Жена зашевелилась, потянулась лениво, приоткрыла глаза.

— Здравствуй, мое солнышко, — сказал он ласково. — Ты проснулась?..

— Не люблю тебя. — Она заворочалась и повернулась спиной.

Не меняя выражения, он сказал так же ласково:

— А я тебя люблю, моя хорошая, спи, отдыхай.

Потом он тщательно и долго делал зарядку. Парень он был крепкий и сбитый.

Стоял под холодным душем.

Ожесточенно растирался полотенцем.

Занимался с детьми. Детей было двое. Юленька, старшая, очень закормленная и очень рассудительная девочка, она занималась музыкой; Никита — тоже сытый, ухоженный ребенок. К обоим он относился равнодушно.

— Покажи, что ты там нарисовал? — попросил он сына.

— Танк.

— Танк… Самолет… Тоже самолет… Этот у тебя нарисован плохо.

— А это американский.

— Ну и что ж? У них хорошие самолеты. Это они умеют… Корабль…

— Ракетоносец, — поправил сын.

— Понятно. А это у тебя кто? Собаки зайца ловят? Травят?

— Травят? — переспросил сын. — Волки. На оленя напали.

— А что ж у тебя олень такой маленький?

— А он в детстве рахитом болел.

— А волки не болели?

Сын хихикнул.

— Нет. Пап, а что Юлька ко мне пристает, рисунки мои трогает.

— Юля, зачем ты к нему пристаешь? Нехорошо, ты старше.

— А пусть он не ябедничает.

— Зачем ты ябедничаешь? Ябед не любят, Никита. И жаловаться никогда не надо.

Вошла мама. Она была хороша. Спокойна. Царственно улыбнулась.

— Вы готовы?

Дети кинулись к ней, запрыгали вокруг нее.

— Готовы, готовы!

Ехали на машине. За рулем сидел папа. Рядом — Никита. Мама с Юленькой — сзади. Из радиоприемника лилась веселая, бодрая мелодия. У всех было хорошее, воскресное настроение. За окном проносились подмосковные дачные пейзажи.

Дедушка и бабушка шли от дома, растопырив руки.

Внуки, прилежные, чистенькие, нарядные, побежали им навстречу и вручили им подарки.

— Ох ты, мой хороший!

— Девочка моя родная!

Вылизали внучат. Расцеловались с родителями.

— Здравствуй, папа.

— Здравствуй, Володя.

— Здравствуйте, мама.

— Здравствуй, Вова.

Пошли к дому родственной гурьбой. Володя держал тещу под руку, любимую жену — за плечи.

С веранды спускались многочисленные тетушки, родственники и знакомые бабушки, в них Новиков никак не мог разобраться. Тетушки охали, ахали и восклицали, и Новиков никак не мог понять, то ли это из-за «хорошего» воспитания, то ли из-за врожденного идиотизма.

Потом Володя фотографировал их в разных композициях и составах.

Потом он играл со своей женой Ларисой в бадминтон, а старшие накрывали на стол.

— Может, тебе маме помочь? Мама, может, Лариса поможет вам?

— Какой ты заботливый, — сказала жена. — Как тещу любишь.

— Слушай, малыш, ну чего ты портишь такой прекрасный день?

Тесть вышел из глубины дома с каким-то загадочным импортным транзистором. Передавала вражеская волна.

Женщины сразу замахали на него руками.

— Выключи, выключи эту зурну!..

Дедушка даже не посмотрел в их сторону.

— Видал, — сказал он зятю, — как шуруют? Умеют, подлецы, работать, умеют. В любую щелку умеют нос засунуть.

— Элементарщину порют.

— Хе-хе. Не скажи. Слушать надо. Тебе особенно. Врага знать надо.

Прибежали дети. Запрыгали. Ничего не придумали, опять убежали. Дедушка крикнул вслед:

— А какая у нас белочка живет!

— Где, где?

— А вот там… Стали смотреть.

— Как ее подбить? — спросил Никита.

— Зачем ее подбивать, она хорошая.

— Ка-а-ак дать в глаз. Из рогатки ее можно убить? Папа, из рогатки ее можно убить?

Папа посмотрел, прикинул.

— Можно, если маленьким шариком и попадешь. Можно…

— Белка — живая природа, — важно вмешалась Юля. — Ее охранять надо.

— Ее охранять, а тебя подбить. — Никита прищурил глаз, будто целился.

— Правильно Юля говорит, — вмешался дедушка. — Природу беречь надо.

Били в гонг.

— К столу, к столу!

Сидели за столом на веранде в соломенных креслах-качалках. Обед кончился, и все наслаждались беседой, потягивая пиво и соки. Говорила одна из бабушкиных подружек.

— Я их просила, предупреждала: я вам прибавлю, только осторожнее. Все равно всю мебель поцарапали. Адочка столько за ней ходила по комиссионным.

— Хамы, они и есть хамы, — сказал дедушка. — Распустили народ, разбаловали, вот теперь и пожинаем. Делать ничего не хотят. Дисциплины никакой. Вот она, неумеренная самокритика.

Новиков сидел с непроницаемым лицом: к тестю он питал искренние чувства, но пытался скрыть их даже от самого себя.

— Мы когда в Австрии жили, — сказала бабушка, тоже барыня послевоенного разлива, — у нас восемь комнат было. Одна горничная убирала и всегда улыбалась. Всегда всем довольна, приятно на нее посмотреть, какая она трудолюбивая и веселая. Десять раз на день «спасибо» по-русски скажет, специально выучила. «Спасибо, фрау Мария, спасибо».

— Культура есть культура.

— А наша тетя Ксана чистотка, ничего не скажешь. Готовит хорошо. Но уж любит помолчать.

Дети сидели. Слушали. И качали ногами.

— У нее же детей на фронте убили, — сказал зять.

— Знаю, — сказала теща обидевшись, — но нельзя ж так. Мы все потери понесли, и времени столько прошло. А ты при чем? Она все же у нас живет, наш хлеб ест, могла бы и улыбнуться.

— Ну, хлеб она свой ест, — сказал дедушка.

— Мария Николавна, — вежливо сказал зять, — а какие вы потери понесли?

У тещи лицо пошло красными пятнами.

— Я не о нашей семье конкретно, весь народ понес потери.

— А-а-а, — понял зять. — Вы обо всем народе.

— Володя, ты же обещал!

Новиков обернулся к жене.

— Что я обещал?

— Подождите, — вмешался дедушка. — Ты, Володя, не горячись. Мы знаем, что ты пережил блокаду, потерял близких. Знаем, как близко ты принимаешь к сердцу. И правильно: никто не забыт, ничто не забыто. Но надо смотреть вперед, и нечего кидаться, здесь тебя любят.

— Я не кидаюсь, — спокойно сказал зять и улыбнулся. — Может, кто на меня обиделся?

— Мама, Володя все не может забыть, как он на заводе работал.

— Не могу, — сказал муж.

— И правильно, — снова вмешался дедушка, — и не надо забывать об этом: рабочий класс — это основа.

— Основа основ, — поддержал зять.

Тетенька, что жаловалась про мебель, сказала, чтобы перевести тему разговора:

— Ксана у вас, конечно, хозяйственная, но и, конечно, бескультурная.

И сочувственно покивала головой.

— Из колхоза, что ж вы хотите.

— В колхозе дураки работают, — процитировал кого-то Никита, заранее уверенный в своем успехе.

Действительно, посмеялись.

Но дедушка все же возразил:

— Посмотрим, кем ты будешь.

Никита надулся, чувствовал себя центром внимания. Юля ревниво и скептически поглядывала на брата.

— Я буду спортом заведовать! Хоккей смотреть и призы вручать. И за границу поеду.

— А что тебе заграница? — смеялся дедушка.

— Вещи привезу. Корабль.

— Умница. А бабушке привезешь? — спросила бабушка.

— Если будешь себя хорошо вести.

— Ха-ха.

— Хо-хо.

— Шустрый.

— Шустрый он здесь, — сказал отец. — А мальчишки прижмут, сразу бежит домой жаловаться.

— Правильно, и не надо связываться с хулиганьем, — защитила бабушка.

— Володя, — сказала жена, — не у всех было такое сложное детство, как у тебя.

Муж улыбнулся ей.

— Драться надо уметь, — сказал дедушка. — Для жизни это необходимо. А тебя, Никита, если кто тронет, ты возьми что потяжелее и бей. И бей сильнее! А жаловаться — последнее дело, будешь на задворках: не тебе, а ты будешь бегать за пивом для других.

— Чему ты его учишь?! — возмутилась бабушка.

— А ты что хочешь, чтоб наша порода перевелась? Чтобы поехать за границу, Никита, надо хорошо учиться. Знаешь, что дедушка Ленин говорил?