Грэм откашлялся.

- Ты начинаешь привыкать к сон-траве: мало спишь, - заключила, не оборачиваясь, Вергина.

Грэм промолчал. Он пристально сверлил взглядом уродца. Тот никак не реагировал: либо он передумал, либо ждет своего часа.

- Чего молчишь, панголин?

- Я не знаю, что говорить.

- Ааа… Вы, верующие, боитесь самостоятельно действовать. Из вас получаются хорошие слуги, такие как Волчек. Вы рабы! Рабы законов, придуманных людьми.

- Ты не права. Законы – это путь к богу, а бог – есть любовь…

- Бог – есть Власть!.. Да, у тебя и верующих, вроде тебя, ее нет, но у правящих священников она поистине велика! Они и есть боги! Они в праве просто убить тебя, замучить до смерти, изгнать из твоего дома, завладев им. Для них ты дойная корова, которую, когда она перестает давать молоко, пускают на мясо.

Грэм сжал зубы: «Ведьма проклятая! Прислужница сатаны! Миронос покарает тебя за все грехи! Гореть тебе в аду!»

- Но в тебе, панголин, есть что-то еще. Ты раб, смотрящий за горизонт.  Мне это нравится, - Вергина обернулась и пристально посмотрела.

Грэм выдержал тяжелый взгляд: «Боже, дай мне силы идти путями твоими».

Старуха погрузилась в работу. Гибор, насколько мог быстро помогал, поднося и подавая разноцветные баночки. Хозяйка осматривала их и расставляла в ряд, что-то записывала в книгу, а часть отставляла в сторону. На другом краю стола дожидались своего часа большие банки с насекомыми. Вергина не смотрела ни на панголина, ни на уродца. Полностью уйдя в работу, она довольно насвистывала и что-то напевала, замолкая только тогда, когда требовалось пинком или угрозами ускорить помощника. Гибор только напрягался и замирал после каждого удара – стерпев приступ боли, он покорно продолжал работать.

Вскоре уродец закончил свои дела и, взяв приготовленную старухой большую бутыль, пополз к стеллажам, но на полпути оставил ее и развернулся к панголину.

Костлявая рука вытянулась – в пальцах блеснул металл – и легла на замок. Грэму передалась ее дрожь, напряжение и боль. Сердце бешено заколотилось. В груди вспыхнул огонь. Глаза впились в спину старухи. Невыносимо долго тянулись секунды. Ужасно громко скрежетал ключ. Наконец он нашел замочную скважину и задребезжал в сердцевине…

- Гибор!– скомандовала старуха.

Панголин вздрогнул – на лице высыпал пот. Уродец, не прекращая ковырять замок, зашаркал на месте. Грэм понял: мутант решил идти до конца. И это единственный и последний шанс на спасение.

Щелчок! – железная колодка ослабла, и холодная шершавая рука вдавила ключ в ладонь.

Это все! Он сделал свое дело, дальше «сам!»

Грэм освободил руку и судорожно вцепился в застежку ремня на груди, не сводя глаз со старухи – она не подозревая ни о чем, продолжала работать.

Застежка поддалась, и панголин сел. Ноги были связанны таким же ремнем, и он быстро отстегнулся. Оставалась только левая рука, скованная замком. И тут все тело прошиб холодный озноб, словно его окатили ледяной водой. Пальцы онемели, чуть не выронив заветный ключ: прямо на него смотрела старуха – глаза горели злобой и ненавистью! Она бросилась к кровати, в руке – желтый платок в зеленый горошек.

Два шага отделяли ее от цели, когда панголин еще царапал ключом по металлу в поисках замочной скважины. Откуда-то снизу, белесой молнией, вылетела рука уродца и вцепилась в ногу старухи. Она, споткнулась и полетела в подножие кровати. Грэм вывернулся и неистово замолотить пятками по седой голове – серыми брызгами разлетелись в разные стороны волосы от града ударов, но хозяйка быстро собралась и рывком встала. Послышался смачный «шмяк» - нога панголина угодила точно в челюсть. Старуха крякнула и обмякла, звонко стукнувшись головой о край деревянной кровати.

Уродец пополз к ней, изо всех сил стараясь поскорее ухватить ненавистную мучительницу за бледную шею – тонкая длинная рука бежала по полу как паук-сенокосец, подбираясь к своей жертве.

Старуха открыла глаза и пнула носком ботинка в болезненное тело головастика – рука скрючилась, как отравленное насекомое. Хозяйка змеей подползла к изголовью кровати. Вскочила, будто пружина и обрушила тряпку на то место, где была голова панголина – рука звонко стукнулась о деревянные доски. Грэм уже стоял у нее за спиной. Хлесткий быстрый удар в бугристый подбородок и безжизненное тело перевалилось через кровать. Панголин поднял платок и с удовольствием сунул в лицо старухе. Она вздрогнула, поморщилась и засопела.

Медлить было нельзя: снаружи находился преданный хозяйке волколак, который мог зайти в любую минуту, привлеченный звуками борьбы. Грэм подбежал к двери и задвинул засов. Прислушался – тихо. Вернулся к захрапевшей, как вепрь старухе и вытащил у нее из кармана связку ключей. Подобрал валяющийся рядом флакончик с остатками сон-травы.

Оправившийся от болезненного удара, уродец написал углем на полу несколько слов и помахал рукой. Грэм прочел: «На столе нож, дай мне. Сожги это место и уходи, я останусь».

Панголин положил рядом с ним нож с широким лезвием. На полу было написано еще одно слово: «Спасибо».

- Тебе спасибо, - ответил Грэм. - Да благословит тебя… - он осекся. Рука со сложенными крестом пальцами зависла в воздухе.

Уродец уже не обращал на него внимания. Он схватил нож и направился к спящей старухе. Смерть приближалась к Вергине, шаркая изуродованным телом и отбивая шаги ударами ножа в деревянный пол – медленно и неотвратимо.

«Тук… Тук… Тук…»

В доме нашлось копье. К наконечнику панголин привязал все ту же желтую с зелеными горошинами тряпку и смочил сон-травой. Среди многочисленных склянок отыскал спирт в большой бутыли. В середину комнаты навалил кучу из тряпок, книг и соломы. Положил деревянную табуретку. Притащил тяжелую скамейку.

Отвлек его от приготовления кострища сдавленный хрип – уродец душил старуху.

Грэм опустил глаза и отвернулся. Несмотря на постоянно растущую ненависть к женщине, сейчас ему было жаль ее. Но все чувства меркли при мысли о той боли, которую она причинила этому несчастному существу.

Гибор сжимал пальцами белое горло, отпускал, бил ножом, снова душил и резал. И он будет до последнего вздоха кромсать тело мучительницы – мстить за свое уродство, за каждый пинок, за боль, за страдания.

Кроваво-красный мешок с криво торчащей, высушенной как рыба рукой, размахивал ножом, словно мясник, разделывая свиную тушу. Лезвие методично взлетало и врезалось в груду мяса, превращая старуху-хозяйку в большого красного головастика. Отвратительно запахло кровью и внутренностями.

Грэм облил спиртом груду хлама и поджег – комната озарилась ярким синеватым мерцанием пламени. Гибор даже не дрогнул. Открывая дверь, панголин обернулся и крикнул:

- Спасибо, добрый человек!

Уродец на мгновение замер с занесенным ножом и с удвоенной силой погрузил лезвие в кровавое месиво. Пламя поглотило его. Закипела, затрещала смола в высушенных досках, и в приоткрытую дверь вывалился клубок черного дыма.

Прохладной свежестью встретила панголина свобода. Было непонятно: сейчас утро, день или вечер, из-за низко нависших туч, полностью закрывших небо. Двор оказался таким, как и во сне. Во всяком случае, великан находился на своем месте. Он, как и раньше сидел на земле и рисовал. Грэм пригнувшись, перебежал к дому, в котором должно быть оружие и доспехи.

Входная дверь резко распахнулась, чуть не ударив в лицо. На пороге стоял волколак. Охотник отпрыгнул назад, выставив копье перед собой. Их разделяли три-четыре шага. Оба замерли.

Муталюд быстро взглянул на лабораторию, из которой уже валил густой дым.

- Твоей хозяйки больше нет, - панголин опустил копье. - Я не хочу причинять тебе вред. Ты свободен. Уходи!

Волколак сжимал рукоятку меча – ему впервые надо было принять решение самому. Привыкший к подчинению за годы, проведенные у старухи, он должен был решить сам что делать. Внутренняя борьба выражалась в неподвижном низко опущенном хвосте. Грэм медленно попятился, давая возможность муталюду спокойно выйти. Волчек зарычал и сделал шаг вперед.