Немного втянувшись, я возвращаюсь к началу. Итак, в первый вечер автор поносит вероломную Швецию, которая, презрев договор, напала на миролюбивую Россию, затем восхваляет премудрого, Богом избранного и увенчанного, прозорливого и дальновидного, неутомимого и неустрашимого монарха Петра Великого, который российскую армию россиянами и иностранцами умножал, превратив ее в регулярную, дабы дать отпор врагам. Но нашлись среди россиян и такие, что, не убоявшись Бога и невзирая на присягу, данную Помазаннику, самодержавному великому царю и государю, и презрев тщетно вопиющий голос совести, бежали от армейской службы обратно в свои глухие деревни и другие места среди дремучих лесов, гор и болот… На этом вечер первый заканчивается.

Второй вечер повествует о том, что царь милостивый и порядок возлюбивший выслал в Олонецкую губернию отряд солдат с чиновником во главе, дабы беглых рекрутов хватали и секли кнутом. Отряд долго продирался через дебри, ведомые лишь оленям, лосям, ланям да диким птицам. Наконец дошли они до устья Лососинки и узрели мельницу водную, мельника и рыболововов (вероятно, жителей близлежащей Шуи, приезжавших на Лососинку на нерест лосося).

Вечер третий. Мельник с рыболовами гостеприимно приняли нежданных гостей, усадили за стол и щедро угостили, чем были богаты. Царский чиновник был так тронут сердечным приемом, что произнес за столом короткую речь, после чего удалился в сладкие объятия Морфея. Пробудившись, принялся расспрашивать мельника и рыболовов: где река эта берет начало? Где реки истоки и как до них добраться? Мельник с рыболовами сообщили, что река эта вытекает из двух озер, что лежат выше, — Машозеро и Лососье. От устья Лососинки до Машозера будет верст двадцать, но добираться туда по берегу реки крайне затруднительно — лес густой да на каждом шагу болота и ручьи. Тому, кто не привык к тяжелому труду, лучше и не пытаться. Другое дело — местные, — добавил один из рыболовов, — мы к работе привычные: для нас чем больше труд, тем трезвее ум. Царский чиновник горячо поблагодарил за предостережение, но не отступился. — Я, — молвил он, — по стремлению моего духа и любопытства, охотно соглашаюсь все неудобства и нужды перенести для государственной и отечественной пользы, которая от века в сокровенных сих местах скрывается втуне и бесплодно. Вы и потомство ваше из сего выведенного на свет сокровища увидите проистекающее, при помощи Всевышнего и благословляющего Бога, для России достославное благополучие и разливающуюся славу в концы вселенной, с истреблением ее врагов. И сия необитаемая ваша пустыня, яко крин процветет и облечется, по устроении заводов, в обитание народа, к благополучному оного состоянию. — Мельник и рыболовы очень удивились его словам — не знали, что думать. (По правде говоря, я тоже удивился, почему вдруг речь о заводах, если чиновник преследовал беглых рекрутов? Неужели Тихон Васильевич настолько неумелый автор, что не совладал с сюжетом?)

Тем временем чиновник закончил беседу с мельником и рыболовами и, движимый любопытством, направился вверх по реке, желая пройтись и поглядеть на все своими глазами. Вскоре он заметил, что выше холмы расступаются, образуя небольшую равнину, весьма подходящую для строительства заводов. Дойдя до этого места, он глубоко задумался над неисповедимыми путями Провидения, по воле коего он оказался здесь — во славу и на благо отчизны. А день и впрямь благоприятствовал раздумьям. Было удивительно красиво: все залито золотым солнечным светом, легкий ветерок нес прохладу, в кристально-прозрачном Онего плескалась рыба, от каменистых порогов летели брызги, луга по берегам реки благоухали цветами, вдали зеленел лес, в котором щебетали птицы, славя щедрость Господа. Царский чиновник почувствовал, что его снова клонит ко сну, улегся в тени берез на мураву, точно в райских кущах, и уснул. А проснувшись, еще раз тщательно обошел окрестности и составил их план. Так заканчивается третий вечер.

Четвертый повествует о многотрудном путешествии царского чиновника (которого автор по неведомым причинам именует теперь патриотом) вместе с мельником и рыболовами вверх по реке Лососинке. После долгого и тяжелого марша — через болота, ветроломы и осыпи — они добрались до Машозера, через ручей питающего реку Лососинку. Там царский патриот осмотрел окрестности и, принимая угощение от местных жителей, расспросил их о железной и прочей руде (а вовсе не о беглых рекрутах), после чего, удовлетворенный, изволил отправиться на ближайший остров, в монастырь Святого Илии[51] — помолиться. Обратно на мельницу возвращались полевой дорогой.

Здесь я прервал чтение. Решил сам побывать на Машозере и собственными глазами увидеть, как там обстоят дела сегодня. Текст Баландина я «читал», так сказать, руками, теперь пора «перечитать» его ногами.

Рейсовый автобус из Петрозаводска на Машозеро ходит три раза в неделю — по средам, субботам и воскресеньям. Туда — в девять утра, обратно — в семь вечера. Ездят на нем петрозаводские дачники. В середине семидесятых годов прошедшего столетия кооператив Онежского тракторного завода выделил рабочим по шесть соток.

— Дачный «бум»… да только без ума, — говорит Наташа[52]. — Разрушили старую карельскую деревню. Ну, сам увидишь.

Воскресным утром мы вышли из дому. Петрозаводск отсыпался после бурной субботней ночи. Улицы были безлюдны, только в парк на берегу Неглинки со всех сторон стекались местные алкоголики с полными сумками — там по воскресеньям принимают стеклотару. Бутылки поблескивали на солнце… И вдруг в воздухе — веселая возня. Чайки прилетели!

Который уже раз я наблюдаю эту птичью радость на Севере? Кувыркание в небесах и истошные вопли. Словно солнце рассыпает звонкие белые искры.

— Помнишь лебедей в Ловозере?

На вокзале суматоха. У кассы гудит очередь небритых мужиков с воспаленными глазами. Оказывается, ночью перевели часы на летнее время. Автобус в Машозеро ушел час назад.

— Если не поймаем попутку, придется топать пешком.

— Можно троллейбусом до Древлянки доехать. Оттуда начинается трасса на Машозеро.

Древлянка — самый молодой и самый южный по отношению к Онежскому озеру район Петрозаводска. На остановке на улице Чапаева два сопляка с пивом — на вид лет двенадцати-тринадцати. Подъезжает троллейбус, внутри бабуля с тюльпанами и парень с пьяной девкой. До той явно не доходит, что суббота закончилась.

— Она еще больше отстала во времени, чем мы, — вполголоса говорю я Наташе.

— Если и вовсе из него не выпала.

По улице Чапаева — через район Перевалка — поднимаемся в гору, удаляясь от Онего. Вид справа — как после гражданской войны: полуразрушенные избы (тут закопченный сруб без крыши, там крыша на каркасе), покосившиеся заборы и остовы сарайчиков. Слева недостроенный район: бетонные многоэтажки (строительный кран в котловане, бетонные плиты в грязи), море машин и, куда ни взглянешь, граффити «Terror.ru». На каждой остановке — стеклянная витрина «Зодиака». Работает круглосуточно — пиво, чипсы, сигареты. Проезжаем базар «Чапаевский». Бабуля с тюльпанами выходит.

Чем дальше от центра, тем чудовищнее картина!

На перекрестке перед гипермаркетом «Сигма» (гипертрофия потребительства) сворачиваем на Лесной проспект. Лес здесь шумит только в названии, река упрятана под асфальт, а мы лицезреем выродившийся индустриальный пейзаж. Жуткие столбы высоковольтной линии раскинули руки над многополосным шоссе — воздух так и вибрирует. На обочинах рекламные щиты: девушка с пустыми глазами и слоган Билайна — «Люди говорят». Ветер гонит мусор.

Далеко внизу слева поблескивает Онего. Справа — железобетон Древлянки. Когда-то это был пологий, заросший лесом склон за городом, откуда открывался чудесный вид на Онего. При Екатерине Великой здесь находилась летняя резиденция генерал-губернатора Тимофея Тутолмина (примерно там, где теперь Республиканская больница…), а в первой половине восьмидесятых годов XX века, когда генсеком стал Юрий Андропов и столице Карелии стали выделять огромные квоты на строительство жилья, на склоне Древлянки вырос сей железобетонный монстр.