Бленэм, безусловно, перегружен деталями, но тем не менее производит ошеломляющее впечатление. Человек, который впервые видит это грандиозное сооружение, поневоле испытывает благоговейный трепет. Трудно поверить, что кому-то хотелось жить в столь гнетущей махине. Впрочем, супруги Мальборо фактически там и не жили: они переехали туда только в 1719 году, а уже через два года герцог умер.

Но что бы ни говорили о Ванбру и его творениях, именно с него началась эра прославленных английских зодчих[57]. До Ванбру архитекторы не были в большом почете. Обычно слава доставалась тому, кто платил за архитектуру, а не тому, кто ее проектировал. Хардвик-холл, о котором рассказывали в главе, посвященной холлам, был одним из самых известных зданий своего времени, однако его автором лишь предположительно можно назвать Роберта Смитсона. Судя по всему, это предположение верно, однако решающие доказательства отсутствуют. Смитсон был фактически первым человеком, которого признали профессиональным зодчим, — на его надгробном памятнике, воздвигнутом примерно в 1588 году, написано: «архитектор и землемер». Но, как и в случае со многими другими его современниками, нам почти ничего неизвестно о раннем этапе жизни Смитсона, в том числе где он родился и когда. Впервые о нем упоминается в документах замка Лонглит-хаус, графство Уилтшир, в 1568 году, когда Смитсон уже разменял четвертый десяток и работал мастером-каменщиком. Где он был раньше — тайна за семью печатями.

Даже после того, как профессия архитектора стала общепризнанной и уважаемой, многие архитекторы-практики пришли в нее из других областей. Иниго Джонс сначала рисовал театральные декорации, Кристофер Рен был астрономом, Роберт Гук — ученым, Ванбру — солдатом и драматургом, Уильям Кент — художником и декоратором. То есть как отдельная дисциплина архитектура возникла очень поздно. В Британии обязательные экзамены для архитекторов ввели только в 1882 году, и лишь в 1895 году этот предмет в учебных заведениях получил статус академического.

Однако к середине XVIII века британская архитектура уже завоевала уважение и интерес общества, и самым прославленным на тот момент архитектором был Роберт Адам. Если Ванбру — первый известный зодчий, то Адам — величайший из всех. Он родился в 1728 году в Шотландии в семье архитектора; трое его братьев выбрали то же поприще и весьма преуспели, но Роберт проявил наибольшие дарования, и история запомнила его одного. Период 1755–1785 годов иногда называют эпохой Адама.

В лондонской Национальной портретной галерее висит портрет Адама, написанный примерно в 1770 году, когда зодчему было тридцать с небольшим. На картине изображен достойный муж в седом напудренном парике, но в жизни Адам был не слишком приятным человеком. Надменный и эгоистичный, он плохо обращался со своими подчиненными, платил им гроши и держал в черном теле. Застав их за другой работой (не той, которую он велел им делать), даже за рисованием эскизов забавы ради, Адам назначал сотрудникам большие штрафы.

Однако клиенты высоко ценили способности зодчего и в течение тридцати лет заваливали его заказами. «Братья Адам» стали своего рода архитектурным предприятием. Они владели каменоломнями, деревообрабатывающим бизнесом, фабрикой по производству штукатурки, брали подряды на возведение стен и занимались многим другим. Было время, когда на них работало две тысячи человек. Братья проектировали не только дома, но и все детали интерьера: мебель, камины, ковры, кровати, светильники и прочее — вплоть до мелочей, таких как дверные ручки, шнурки для колокольчиков и чернильницы.

Но проекты Адама часто были слишком эксцентричными, порой даже пугающими, и он постепенно утратил расположение богатых заказчиков. Он питал неуемную слабость к излишествам декора. Попадая в комнату, спроектированную Адамом, человек чувствовал себя мухой, завязшей в сладком торте, обильно залитым шоколадной глазурью. Один из критиков — современников Адама — даже назвал его «кондитером». В 1780-х Адама обвиняли в «приторности и женоподобности»; архитектор окончательно вышел из моды и вернулся к себе на родину, в Шотландию, где и умер в 1792 году. К 1831-му его окончательно забыли: влиятельный сборник «Жизнеописания наиболее знаменитых британских зодчих» не упоминает о нем вообще. Впрочем, забвение было недолгим. К 1860-м слава Адама вновь возродилась и дожила до наших дней, хотя сегодня больше помнят его богатые интерьеры, чем его здания.

Во времена Адама все большие дома имели один общий признак — они были строго симметричными. Вообще говоря, Ванбру не добился полной симметрии в замке Говардов, но это было случайностью. Зато при проектировании остальных сооружений архитекторы придерживались правила симметрии как непреложного закона. Каждому крылу соответствовало другое такое же крыло, даже если в нем не было практической необходимости, а каждые окно и фронтон с одной стороны, как в зеркале, отражались с другой, независимо от того, какие помещения располагались за ними. В результате дома часто имели никому не нужные крылья. Этому абсурду был положен конец лишь в XIX веке, когда в Уилтшире построили один удивительный дом.

Этот дом назывался Аббатство Фонтхилл и был творением двух странных и очень занятных персонажей — заказчика Уильяма Бекфорда и архитектора Джеймса Уайетта.

Бекфорд был сказочно богат. Его семья владела плантациями на Ямайке и в течение ста лет играла ведущую роль в торговле вест-индским сахаром. Мать Бекфорда, безумно любившая своего сына, дала ему все, что только можно пожелать. Сам Моцарт давал ему уроки игры на фортепьяно. Сэр Уильям Чемберс, королевский архитектор, учил его рисованию. Состояние Бекфорда было неистощимо. В день, когда ему исполнился двадцать один год и пришло время вступить в права наследства, он потратил на вечеринку по этому поводу неприлично огромную сумму — 40 000 фунтов. Байрон в одной из поэм назвал Бекфорда «богатейшим сыном Англии», и это, пожалуй, было вполне справедливо.

В 1784 году Бекфорд оказался в центре самого громкого и пикантного скандала того периода, когда выяснились подробности сразу двух его бурных и опасных романов. Один — с Луизой Бекфорд, женой его двоюродного брата, и второй, одновременно, — со стройным изящным юношей по имени Уильям Кортни, будущим девятым графом Девонским, которого называли «самым красивым мальчиком Англии». На протяжении нескольких лет Бекфорд встречался с обоими, нередко под одной и той же крышей.

Однако осенью 1784 года произошел внезапный скандал. Бекфорду передали (или он нашел) записку, написанную рукой Кортни, и он взбесился от ревности. Нет никаких точных сведений о том, что именно было в той записке, но она толкнула Бекфорда на необдуманный поступок. Он зашел в комнату Кортни и, как слегка смятенно описывает один из гостей дома, присутствовавших при этом, «отхлестал его, вызвав шум; дверь была открыта, и мы увидели Кортни в одной рубашке, а рядом Бекфорда в какой-то необъяснимой позе… весьма странная история».

Да уж…

Самым неприятным для Бекфорда было то, что родители обожали Кортни, единственного мальчика из четырнадцати своих детей, причем совсем еще юного. На момент скандала ему было пятнадцать лет, а когда он подпал под нездоровое влияние Бекфорда, возможно, всего десять. Разумеется, семья Кортни не намерена была спускать все это распутнику, да и обманутый кузен вряд ли пришел в восторг, узнав шокирующую правду о своей супруге. Опозоренный Бекфорд бежал на континент, много путешествовал по Европе и написал на французском языке готический роман под названием «Батек, или Арабская сказка», который сейчас совершенно невозможно читать, но в то время он имел большой успех.

В 1796 году (несмотря на прошедшие годы, шумиха вокруг его имени даже не думала стихать) Бекфорд совершил неожиданный поступок: он вернулся в Англию и объявил, что намерен снести Фонтхилл-Сплендерс — свой особняк в Уилтшире, построенный всего около сорока лет назад, а на его месте выстроить новый дом, да не простой, а самый большой в Англии со времен Бленэма. Довольно странная идея, ведь Бекфорду, от которого отвернулись все друзья, некого было принимать в столь огромном жилище. Архитектором для своего полубезумного проекта он выбрал Джеймса Уайетта.