— Я вижу.

Чувствуя, что она не обратила внимания на мои слова или не поняла их, снова сказал:

   — Я вижу.

Не понимая или не веря этому, она спросила:

   — Что же ты видишь?

Я в доказательство стал указывать на предметы, какие были перед нами.

С этой минуты я вижу правым глазом так, как видел до болезни.

К большой моей радости добавляю, что со вчерашнего числа, именно на обратном пути из Чудова монастыря, я стал видеть и левым глазом, хотя ещё не совсем ясно».

Таковы поразительные чудеса, происходящие у мощей святого Алексия.

Поистине, это был избранник Божий — пастырь добрый, готовый положить душу за людей и истинно русский муж, готовый пожертвовать жизнью для блага родины.

Всех опечалила кончила святого Алексия, кроме Митяя.

Его честолюбие, ранее тайное, сразу вырвалось наружу. Он, ссылаясь на условное благословение покойного святителя, назвал себя наместником митрополичьего престола, самовольно надел белый клобук и первосвятительскую мантию с источниками и скрижалями, взял владычий посох, печать, казну, ризницу митрополита, поселился в митрополичьем доме и начал судить самовластно дела церковные.

Он был высокомерен и даже груб.

Ещё не имея посвящения, но дерзко облачившись в первосвятительские одежды, Митяй осмеливался требовать к ответу епископов.

Ему, как митрополиту, служили владычные бояре и так называемые отроки, священники присылали в его казну оброки и дани.

Честолюбие его, казалось, могло бы быть удовлетворено. Но на самом деле вышло не то. Он нашёл кару в своей собственной гордыне. Он перестал выносить малейшее противоречие, малейший косой взгляд. Всё должно было падать перед ним ниц и смиряться. Но его поступки вызвали нарицание со стороны многих.

Конечно, и святой Сергий не мог не порицать самовольства и гордыни Митяевой.

Узнав об этом, Митяй пришёл в ярость. Он поносил святого, грозил уничтожить его обитель, когда станет митрополитом, говорил, что Сергий завидует ему и хочет сам занять митрополичий престол.

Когда слова отца Михаила дошли до преподобного, он только заметил пророчески:

   — Не получит он желаемого престола владычного, понеже гордостью обуян... Не узреть ему и Царьграда...[13]

С отъездом в Византию Митяй не спешил, так как желал, чтобы прежде этого великий князь приказал русским святителям посвятить его, Митяя, в епископский сан.

Димитрий Иоаннович готов был исполнить желание своего любимца.

Был созван собор епископов. Воля князя была законом: епископы готовы были посвятить отца Михаила согласно с Номоканоном.

Но нашёлся человек, который восстал против такого решения.

Это был Дионисий, епископ суздальский.

Он был умён и, быть может, честолюбив не меньше Митяя. Ему думалось, что митрополичий престол достойнее отдать кому-нибудь из епископов, а не архимандриту Михаилу, который совсем недавно подстригся в монахи, и притом по летам сравнительно молодому.

Шевелилась мысль и о том, почему бы не сесть на митрополичий престол самому ему, Дионисию.

Как бы то ни было, он поднял голос против посвящения отца Михаила.

   — В нашей церкви русской испокон веку в обычай и в закон вошло, что епископов ставит токмо митрополит... Так должно быть и ныне.

Митяй возражал, но кое-кто из епископов согласился с Дионисием, а затем, к большому неудовольствию отца Михаила, на сторону епископа суздальского склонился и великий князь.

Решили так: не посвящать отца Михаила в епископы, а ехать ему в Царьград и там принять, если вселенский патриарх пожелает, не только епископскую благодать, но и сан русского митрополита.

Это не входило в расчёты Митяя: он всё же оставался по степени благодати ниже многих из тех, кем повелевал или, по крайней мере, хотел повелевать.

Епископский сан ему был нужен для того, чтобы хоть несколько оправдать своеволие, с которым он надел мантию: ведь благодать почиет одинаковая, что на епископе, что и на митрополите. Разница только во внешних знаках сана и в степени власти над пасомыми.

Отец Михаил рвал и метал. Преосвященный Дионисий ликовал.

Оба они, конечно, и не сознавали, какая пропасть лежит между ними и почившим владыкой Алексием со смиренным троицким игуменом Сергием.

Первые двое жаждали власти и влияния, вторые — только спокойствия духа и угождения Богу.

Первые, несмотря на духовный сан, были люди «к земле приверженные», вторые — стремились к небу.

Святой Алексий если и ценил сан митрополита, то только потому, что, будучи главой русской церкви, можно было делать много добра.

Святой Сергий прямо отказался от первосвятительского престола, считая, по своему смирению, себя недостойным этого.

А архимандрит Михаил сам добивался первосвященнического сана, не рассуждая, достоин или нет занять его, стремился к нему только ради удовлетворения своего самолюбия, только ради «благ земных».

Епископ Дионисий, противостоявший ему, сам хотел этой чести и завидовал Митяю.

Помыслы его были тоже «земными».

Митяй не простил Дионисию его противодействия.

Как-то он потребовал его к себе.

Тот приехал, но гневный.

   — Почему ты до сих пор не был у меня на поклоне? — спросил отец Михаил.

   — Почему? Зачем мне быть у тебя? — насмешливо ответил Дионисий. — Я епископ, а ты архимандрит; как же ты можешь повелевать мною?

Митяй задрожал от злости.

   — Стану митрополитом, так не оставляю тебя и попом! — воскликнул он.

   — Ладно, я ещё прежде этого поеду к вселенскому патриарху и позову тебя на суд. Тебе, может, из-за твоего своевольства не увидеть и престола митрополичьего.

Они расстались открытыми врагами.

Митяй передал эту беседу князю и сообщил, конечно, об угрозе суздальского епископа.

   — Не уедет. Не пустим, — успокоил Димитрий Иоаннович своего духовника.

Он приставил стражу к жилищу Дионисия.

Однако тот упросил заступиться за него преподобного Сергия.

Святой игумен упросил великого князя, и под поручительство преподобного епископ был выпущен на свободу.

Не оправдал Дионисий доверия святого инока и великого князя: тайно выехал из Москвы в Константинополь.

Следом за ним поспешил в путь и отец Михаил, пробыв наместником уже полтора года.

Князь отпустил его с лаской и в знак особой милости дал ему несколько белых хартий, снабжённых великокняжеской печатью, чтобы он воспользовался ими в Константинополе сообразно с обстоятельствами: или для написания грамоты от имени Димитрия, или для займа денег.

В путь отправился Митяй с большой пышностью: сам великий князь, все старейшие бояре, епископы проводили его до Оки. В Грецию отправились с ним три архимандрита, один московский протоиерей, несколько игуменов, шесть митрополичьих бояр, два толмача и, как выражается летописец, целый полк разных людей под главным начальством «большого» великокняжеского боярина Юрия Васильевича Кочевина-Олешинского.

Путь был долгим и небезопасным. Великого князя очень беспокоила судьба его духовника.

Но вскоре его внимание привлекла гроза, которая надвигалась на Русь: ополчались татары.

Вернёмся теперь к давно оставленным нами Андрею Алексеевичу Корееву, верному Матвеичу и его племяннику Андрону.

Долог и труден был их путь до Рязани по осенней непогоде. Но как бы то ни было, они добрались благополучно, если не считать того, что нежное лицо Андрея загрубело от воздуха и одежда его, прежде довольно щегольская, загрязнилась и порядочно поистрепалась на ночлегах где и как попало.

С трепетно бьющимся сердцем приближался юноша к стенам Рязани.

«Что-то будет? Как-то дядюшка встретит. Брат отца, своя кровь...» — думал он, въезжая в ясный полдень в ворота города.