— Какие именно?

— ФАП.

— М-м-м, — понимающе протянул он, отступая на шаг и оглядывая меня с головы до ног. — Федеральное агентство правопорядка. Учебный центр Ассоциации ветеранов подразделений специального назначения. Загородная база под Москвой. Месяц расслабленного отдыха на лоне природы, в старом девственном лесу. Шестнадцать часов занятий в сутки по полной программе, в том числе основы подрывного дела и радиоэлектронной разведки. Как же, как же, знаем, проходили.... — Он опустил тонкие веки, нервно повел головой, будто ему жал тугой воротничок крахмальной сорочки: — Ну и дела... Такие люди — и без охраны?

Я вспомнил, откуда знаю этого человека.

Он, судя по всему, тоже вспомнил. Задумчиво покачав головой, уселся в кресло, закинул ногу на ногу. Спросил прямо:

— Почему тебя так звали?

— Звали? Как?

— Бубо...

— Так по-латыни называется ночной охотник — филин.

Выходит, он действительно узнал меня. Это прозвище имело хождение в той профессиональной среде, к которой я когда-то принадлежал.

— Так значит — Филин, — задумчиво протянул он, — Почему?

— Не знаю... Наверное, потому, что мой суточный ритм как у совы. Ночь — моя стихия. Как тать в нощи буду налетать... — позабывшись, начал я. — Да только я давно поставил на этих делах крест. И меня забыли.

— Ну не скажи, — хмыкнул он. — Твой случай, можно сказать, вошел в анналы. Не знаю, что там у тебя вышло с охраняемым объектом, но в любом случае — по правилам профессиональной этики — использовать клиента в качестве боксерской груши не стоило. Такие срывы...

— Это был не срыв, — возразил я. — Ты, судя по всему, знаешь, как было дело... И потом, из-за чего, собственно, возник сыр-бор? Ну выбил клиенту два передних зуба — только и всего. И из-за такой мелочи мне везде, куда бы я ни совался с предложением своих услуг, перекрыли кислород.

— Мне жаль, правда. Ребята вроде тебя, Филин... не так часто встречаются. Я бы с удовольствием пристроил тебя к делу в своей конторе. — Он помедлил, будто колеблясь, потом решительно заключил: — Но после той твоей идиотской выходки... Сам понимаешь.

— Понимаю...

Больше года, с тех пор как меня выгнали с работы за "неделикатное" обхождение с клиентом — в результате чего он, по слухам, до сих пор шепелявит, — меня дальше порога ни в одном охранном агентстве не пускают.

Он бросил взгляд на часы, в его лице возникло выражение озабоченности.

— Ну ладно, мне пора.

— Эй, Суханов, — окликнул я, когда он взялся за ручку двери.

Он медленно обернулся и удивленно приподнял жидкие светлые брови: видно, думал, что я не знаю его фамилии. А я давно догадался, что этот поджарый пес и есть тот щуплый, жилистый щенок, что прибыл в лагерь ФАП с новой сменой курсантов. Он тогда растерянно и как-то бесприютно слонялся у ворот базы — я уходил, он оставался там на долгий месяц, и мне было его немного жаль: завидовать новобранцам, которым еще предстояла изнурительная дрессура по шестнадцать часов в день, не приходилось. У меня не было при себе зажигалки, и он дал мне прикурить: прошло немало времени с тех пор, но его армейский "Ронсон", как я только что убедился, по-прежнему работает исправно.

— Возможно, обо мне действительно забыли, — сказал я. — Но я ни о чем не забыл. И если какой-нибудь хорек сдуру перебежит мою охотничью тропку, мало не покажется.

— Да-да, — грустно покивал он. — Ты псих. О тебе в нашей среде идут такие слухи. Но я не думал, что они настолько верны.

Он вышел, тихо притворив дверь, а спустя минуту в кабинет, запыхавшись, вплыл Селезнев:

— Ах, извините великодушно, неотложные дела, надеюсь, вы тут не скучали?

Актер из него дрянной, наверняка именно он поднял переполох после того, как Кармен что-то нашептала ему, и в результате я получил по башке.

— Так о чем, бишь, мы с вами толковали? — Изобразив на лице радушие, он потянулся к бутылке. — Ах . да... Мы как будто собирались выпить.

— Нет, — мотнул я головой.

Он налил себе рюмку, медленно втянул, задержал жидкость во рту, наслаждаясь ее вкусом, потом облизнулся.

— Изредка позволяю себе рюмочку шерри. Вообще-то я не пью. В отличие от Марьяны.

Так-так, значит, его барышню зовут Марьяной. Ситуация начинает понемногу проясняться.

— Она, знаете ли, человек света, девушка импозантная, из манекенщиц, и несколько разгульная — обожает дольче вита...

— Что-что?

— Ну дольче вита — сладкую жизнь... Ночные клубы, модные тусовки, загулы в обществе смазливых молодых людей и все такое прочее. Ну вы понимаете...

— Как не понять...

Все ясно: бедняга имел глупость жениться на девице, годящейся ему в дочки, и теперь его беспокоит перспектива стать рогоносцем.

Должно быть, догадка слишком явно отразилась на моем лице, потому что Селезнев мрачно кивнул:

— Вы угадали. Жил-был солидный человек, и вот его черт дернул жениться на молоденькой, очаровательной девочке с подиума. Влюбился, знаете ли, как мальчишка. Он все мог ей дать: деньги, дорогие шмотки, машины, все — кроме одного... — Он тяжко вздохнул, выразительно погладил ладонью залысину: — К сожалению, прозрение это посетило его постфактум, так сказать.

— И что вы хотите от меня? А, понимаю... Но, видите ли, я давно не работаю в охранно-розыскном агентстве. Моя теперешняя профессия, как вы точно заметили, — бабник. Наемный кавалер.

Он неопределенно покрутил кистью у виска, словно в попытке поймать какую-то туманную мысль.

— Вы мне нравитесь тем, что несклонны к ханжеству. — Он сдержанно кхекнул и перешел на деловой тон. — Значит, так, молодой человек. Ничто из набора ваших прошлых профессиональных навыков и умений меня не интересует. Я уже не в том возрасте, чтобы интересоваться интимными подробностями. И не настолько глуп, чтобы следить за молодой женой. Просто присмотрите за ней. Познакомьтесь. Вам это будет нетрудно. — Он бросил на меня одобрительный взгляд. — Она человек открытый, контактный. У вас получится.

— Возможно, и получится. Но, согласитесь, все это немного странно. Вы предлагаете мне... приударить за вашей женой?

Он достал из коробки новую сигару, повертел ее в пальцах, но, будто намеренно сдерживая себя, положил на стол и вздохнул:

— Ну не то чтобы приударить... Просто завяжите приятельские отношения, помотайтесь по модным вечеринкам. Я понимаю, возможно, это предложение кажется вам странным, Но постарайтесь меня понять. Мне хочется, чтобы рядом с ней был надежный человек. Молодой, симпатичный, здоровый, сильный, способный раскидать всю эту непотребную шваль, что вокруг нее вертится... Начните, если возможно, прямо сегодня. Она будет вечером... — Он потер лоб, копаясь в памяти. — Ах да, наверняка будет в "Помойке". Этот серпентарий, гадюшник этот, насколько я знаю, находится где-то в районе Сретенки.

— В "Помойке"?

В перечне злачных мест, которые мне пришлось в последнее время посещать, заведение с таким названием не значилось.

— Вы не путаете? Может быть, в "Свалке"?

— Н-н-нет... — потряс он головой, застряв на стартовом "эн". — Именно в "Помойке". Господи, ну что за времена настали!.. И что за нравы!.. О tempora, o mores!

Ага, ко всему прочему, он еще и любитель крылатых латинских изречений, отметил я.

Он начал мне надоедать. Возможно, он был достоин сочувствия, но приглядывать за его пассией я не собирался, потому поднялся из кресла.

Он жестом примирительно качнувшейся руки остановил меня.

— Я догадываюсь, о чем вы подумали. Но может быть, нам все-таки удастся договориться? — Селезнев погрузил руку в ящик стола и извлек оттуда продолговатый конверт из плотной желтой бумаги.

Откинув клапан конверта, я увидел внутри стодолларовые купюры — десять штук. Это была вполне приличная сумма.

— Идет, — кивнул я. — Я в самом деле не ханжа и комплексами не отягощен. За деньги сделаю все что угодно. Напрасно вы связались с таким беспринципным человеком, как я. — Сунув конверт в карман, я встал, едва не взяв под козырек. — Как я вашу Марьяну узнаю?