— С тобой я не желаю иметь дела! Убирайся отсюда!

Однако же черт только засмеялся и медоточиво ответил:

— Хочешь, поспорим? Коли я тебе помогу завершить башню в куда более краткий срок, нежели ты посулил, и коли ты благодаря этому добьешься руки своей возлюбленной, неужто ты и тогда будешь столь непоколебим? Неужто ты и тогда откажешься от моей помощи?

Но нелегко было переубедить мастера. Пожалуй, целых полчаса пришлось черту всячески его уговаривать, прежде чем молодой зодчий заколебался. Слишком велико было искушение. Ведь немало молодых людей готовы были натворить глупостей, когда речь шла о том, чтобы добиться руки любимой девушки. Дело зашло уже так далеко, что мастер Пуксбаум, наконец, колеблясь, спросил:

— А что ты потребуешь взамен?

— Немного, — подлизываясь к Гансу, ответил черт. — Все то время, пока ты трудишься, строя башню, ты не должен произносить ни имя Бога, ни имя Девы Марии или вообще какого-либо святого.

Мастеру показалось, что выполнить это условие не только не тяжело, но и вовсе не опасно. Он больше не колебался, и сделка была заключена.

Словно по мгновению волшебной палочки с этого дня все пошло как по маслу. Башня все росла и росла. Не только магистрат и жители Вены дивились этому, но и сам мастер поражался, как быстро двинулась вперед работа. И не удивительно, что день ото дня он становился все счастливее. Мысленно Ганс видел уже пред собой готовую башню, а себя — всеми почитаемым зодчим: вот он идет к родителя Марии — просить руки их дочери. И, разумеется, они ответят ему согласием. Что им еще остается! Ведь он, Ганс Пуксбаум — лучший зодчий во всей Вене!

Однажды, стоя на строительном помосте, мастер едва мог сдержать свою радость. Теперь он знал: башня вознесется ввысь ранее назначенного срока — и кто тогда посмеет отказать ему в руке Марии? Последние недели он день и ночь трудился над возведением башни, и у него едва хватало времени встречаться со своей девушкой. Как же он был поражен, когда внезапно увидел внизу, у подножия собора, что она пересекает площадь. Да, там шла она, его возлюбленная Мария! Его Мария! Но она не смотрела вверх. Тогда Ганс, низко наклонившись вперед, чтобы она непременно его заметила, громко закричал:

— Мария!

Едва он произнес это имя, как помост начал шататься. Громоподобный грохот сотряс башню; бревна падающего помоста и строительный мусор, обломки стен рушившейся башни увлекли Ганса Пуксбаума в бездну.

Охваченные ужасом строители клялись потом, что слышали громкий презрительный хохот и видели гигантскую фигуру великана в зеленом камзоле, парившую над руинами башни. И сколько ни искали тело мастера, так и не нашли. Оно — исчезло!

Возведение второй башни было приостановлено и никогда больше не возобновилось.

Однажды осенним утром тысяча триста семидесятого года на постоялый двор Себастьяна Гундтля, что на улице Кертнерштрассе в предместье Виден вошла дочь его друга, венского бочара-винодела, хорошенькая восемнадцатилетняя Эльсбет. Ганс, сын хозяина, от всего сердца обрадовался этому нежданному визиту. Он давно уже положил глаз на хорошенькую девушку, а теперь подумал: вот он, наконец, счастливый случай поговорить с ней обо всем, что у него на душе. Однако же Эльсбет, к его великому огорчению, не была расположена пускаться в долгие разговоры. Ей-де нужна карета, чтобы отвезти ее в Венский Нейштадт, сказала она, а к карете еще пара дюжих молодцов-работников. Но ее отец не должен ничего об этом знать! Она, мол, готовит для него сюрприз.

И хотя Ганс не обрадовался, что со столь долгожданной беседой снова ничего не получилось, разозлиться на нее не мог: уж больно по сердцу пришлось ему эта малышка! И он с улыбкой принял заказ, осведомившись лишь о том, что это, мол, за сюрприз. Девушка резко и куда более серьезно, чем обычно, ответила:

— Со временем об этом станет широко известно. Мне хотелось бы выехать как можно быстрее.

Понадобилось совсем немного времени, и вот уже дорожная карета готова к отъезду. На облучке сидит сильный как медведь кучер, а рядом с ним двое дюжих хозяйских слуг. Эльсбет поднялась в карету.

— Но будьте осторожны! — предупредил ее на прощание Ганс. — Вы ведь знаете, у дороги через Винерберг, — дурная слава. Там стоит Чертова Мельница, а поблизости, говорят, бесчинствует со своей разбойничьей шайкой Ганс Ауфшринг. Мне бы не хотелось, чтобы вам перебежал дорогу этот Лесной Черт. Не дай Бог вам остановиться в трактире Чертовой Мельницы или вообще там заночевать! Эльсбет, ради всего святого, будьте осторожны! Говорят, трактирщик в сговоре с разбойниками, да и сам этот малый — отпетый убийца и поджигатель!

Ганс ничуть не ошибся, предупредив Эльсбет. Имя Ганса Ауфшринга, по прозвищу Лесной Черт, уже тогда приводило в трепет всю Вену. Городские власти долго и безуспешно пытались поймать эту продувную бестию. Все, кто охотились за ним, либо не вернулись домой совсем, либо вернулись с окровавленными головами.

Но Эльсбет не испугалась слов хозяйского сына. Когда же он выразил готовность сопровождать девушку в поездке, дабы защитить ее, она с улыбкой ему отказала: двое слуг да кучер — этого вполне достаточно для ее защиты.

— А кроме того, — продолжала Эльсбет, — о Лесном Черте сказывают, будто женщинам его бояться нечего. Ну а впрочем, я уж постараюсь остеречься.

Она не дозволила Гансу вставить еще хоть слово, дружески помахала ему рукой, и путешествие началось. Безо всяких происшествий проехали они мимо Чертовой Мельницы и с наступлением сумерек добрались, целы и невредимы, в Венский Нейштадт, где и остановились на постоялом дворе, пользовавшемся дурной славой. На следующее утро Эльсбет стояла уже в мастерской известного оружейных дел мастера Клингшпорнера и заказывала диковинное кресло — подарок отцу ко дню его рождения.

— Имейте в виду, — говорила она, — кресло это должно иметь двойное назначение. Прежде всего — красотой своей доставить радость моему батюшке. Однако мне также хочется, — лукаво добавила она, смеясь, — приятно удивить батюшку. Почтенный мастер, я желала бы, чтобы вы встроили в это кресло и некий тайный механизм. Нажмешь пружину — и две могучие руки тут же выскакивают из кресла и не выпускают моего отца до тех пор, пока я не освобожу батюшку из его уютного уголка. Сможете ли вы изготовить такое кресло, почтенный мастер?

Мастеру Клингшпорнеру подобный заказ показался безумной выдумкой странной венской горожанки, и он украдкой покачал головой. Однако девушка была столь хороша собой, что мастер не смог ей отказать.

Через несколько дней кресло было готово, тщательно упаковано, и Эльсбет приказала тотчас же погрузить его в карету. И уже довольно поздно, ближе к вечеру, настало время возвращаться в Вену. У Чертовой Мельницы Эльсбет велела кучеру остановить лошадей.

— Уже темнеет, — сказала она ошарашенным кучеру и слугам, — мы переночуем здесь.

Карета въехала на просторный двор мельницы; тут же, источая лесть и мед, явился хозяин, и девушка потребовала горницу для себя и каморку для двух сопровождавших ее слуг. Кучеру было велено поставить карету пред окном ее горницы и не распрягать лошадей, а слугам она приказала внести в ее горницу кресло.

Когда позднее Эльсбет сидела в трактире за ужином, туда вошел дюжий могучий человек и, не говоря ни слова, уселся за ее стол. «Это — наверняка Лесной Черт, — подумала храбрая девица. — Ну вот, сейчас станет ясно, может ли слабая девушка свершить то, что до сих пор не удавалось сильным мужчинам». Когда незнакомец заговорил с Эльсбет, она любезно ответила ему и притворилась простодушной и несведущей. Свежая, веселая, жизнерадостная, хорошенькая девушка произвела впечатление на незнакомца. Придвинувшись поближе к Эльсбет, он позволил себе меж разговорами грубые, претендующие на интимность, жесты, которые в некотором роде были отклонены, но в еще большей степени мужчине показалось, будто девушка поощряет его. И вскоре он был уже близок к тому, чтобы объясниться ей в любви. Однако же Эльсбет ловко перевела разговор на искусной работы серебряный кубок, приобретенный ею в подарок отцу в Венском Нейштадте. Тут разбойник стал так назойливо приставать к ней, дабы она показала ему кубок, что Эльсбет, делая вид, будто сопротивляется, дозволила ему проводить себя в горницу. Там она любезно пригласила Лесного Черта занять место в кресле, которое именно с этой целью и было поставлено в горнице.