За мостом поджидали. Кажется, четверо. Туман в ущелье стоял такой, что не различишь. Даже связанные из берёзовых жердей перила еле проглядывали сквозь мглу. Силуэты всадников темнели сгустками тумана, доносилось фырканье лошадей. Гренцлин натянул уздечку, мягко осаживая своего мерина. Переложил поводья в левую руку, откинул правую полу епанчи, нащупал у бедра полированную рукоять седельного пистоля. Перевёл дыхание, прочистил горло.

— Господа… — Как всегда, вышло слишком тихо. Гренцлин напряг голос: — Господа! Имею ли я честь говорить с людьми барона Морбонда? — Из его рта курился пар и смешивался с туманом.

Один всадник двинулся навстречу, копыта захрустели по утреннему ледку. Трое остались стоять. Пожалуй, это была демонстрация отсутствия враждебности.

— Я барон Морбонд, бан Леденицкий. — Голос всадника был твёрд и по-стариковски скрипуч. — И это граница моих владений. Кого я имею удовольствие принимать у себя?

Барон остановился саженях в пяти от Гренцлина, уже на мосту. На этом расстоянии туман уже не скрывал очертаний, но приглушал цвета, и геральдический argent правой половины плаща казался серым, azure левой половины — грязно-сизым. Под распахнутым плащом виднелась кираса дублёной кожи и торчащий над поясом эфес. Широкий берет лежал на голове барона как грелка, набок свешивалось страусиное перо. Коротко остриженные под парик седые волосы обрамляли квадратное лицо, так глубоко и несимметрично изрытое морщинами, будто его долго, остервенело мяли для придания квадратной формы. Седые усики и эспаньолка, однако, были подстрижены ровно. Мелкие глазки поблескивали из темноты глазниц.

Мерин переминался на месте. Гренцлин, покачиваясь в седле, поднял правую руку и двумя пальцами коснулся кокарды на боку двууголки.

— Ваша милость, честь имею рекомендоваться: коллежский адъютор Гренцлин, инвестигатор Сыскной экспедиции Тайной его величества коллегии. Прибыл из Виндена для расследования дела, о коем вы изволили писать моему начальнику, провинц-куратору Клогге.

Морбонд как-то странно пошевелился в седле. Гренцлин с удивлением понял, что тот не сидит, а стоит в стременах, чтобы казаться выше.

— Коллежский… как вы сказали… адъютор? — проскрипел барон. «Ни воинского звания, ни дворянства?» — подразумевала его интонация.

— Именно так, ваша милость.

Морбонд нахмурил клочковатые бровки.

— С вами нет алмеханика? Я ведь написал о том существе, если его можно назвать существом…

— Алмеханик присоединится к нам сегодня вечером или завтра, ваша милость. Мейстер Суэво вызван из Лиссинга — ближе никого не нашлось.

Кобыла барона фыркнула и дёрнула головой, будто чувствуя и выказывая то недовольство, которое сам барон был вынужден сдерживать.

— Я ждал вас, но, признаться, надеялся увидеть самого хорунжего Клогге. — Морбонд сделал ударение на «хорунжем»: дал понять, что уважает только воинские звания, а не презренные сыщицкие чины. — Моего старого однополчанина… бывшего, увы, офицера рейтарских рот его величества. Теперь он у вас, верно, в высоком чине? Самолично такие мелочи не расследует?

— Провинц-куратор Клогге не счёл возможным приехать, ваша милость. Но он предоставил мне достаточные полномочия для расследования дела. — Гренцлин сунул руку за пазуху сюртука. — Соблаговолите взглянуть на удостоверяющую грамоту?

— Не утруждайте себя, сударь. Я не сомневаюсь, что вы тот, кем себя называете. — Морбонд возвысил голос: — Но прежде чем вы ступите на мою землю, выслушайте, что я скажу. Я владетельная особа, прямой вассал короны, и согласно оммажу, что я принёс покойному королю Витимиру и подтвердил при вступлении на престол его величеству Вратиславу, в пределах моего баната имею право розыска, суда и расправы по любым преступлениям вплоть до homicidium in gradu superiore. — Пар вырывался изо рта с такой силой, будто барон его выплёвывал. — Прошу записать во все протоколы: я пригласил вас по собственной доброй воле, отнюдь не потому, что признаю над собой юрисдикцию вашего ведомства, но лишь для помощи в расследовании совершённого здесь злодеяния, и притом исключительно ввиду его необычных обстоятельств. Надеюсь, вам это понятно, господин коллежский… как вы сказали… адъютор?

Гренцлин с достоинством кивнул. Барон давал представление для своих слуг; пусть они не понимали и половины сказанного, но общий смысл должен был дойти: «его милость показывает, кто тут главный».

— Я не спорю, ваша милость. Вы здесь судья, я — ваш советник и помощник.

— Не желаете ли отдохнуть с дороги? — Голос Морбонда самую малость потеплел.

— Нет, благодарю. Я хотел бы сразу осмотреть место преступления.

— Вам придётся пересесть на мула. Лошадь казённая, полагаю? Они не приучены ходить по нашим горам. — Барон оглянулся на слуг, что безмолвно сидели в сёдлах с низко надвинутыми на лбы шлыками. — Зданко! Отдай мула господину сыщику, а его лошадь отгони на почту. — Он дёрнул повод, заставив свою кобылу посторониться, освобождая дорогу. — Прошу, сударь.

Они ехали гуськом по горной тропе. Оставив внизу затопленное туманом, погружённое в тень ущелье со всеми его сложно ветвящимися распадками, всадники понимались вдоль доломитовой стены. В вышине, куда вела тропа, утреннее солнце уже заливало скалы, рассечённые трещинами, изъеденные карровыми бороздами. Их сахарная белизна, оттенённая синевой расщелин и чернотой можжевельника, почти слепила глаза. Мул Гренцлина уверенно карабкался вслед за серой кобылой Морбонда, в нос так и шибал запах ее пота и навоза.

— Ваша милость… — Барон не услышал, и Гренцлин повысил голос: — Ваша милость! Скажите, это единственный путь к месту преступления?

Барон оглянулся и бросил на инвестигатора хмурый взгляд.

— Для скота и конных — да, но пешком можно пройти по нескольким горным тропам. А почему вы спросили?

— Я хотел бы установить, какой дорогой пришли убитые.

— Не этой, уверяю вас.

— Откуда это известно вашей милости?

— Я тоже полюбопытстовал, какой дорогой они пришли. И послал людей проверить все тропы. С другой стороны гор, за Вратами Ангелов, есть обрыв. Под ним нашли сорвавшегося человека. Не местного. Думаю, это был третий из их шайки.

— Вы об этом не писали в письме, ваша милость.

— Его нашли только вчера. Одним словом, нет, они пришли другим путём. Не через мою землю, — подчеркнул Морбонд.

— Но дальше им пришлось бы идти через вашу.

Барон осадил лошадь и резко повернулся к инвестигатору.

— На что вы намекаете, господин коллежский — как вас там — адъютор? Что они рассчитывали на содействие моих людей?

— Ваша милость… — Гренцлин примирительно поднял ладонь.

— Я знаю тут всех! Всех до последнего подпаска! — Колючие глазки Морбонда горели яростью. — У каждого знаю всю подноготную! Никто, слышите, никто из моих людей не стал бы помогать врагам короля! Мы все тут стоим за его величество! Даже во времена Контроверсии мы сохраняли верность короне! За каждого слугу, каждого кмета я ручаюсь как за себя!

— Прошу прощения, если я неудачно выразился, ваша милость… — Гренцлин перевёл дыхание и заставил себя говорить медленнее, отчётливее. — Клянусь, я ни секунды не имел в виду усомниться в верности его величеству вас и ваших людей.

Барон кивнул.

— Не стоит извиняться, сударь. Это я прошу меня извинить за чрезмерную горячность.

Они поехали дальше в неловком молчании. Ущелье сужалось клином, сглаживалось, сходило на нет по мере подъёма к перевалу. Солнце всё жарче пекло, но воздух становился свежее, холодный встречный ветер усиливался. Синие тени останцов давали прибежище последним островкам весеннего снега.

— Господин коллежский… как вас там… адъютор! — неожиданно приветливо возобновил беседу барон. — Вы человек образованный, судя по манере разговора. Где изволили учиться?