Никита Степанович ДЕМИН

Вылезай, вылезай, парень! — услышал я властный голос. Сон как рукой сняло. Щуря глаза на свет, старался разглядеть, кто это командует. Потом, изловчившись, выскочил из ящика, что был прицеплен под вагоном, соображая, куда бы улизнуть. Но не тут-то было! Высокий мужчина в кожаной куртке, с маузером на ремне, крепко взял меня за руку, подвел к молодому рабочему парию.

— Отправь в дежурку.

Я сопротивлялся.

— Витька здесь, не пойду один.

— Найдем и дружка твоего, никуда не денется.

Так в Самаре я попал к чекистам. Очутился в этом городе случайно. Вместе с приятелем прибыл туда в солдатской теплушке. Было это в 1919 году. Красноармейцы ехали на фронт бить Колчака. Мы попросились к ним. Нас охотно приютили. А под Самарой высадили: близко фронт.

Мне в ту пору исполнилось девять лет. И несмотря на это, у меня уже был «солидный» стаж бродяжничества. В Москве у Рязанского вокзала или на Сухаревке вместе с другими беспризорниками я и проводил дни. В поисках хлеба приходилось ездить из конца в конец страны.

...Из Самары ехал домой, под Москву, с двумя ранеными бойцами. Память не уберегла их имен. А вот поездку эту и облик красноармейцев-фронтовиков запомнил хорошо.

С костылями, перевязанные, пообносившиеся, они вошли в здание, где размещались задержанные чекистами беспризорники, уверенной походкой бывалых людей.

— Где тут землячок из Подмосковья обитает? — спросил один из них, тот, что был в лаптях.

Второй, в разбитых ботинках с обмотками, присел на скамью, вытянул раненую ногу.

— Вот он, герой, — представил меня тот парень, что привел в дежурку. — Только смотрите за ним в оба, сбежит.

— Как это — сбежит? От раненых-то сбежит? Контра он, что ли? Ведь мы без него и не доедем. Кто же нам кипяточку раздобудет на станции?

Широко улыбаясь, красноармеец обратился ко мне:

— Значит, молоковский. Знаю твою деревню. Бывал. Ты уж вот что, землячок, не хочешь нам помочь добраться до дому, так скажи сразу. А нам без тебя будет трудновато. Пойдешь в нашу компанию?

Я не мог отказать раненым фронтовикам...

К деревне Молоково подъезжали на рассвете. Здесь жила моя семья: мать да сестры. Отец ушел на фронт и не вернулся. Мать надолго слегла. Вот и пошел я с сумой, стал беспризорником.

...Итак, я возвратился из Самары в родную деревню. Мать, сестры встретили так, словно я вернулся с того света, — радостным плачем и причитаниями.

Жизнь в Молоково налаживалась. Готовили к пуску фабрику, работала сельская школа. Как-то мать пришла домой радостная.

— Хлопок пришел, большая партия. Скоро фабрику пустят, на работу пойдем.

Поутру мать привела меня в волисполком к секретарю Ивану Щурову.

— Смотри, какой парень вымахал! А на фабрику по берут: полгода не хватает. Ну что вам стоит, прибавьте ему годок.

Щуров хорошо знал тяжелое положение нашей семьи.

— Добро, тетя Маша, — сказал он, — возьму грех на себя. Прибавлю Никите годик в метриках.

Так в 1925 году я переступил порог фабрики и стал учеником ткача. Приняли меня в группу «бронь-подростков» (позднее из таких групп организовывались ФЗУ). Четыре часа в день под руководством мастера и кадровых рабочих мы осваивали ткацкие станки, а четыре часа учились. Эта школа давала необходимые общеобразовательные знания и производственные навыки.

Зародилось ударничество. Появились многостаночники и в нашем коллективе. Некоторые из вчерашних фабзавучников стали работать по-ударному. Я тоже перешел на шесть ткацких станков.

Увлекательна профессия ткача. Под твоими руками рождаются чудесные полотна сатина, бязи, красивая клетчатая шотландка. Радугой сверкают разноцветные нити.

А сколько настоящих друзей появилось у меня в те годы! Фабричный коллектив воспитывал такие духовные и моральные качества, которые сплотили нас. Замечательные люди росли на фабрике. Надежда и Александра Синицины сейчас инженеры-текстильщики на «Трехгорке», Петр Голубев — инженер-полиграфист, его брат Иван и Володя Малемин стали партийными работниками, Сергей Месропов — генерал, политработник.

Коммунисты, старые кадровые рабочие, мастера во всем помогали нам, комсомольцам. Сколько раз меня с пристрастием расспрашивал мастер цеха, старый партиец, о том, как осваиваю я учебную программу и готовлюсь к поступлению на рабфак, что читаю.

— В алгебре я тебе не помощник, — говорил он, разглядывая учебник. — Для меня это наука новая. А вот насчет того, как жить надо, как оправдать доверие коллектива. могу посоветовать.

Мне довелось учиться на Ногинском рабфаке. До сего времени, когда я прохожу мимо этого здания, с душевным трепетом вспоминаю студенческую юность. Здесь я получал знания, в 1930 году стал членом Коммунистической партии, на рабфаке был избран секретарем комсомольского комитета, членом бюро Ногинского райкома ВЛКСМ, а позже — и секретарем райкома.

По окончании учебы на рабфаке меня вызвали в горком партии.

— Есть решение Московского обкома партии. Поедете на «Электросталь», — сказал секретарь. — Возглавите комсомольскую организацию завода и строительства.

Так партия определила мою судьбу.

Подмосковный завод «Электросталь», что возник на разъезде Затишье, начали строить в годы первой пятилетки. По комсомольским путевкам прибывали сюда юноши и девушки со всей страны. На стройке, в цехах мужала и закалялась юность.

На заводе в то время много было рабочих из окрестных городов и деревень, особенпо из Ногинска. У некоторых руководителей «Электростали» созрел план соедипить Ногинск с «Электросталью», пустить поезда и автобусы, чтобы перевозить рабочих. Планировалось заселить рабочими Ногинск.

Но вот к нам на стройку приехал Серго Орджопикидзе, узнал об этом плане и внимательно просмотрел схемы московских проектировщиков.

— С рабочими вы советовались? — спросил он. — Как думают они? Удобно ли им будет жить в Ногинске, в отрыве от завода?

Одни из литейщиков выразил общее мнение коллектива:

— Рабочие всегда жили там, где трудились. Коль здесь строим завод, где-то рядом нужны и поселки.

Товарищ Орджоникидзе забраковал подготовленный проект. Вскоре было принято решение рядом с заводом строить соцгород — Большая Электросталь. Место выбрали красивое — в сосновом лесу. Сейчас в городе Электросталь более ста тысяч жителей.

Моя родная «Электросталь», Днепрогэс, Магнитка, Комсомольск-на-Амуре, тракторные заводы, Московский метрополитен — вот они памятники комсомольцам тридцатых годов.

В 1932 году многих партийных и комсомольских работников призвали в Красную Армию и направили в авиацию. В их числе был и я.

Закончив курсы в Борисоглебске, более двух лет работал помощником начальника политотдела по комсомолу Сталинградской школы летчиков.

Затем снова была учеба. В этот раз на авиационном факультете Военно-политической академии имени В. И. Ленина. Осенью 1938 года успешно сдал выпускные экзамены и получил назначение в политуправление Киевского особого военного округа. Однако служить в Киеве долго не пришлось. Уже в мае 1939 года был назначен начальником отдела пропаганды и агитации политуправления Первой отдельной Краснознаменной армии и выехал па Дальний Восток в город Никольск-Уссурийск.

Здесь и застала меня война.

В то воскресенье наша семья собиралась за город, в лес. День выдался солнечный: к нам в Уссурийск пришло наконец настоящее лето. Мы уже выходили из квартиры, когда раздался телефонный звонок. Я снял трубку. По голосу узнал дивизионного комиссара Лукашина, начальника политуправления нашей Первой отдельной Краснознаменной армии.

— Никита Степанович, срочно в политуправление. Быстро переоделся в военную форму, объяснил жене: — Вызывают. Думаю, ненадолго. Вернусь — поедем за город.