— Полковника Коновальца ко мне, — кинул шеф, едва ответив на приветствие.

«Всего знать невозможно!» — с этой печальной аксиомой приходится смириться не только ревнивым мужьям и женам, но и руководителям спецслужб, в чьи функции как раз и входит максимальная осведомленность. Поэтому человеку, ступившему на тернистый путь тайной войны, без непреодолимого желания опровергнуть этот тезис — лучше сразу искать другую работу. Для разведки он человек конченный. Когда же речь идет о жизни и смерти, пусть даже не о смерти физической, а всего лишь о гибели карьеры, лозунг: «Хочу все знать!» сам собой запечатляется в каждом взгляде, в каждом движении «умирающего».

Именно таковы были сейчас терзания генерала Банникова, и его озабоченность не могла укрыться от глаз приближенных. И уж, во всяком случае, личным адъютантом его превосходительства, старшим лейтенантом Зинчуком, она замечена была. Сейчас, отправляясь на поиски помощника своего шефа, он мучительно пытался догадаться о причинах внезапной немилости и возможных последствиях, вытекающих из этой опалы лично для него. Как и Банников, он не был москвичом. Но если Тимофей Прокофьевич, в случае удаления от двора, мог, тем не менее, рассчитывать на почетную ссылку, скажем, представителем Президента на Урал, то ему, уроженцу Житомира, младшему офицеру ФСБ, путь в родные края был заказан. «На всякий случай — размышлял он, шагая по коридору: — Следовало бы заранее подыскать новое место работы. Вдруг что — не подстелю соломку, больно падать будет.»

— Гриша, — окликнул его из-за полуоткрытой двери адъютант начальника департамента антитеррора Садовый. — Ты, часом, не в курилку?

В курилку Зинчук не собирался, но, понимая, что вопрос коллеги не более праздный, чем большинство вопросов, которыми занималось ведомство его начальника, согласно кивнул.

— Через пять минут. Обратным ходом заскочу.

— Ну, давай, — лениво, как бы между прочим, бросил Садовый. — Я тебя жду.

Со стороны этот разговор двух адъютантов значил не более, чем слова, произнесенные каждым из них. Однако, и первый, и второй офицеры великолепно понимали, о чем идет речь. Ибо, как усердно твердили много знающие злые языки, именно начальник лейтенанта Садового должен был занять место Тимофея Прокофьевича, в скором времени, по сведениям все тех же злых языков, должное стать вакантным. Поэтому, подобная встреча двух лейтенантов в курилке означала куда больше, чем роднившая их пагубная страсть к никотину. Это было формальное согласие на «контакт» и потому, последовавшее вскоре после раскуривания сигареты мира предложение: «встретиться как-нибудь после работы, сыграть партийку-другую в шахматишки», старшим лейтенантом Зинчуком было принято с воодушевлением.

Генерал-лейтенант Банников не был семи пядей во лбу, но ни одной из имевшихся пядей отдавать без боя не собирался. Причина внезапной опалы была ему более или менее ясна. Если отбросить вероятные козни завистников, не имевшие дотоле ощутимого успеха, то вывод напрашивался сам собой — «ядерный доклад». Именно так, по аналогии с ядерным зарядом, именовал он свое многостраничное творение. Что-то с ним было не в порядке.

— Разрешите, Тимофей Прокофьевич! — полковник Коновалец, как всегда, подчеркнуто, по-военному подтянутый, предстал перед начальником.

— Заходи, Геннадий Валерьянович, — устало кивнул ему Банников. — Присаживайся. Чего-нибудь выпьешь?

— Нет спасибо…

— Ну, как знаешь, — он пожал плечами и, подойдя к полированному ореховому бару, достал из него бутылку армянского коньяка. — Что-то мне нынче нездоровится. Все эта чертова сырость, — словно оправдываясь перед самим собой, протянул он. Погода за окном действительно стояла холодная и сырая, впрочем, часто ли на Руси в ноябре она бывает иной? Рюмка коньяка, опрокинутая по «рабоче-крестьянски», залпом, обожгла гортань, и, шумно выдохнув, Тимофей Прокофьевич начал вслушиваться в свои ощущения, наслаждаясь теплом, медленно растекавшимся по жилам.

— Рассказывай, Геннадий Валерьянович, что там у нас нового? — покончив с процедурой коньячной терапии, поинтересовался он.

Полковник Коновалец прекрасно понимал, что именно «новое» интересует генерала, но, увы, ничего обнадеживающего рассказать не мог. Вести, поступавшие с мест, были однообразно скверны. Взрывы, хищения и судебные разбирательства на складах Тихоокеанского флота, бедственное положение полигона под Иркутском, с хранящимися на нем десятками единиц списанного, но вполне боеспособного ракетного оружия, бардак на складах Ленинградской военно-морской базы в Большой Ижоре, где, из-за боеприпасов, вывезенных из стран Балтии, сам черт ногу сломит. А еще склады 14 армии в Приднестровье, а еще, и еще, еще. Где-то, в одной из многочисленных взрывоопасных точек, произошел прокол. Это он великолепно понимал. Система учета дала сбой. И это было совершенно ясно. Однако, катастрофическое количество неблагополучных мест заставляло работать по хвостам, вслед неприятностям, распылять свои силы.

В полнейшем молчании слушая доклад своего помощника, Банников сумрачно разглядывал свои большие руки, не то думая тяжкую думу, не то отыскивая где-то вблизи циферблата часов линию своей судьбы.

— Послушай меня, Геннадий Валерьянович, — наконец собравшись с мыслями, начал он. — Как ты сам понимаешь, положение — швах. Где-то мы с тобой в этом докладе по ядерному оружию дурака сваляли. Но тут, как я думаю, вина не наша. Здесь есть какой-то ребус, который вот так, с разбегу, кавалерийским наскоком, не решишь. Похоже Сам знает что-то, о чем нам не известно. Причем, такое, чего доверять никому не желает. Что бы это могло быть, как полагаешь?

— Поскольку речь идет о ядерном оружии, вероятнее всего предполагать хищение с одного из складов, или же у действующей воинской части соответствующего профиля, ядерного боеприпаса… — начал Коновалец.

— Не дай Бог, конечно, — перебил его генерал и, помассировав сломанную в юности в уличной драке переносицу, добавил, — но очень похоже на правду. Похоже, Президент в этом деле обладает информацией, которой у нас нет, и которой он, по каким-то своим причинам, делиться не желает. Возможно, теперь, после доклада он нам не доверяет. Значит, поиск ведется каким-либо иным путем. Каким? Нам пока неизвестно, но то, что Сам решил пустить такое дело на самотек — я полностью и решительно исключаю. Отовсюду выходит, что вариант у нас один — найти, кто и где ведет следствие, обнаружить, в чем именно состоит угроза, из-за которой Президент начал городить весь этот огород, и сокрушить неизвестного нам пока противника до того, как с ним разберутся люди Президента. Он хлопнул ладонью по столу, где, по закону жанра, должна была бы наличествовать карта с нанесенными на нее стрелками главного удара, но, поскольку таковой не столе не оказалось, там лишь жалобно тренькнула пустая коньячная рюмка. — Полномочия для оперативно-следственной группы, которая будет заниматься этим делом, я обеспечу самые широкие, какие только возможно, а ты Геннадий Валерьянович, займись личным составом. Люди должны быть один к одному, как на подбор. Сам знаешь, какое дело предстоит. И еще, я, конечно, понимаю, спешка нужна лишь при поносе, но, как ни крути, времени у нас крайне мало. Можно сказать, вовсе нет. Так что, не затягивай.

— Разрешите исполнять? — по-военному четко осведомился Коновалец. Подобные мысли были для него не внове, и предполагаемый список группы уже имелся. Так что, на все, про все, послезавтра работа уже могла быть развернута полным ходом.

— Давай, Геннадий Валерьянович. И дай нам Бог удачи.

Подтянутый старший лейтенант, охранявший подступы к своему шефу, вскочил, провожая преданным взглядом помощника его превосходительства.

— Послушай, Зинчук, — повернувшись у двери, произнес контрразведчик. — Если Тимофей Прокофьевич будет меня спрашивать, я поехал к себе в контору. Понятно?

— Так точно, товарищ полковник, — бойко отрапортовал тот. — Сказать товарищу генералу, что вы в департаменте контрразведки.