- Нет! Все не так! Я…

Глухой удар в солнечное сплетение остановил слова в горле пленника. Монах, потирая руку, отступил назад.

- Кто еще в Подгорской церкви отрекся от Мироноса и стал на службу сатаны?.. Говори! - священник подался вперед.

- Святейший Миронос, в Подгоре только верные служители Церкви, - панголин сглотнул кровавый комок.

- Ты не искренен в святой исповеди! Дьявол в тебе говорит со мной…

- Но, великий… - его опять грубо прервал удар в живот. Грэм скорчился от боли. Из глаз потекли слезы.

«Это какая-то ошибка, - думал он. - Почему Миронос не верит? Почему называет отца Иакова сатаной? Ведь это не так!..»

- Закончим, - вставая, сказал Миронос. - Молись сын мой.

Он перекрестил пленника и развернулся к выходу. Монахи мгновенно прижались к стенкам давая пройти массивному телу в узкий коридор. Стул исчез, так же как и появился.

Круглое лицо Мироноса не выдавало никаких признаков раздумья или обеспокоенности. Маленькие глазки светились радостью и спокойствием, присущим людям, уверенным в неизбежности грядущих событий. И как бы самому себе, не поворачивая головы в сторону идущего чуть позади монаха в черной рясе с красной каймой, он проговорил нараспев:

- Панголина пока придержим, он может понадобиться. Побеседуй с ним еще, брат Филипп. После заберешь к себе в башню: если дьявол нашел дорогу к сердцу один раз, то найдет и еще раз. Его нельзя выпускать. Он слишком верен этому отступнику… Да. Иаков становится опасен. Проследи, чтобы это прекратилось. Дернул его нечистый вспомнить о книге… Подготовь записи к его отлучению. Казнишь публично. Надо показать, что сатана может похитить душу любого, даже священника.

- Святейший, - кланяясь, сказал монах и еле заметно улыбнулся.

- Как дела в твоей лаборатории? - спросил Миронос, слегка заинтересованным тоном, выделив слово «твоей». - Мы не молодеем. Скорее, брат Филипп. Люди платят не за то, чтобы их превращали в мутантов. Прости Господи грехи наши, - он бросил быстрый взгляд в потолок и перекрестился.

- Делаю что могу, - тоже перекрестился и  поклонился монах. - Видны явные улучшения качеств испытуемых, но пока нестабильны и не точны. Не хватает слезы для опытов.

- Да-да-да. Одна и та же песня.

- Но святейший…

- А что если начать использовать сбереженный мут святых мужей? - спросил Миронос.

- Но они заплатили за сохранность. И это супротивится закону божьему…

- Ну-ну, Филипп. Я – закон божий. Через меня говорит сам бог! И ведь никто не узнает. Вот скажи, зачем нам новый Миронос Шамгун? Разве мало он натворил в свое время?.. Занимайся. Да хранит тебя Господь.

- Ваша воля свята, - монах поклонился.

Они подошли к двери. Филипп, наклонив голову, открыл дверь и замер в ожидании. Миронос развернулся к нему, быстро перекрестил и вышел, не сказав больше ни слова.

- Лицом к стене! - скомандовал солдат.

Грэм уперся лбом в холодный камень и замер в ожидании, втянув носом запах плесени, обильно покрывающей скользкие стены.

Наступило время завтрака. Обеда тут не было вовсе, а ужин ничем не отличался от утреннего рациона: в меню была только каша и затхлая вода с болотным привкусом. Кормили так, чтобы пленник не умер с голоду, потому что дальнейшая судьба была туманна, и переводить продукты на будущего мертвеца бессмысленно. Грэму вообще давали половину нормы. И если каши еще хватало, то чувство жажды преследовало и днем и ночью, хоть камни облизывай.

- Спасибо Господи за хлеб насущный! – перекрестился охотник, услышав, как  сквозь решетку просунули миску с прилипшим ко дну желтым комком.

- Ешь, панголин, - сказал надзиратель, ставя рядом кружку с водой. - Я чуть не забыл. Гляди не обоссысь, - он рассмеялся и вылил половину кружки на пол.

- Спасибо Господи за воду живительную! - перекрестился пленник.

Широкоплечий солдат шмыгнул кривым распухшим носом и пошел к следующей камере. Только тогда Грэм приблизился к еде, на которую уже нацелились два больших таракана. Они с досадой отскочили в сторону и скрылись в тени. Панголин сделал несколько жадных глотков воды и принялся руками запихивать в рот гороховую кашу – холодная, пресная, хрустящая на зубах мелкими камешками и недоваренными зернами, она безжизненно падала в желудок, принося холод и неудобство. Грэм проглотил несколько больших кусков серо-зеленой массы и запил мутной водой. После тщательно вычистил блестящую миску пальцем и облизал.

Скорее всего, это остатки ужина солдат. Возможно, сдобренная кусочками тушеной курочки или оленины и острой, ароматной подливой, горячая каша имела бы другой вкус.

Голод постепенно отступал, гонимый теплом, разгорающимся в животе.

Грэм, как всегда, первый просунул сквозь решетку миску с кружкой и отошел к дальней стене. Здесь были почти не слышны жадно чавкающие, вылизывающие металлические миски звуки.

Он перекрестился, сел на колени и коснулся лбом холодного пола:

- О, Господи, я благодарю Тебя за ниспосланные мне испытания. Я смиренно принимаю их и верю, что Ты любишь меня и никогда не оставишь.

Гнетущие мысли уходили в холодный камень. В голове становилось тихо и спокойно. Чувство блаженства и единения со всем миром охватили охотника. Исчезла боль, исчезла камера, исчезли напряженные тюремные шорохи, исчез он сам, растворившись в черном безмолвии. Время остановилось.

Перед глазами возник отец Иаков, склонившийся над листом пергамента: «Вот тут… Где-то в этом месте есть пещера, - он ткнул длинным пальцем, похожим на ветку, в край карты. - Святое писание говорит, что там покоится проклятая книга сатаны. Дьявол книг не пишет. Книги пишет человек!.. Отыщи ее и принеси мне. Я хочу знать, что в ней».

Седой старик поднял голову и глянул прямо в глаза, так глубоко, что схватил душу, но не болезненно, а сильно, по-мужски, как воин. Да, сейчас он походил больше на воина, чем на священника: «Грэм, я знаю, что ты достоин этой святой миссии… Ты уже готов!.. Я вижу тебя – вершителя наказа великого Мироноса!.. Мой мальчик…»

Губы старика расплылись в умиленной улыбке, и он вновь стал самим собой: длинные волосы аккуратно собраны в тонкий хвост, белая борода, свисающая неровными лохмотьями, смеющиеся голубые глаза под густыми бровями и крючковатый птичий нос. Таким его видел Грэм всегда, и в тот день, когда старик нашел его на улице, и сейчас отец Иаков смотрел прямо в глаза. От него исходило тепло и счастье, которым он с удовольствием делился с каждым.

«Ступай, сын мой, в Мироград и проси благословения Мироноса. Я буду молиться за тебя. Будь верен богу и поступай так, как велит сердце, ибо через него говорит с тобой создатель. Благословляю тебя в нелегкий путь. Да пребудет с тобой бог!»

Сейчас эта карта, нарисованная отцом Иаковом по памяти, ясно проявилась в голове – во всех подробностях и цвете, будто лежала перед глазами. Неистовое стремление двинуться к цели овладело панголином…

«Нет!.. Отец Иаков ошибся! - Грэм встрепенулся. - Я не достоин!»

«Сатана! Еретик!» - грозно прозвучал голос Мироноса.

«Это приговор! Отец!.. Это я сделал что-то не так и теперь Спаситель разгневался на тебя. Моя судьба меня не волнует, но что будет с тобой?..»

«Сатана! Еретик!»

«Они убьют его!» - охотник поднял голову. Перекрестился:

- Господи Миронос всемогущий, помилуй его и дай мне силы впредь не ошибаться и следовать только путями Твоими.

Несколько камешков прилипли к покрасневшему лбу, но он не чувствовал этого. Зачем бог показал мне образ карты?.. Что будет со мной… с отцом Иаковом?

Грэм встал – внутри все кипело – обхватил холодные прутья решетки и рванул изо всех сил – тело дернулось, как от удара молнии. Руки беспомощно повисли.

«Это неправильно! Так не должно быть!..»

Он отошел вглубь и зашептал:

- Господи Боже, прости меня грешного, дай мне разум и душевный покой принять то, что я не в силах изменить. Мужество изменить то, что могу. И мудрость отличить одно от другого.