградом, оно планировало укрепить правый берег реки, создать там так называемый Восточный вал или Голубой барьер, как иногда напыщенно именовался он в официальных немецких документах. Когда же гитлеровский замысел операции «Цитадель» потерпел крах и фашистские войска стали повсеместно откатываться на запад, фюрер отдал приказ о немедленном строительстве оборонительных сооружений по Днепру. И они были созданы в очень короткие сроки. Разветвленная система траншей в узлах сопротивления и опорных пунктах, прикрытых широкой сетью инженерных заграждений, представляла собой мощный рубеж обороны. Да и сама река — широкая, глубокая, полноводная — являлась довольно серьезной преградой для наступающих частей. Немецкое командование надеялось, что Днепр станет непреодолимым рубежом для советских войск. Недаром Гитлер на одном из совещаний верхушки национал-социалистской партии заявил: «Скорее Днепр потечет обратно, нежели русские преодолеют его».

Фашисты рассчитывали остановить наше наступление у реки, пересидеть зиму за Восточным валом, привести в порядок сильно потрепанные дивизии и с весны взять реванш за поражения предыдущего года. Советское командование, разумеется, не могло допустить этого. Вот почему уже на подступах к Днепру перед войсками Воронежского фронта, куда входил наш 23-й стрелковый корпус, была поставлена задача форсировать реку с ходу, не дать противнику на ней закрепиться.

В конце сентября 23-я стрелковая дивизия, начальником штаба которой я тогда был, стремительно продвигаясь вперед, овладела районным центром Гельмязов (теперешней Черкасской области) и вышла на подступы к Днепру.

Командовал соединением полковник Александр Игнатьевич Королев. Он прошел уже большую армейскую школу, начав служить добровольцем еще в 1920 году, в грозное время гражданской войны, когда за власть Советов уходили драться лучшие сыны рабочего класса и крестьянства. Воевал Королев на Севере, участвовал в ликвидации белофинской авантюры 1921 года, потом учился, служил и снова воевал уже в финскую кампанию 1939–1940 годов, где за мужество и отвагу, проявленные в боях при прорыве линии Маннергейма, был награжден орденом Красного Знамени.

Александр Игнатьевич был очень волевым и в то же время тактичным человеком. В период формирования дивизии, когда меня в мае 1943 года назначили начальником штаба, у нас с ним сразу сложились теплые товарищеские отношения, способствовавшие слаженной работе и полному взаимопониманию. Хотя комдив и умел настоять на своем, однако всегда прислушивался к мнению ближайших помощников, дорожил им. Мягкость и душевность удивительно сочетались в этом человеке с твердостью характера.

За период с 17 августа по 23 сентября мы с боями прошли двести километров, форсировали реки Псёл, Хорол, Сулу и Супой. Частями корпуса было освобождено более двухсот пятидесяти населенных пунктов, в том числе райцентры Гадяч, Лубны, Малый Драбов.

Отходя, гитлеровцы всеми силами старались если не приостановить наше наступление, то хотя бы замедлить его темпы, и часто контратаковали. Одна из таких контратак была предпринята в боях за Малый Драбов. Там как раз наступал 225-й стрелковый полк нашей дивизии. Немцы начали усиленно обстреливать его боевые порядки. Командир полка был ранен, его пришлось срочно эвакуировать в тыл. Встал вопрос: кого назначить вместо него? Момент очень напряженный — не каждый справится…

— А что, если Шиянова? Он на месте, уже разобрался в обстановке. Как? — спросил командир дивизии, бросив на меня испытующий взгляд.

Дело в том, что майор Иван Иванович Шиянов был начальником оперативного отделения штаба, моим непосредственным подчиненным. Его мы действительно накануне утром послали в 225-й полк. Иван Иванович был толковым оператором, но его всегда привлекала командирская работа. Еще до войны Шиянов почти пятнадцать лет прослужил в войсках ОГПУ на различных командных должностях, да и на фронте был с лета сорок первого.

Шалко было мне расставаться со своим надежным оператором, но я понимал, что это необходимо. Лучше Шиянова, человека исключительно храброго и опытного, с командованием полком в той сложной обстановке вряд ли кто справился бы.

Иван Иванович, получив приказ, быстро сориентировался и начал уверенно руководить боем. А ситуация складывалась нелегкая. Оказался открытым левый фланг: полк соседней дивизии вовремя не подошел и немцы об этом, вероятно, узнали. Они сосредоточили силы в Малом Драбове, готовя удар. Полковая разведка обнаружила там большое количество танков и самоходных установок. Оценив полученные данные, майор Шиянов предугадал намерения противника и решил упредить его. Для этого он использовал всю артиллерию, которая была в его распоряжении: полку было придано два 122-миллиметровых гаубичных дивизиона. Огневой налет получился довольно сильным и результативным, причем совершенно неожиданным для гитлеровцев. Они понесли большие потери. Среди фашистских войск началась паника. И в этот момент Шиянов поднял полк в атаку. Два батальона охватили городок с флангов, ворвались в него и овладели районным центром. А в последующем, преследуя отступающих гитлеровцев и используя успех полка, дивизия с ходу овладела Гельмязовом.

Все это произошло утром 23 сентября. В тот же день командный пункт 23-й стрелковой разместился западнее Гельмязова в небольшой роще. Необходимые укрытия для личного состава и узла связи мы, конечно, оборудовали, но фундаментально устраиваться не стали, потому что не намеревались здесь долго задерживаться. До Днепра было рукой подать, всего несколько километров. Туда устремлялись в тот момент все наши помыслы.

После полудня к нам на КП приехал командир 23-го стрелкового корпуса генерал-майор Н. Е. Чуваков. Тогда я еще мало знал его. Правда, до войны мы служили вместе на Урале, но я был командиром роты в одном из полков 85-й стрелковой, а он — начальником штаба дивизии. Я знал, что Чуваков — участник гражданской войны, за отвагу, проявленную в подавлении кронштадтского мятежа в 1921 году, награжден орденом Красного Знамени. Никита Емельянович командовал корпусом со дня его формирования. Впоследствии мы стали с ним большими друзьями, и я узнал любопытные детали его замечательной биографии. Дед Чувакова был крепостным, отец принадлежал к славной семье московских рабочих, принимал активное участие в революции 1905 года. По его стопам пошел и сын. Шестнадцатилетним парнем, работая на фабрике, он начал вести агитацию против притеснений хозяина, был уволен с зачислением в черные списки, а в июле 1917 года вступил в партию большевиков.

Никита Емельянович никогда не проявлял излишней эмоциональности. Лишь в глазах генерала, когда он сердился, появлялся холодок, и наоборот, если бывал чем-либо доволен, взгляд его становился веселым, добрым.

— За Гельмязов спасибо! — сказал Чуваков, выслушав доклад полковника Королева. — Это был важнейший узел обороны противника на подступах к Днепру. При взятии его ваша дивизия, Александр Игнатьевич, действовала вполне успешно. Однако впереди нас ждут еще более сложные задачи. — Никита Емельянович склонился над картой: — Перед фронтом наступления корпуса отходят части пятьдесят седьмой и двести пятьдесят пятой пехотных дивизий. Используя выгодные рубежи, они бесспорно попытаются остановить наше продвижение…