Отроду не имел Данилка столько денег. У парня даже дух перехватило. Олекса протолкался к нему, разговаривает, а он и слова произнести не может. Народ смеётся.
- Обалдел парень от радости!
- И ты бы обалдел, коли такое счастье подвалило!
У стоящего рядом молодого рябого мужика жадно заблестели глаза.
- Экая куча денег! - развёл он руками.
Мастеровой с опухшим от пьянки лицом, притопнув лаптем, прохрипел:
- В кружало айда, за здоровье князя испить!
Олекса взял Данилку под руку, оборвал:
- Отстань, бражник, поди сам пей, коли хошь, а парня на это дело не сманывай.
- А я тя не кличу, у него свой горшок на плечах, - огрызнулся мастеровой.
Толпа мало-помалу разошлась, возле Данилки с Олексой остался стоять бородатый мужик в тулупе нараспашку. Он долго всматривался в Данилку, потом подошёл ближе, спросил:
- Али не признал?
Данилка вгляделся в заросшее лицо мужика, а тот продолжал:
- А я тя сразу признал.
- Гаврила! Гаврила! - обрадовался Данилка. - А дед живой ли?
- Помер дед, давно уже.
- Помер, никого теперь не осталось от села…
- А меня, парень, на Москву беда загнала, - сказал Гаврила. - Увезли мою Василиску в Орду.
- Василиску в полон угнали? Вот те и раз… - прошептал Данилка.
А Гаврила всё делился своим горем.
- Обидчик мой Сагирка-хан нынче на Москве живёт. Подался я к нему, а нукер его насмехается, речёт: «Нет твоей Василиски, в Сарай-Берке она». А к Сагирке-хану я не ходил, понапрасну. Ему выкуп за неё подавай, а где его возьмёшь.
Данилка схватил Гаврилу за рукав, горячо проговорил:
- Есть, на! - Он вытащил из кармана горсть подаренного князем серебра. - Сходи к Сагирке, выкупи!
Гаврила отпрянул от него, смотрел то на парня, то на деньги. А тот совал ему серебро в руки, уговаривал;
- Возьми, всё одно они мне ни к чему…
Олекса сказал:
- Бери, на дело даёт.
У Гаврилы заблестели на глазах слёзы.
- Спасибо тебе, добрый молодец, век не забуду…
Двор татарского баскака на Ордынке обнесён высоким забором. У ворот день и ночь стоят караульные воины. Куцехвостые степные псы громыхают цепью. Прохожий русский люд на двор косится. Сюда со всего княжества свозят выход. Отсюда в ненасытную Орду уходят обозы с дорогими мехами и кожами, стальными рубахами и кольчугами, мечами, шеломами, тонкими полотнами и бочками с мёдом, всего не перечесть, чем платит Русь дань Орде.
Гаврила не чуял, как очутился на Ордынке. По одну сторону пустыря двор баскака, по другую избы в снегу утонули, а меж ними крытый тёсом заезжий двор. Чуть дальше деревянная церковь-обыденка, а за ней хоромы боярина Хвоста.
По пояс в снегу пересёк Гаврила пустырь. Пока добрался до баскакова двора, пот на лбу выступил.
У ворот Гаврилу остановил караульный в стёганом ватном халате и войлочном колпаке. Преградив копьём дорогу, визгливо закричал:
- Куда лезешь?
Гаврила спокойно отстранил копье.
- Сагирку-хана мне видеть надобно! Дочку выкупить хочу!
- Гар, гар![11]
- Чего гаркаешь, мне Сагирку надобно! - повысил голос и Гаврила.
Они препирались, пока во дворе не появился старик в русской шубе и в дорогой собольей шапке. Ом вышел из большого рубленого амбара и не торопясь направился к тесовому крыльцу хором. Шум у ворот привлёк его внимание. Старик остановился. Завидев его, караульный смолк. Старик поманил Гаврилу пальцем, прищурив единственный глаз, спросил на ломаном языке:
- Зачем урусский верблюд кричал?
Гаврилка догадался: «Сагирка!» Поклонился, сказал:
- К Сагир-хану я, выкупить дочку желаю.
- А как звать девка?
Глаз у баскака прикрылся почти совсем, из другой глазницы гнойный потёк застыл на безбородом лице. Он подошёл к Гавриле вплотную. Гаврила поворотил нос в сторону, невтерпёж воняло от хана, ответил:
- Василиской девку кличут! Хан прошлым летом в селе подле Рязани взял…
Сагир, приседая, заливисто засмеялся, захлопал себя по бёдрам. Гаврила недоумённо смотрел на него. Наконец баскак смолк, вытирая грязной ладонью глаз, заговорил:
- Красивый девка Василиска, злой! Подарим девка Кутлуг-Темиру. Молодой, сладкий хатунь будет! Самого Кутлуг-Темира твой дочка ласкать будет!
У Гаврилы в глазах потемнело, поплыло, как в тумане. Хотел было крикнуть, чтоб не дарил он Василиску Кутлугу, что он, Гаврила, деньги на выкуп принёс, а язык не поворачивается. Ловит Гаврила ртом воздух, а ордынцы окружили его, потешаются: один за тулуп тянет, другой за бороду, Не выдержал тот, кинулся на обидчиков с кулаками: толкнул одного, ударил другого. Тут навалились на него четыре дюжих воина, выволокли за ворота и давай бить. А потом отняли серебро да головой в сугроб.
Сагир-хан от смеха захлёбывается. Псы подняли неистовый лай. Поднялся Гаврила, посмотрел, а что сделаешь? У ворот караульный осклабился, копье на него наставил. И пошёл Гаврила с Ордынки, не замечая, что слёзы катятся из глаз, застревают в нечёсаной бороде.
Глава 3
На Москве кружал не перечесть, и двери в них нараспашку, заходи. Гаврила брёл с Ордынки сам не зная куда. День к вечеру, и мороз снова забирает. Лицо у Гаврилы в синяках и кровавых подтёках, в голове шумит и гудит. Взял он горсть снега, пожевал. А мысли не покидают: чем помочь Василиске и у кого защиты искать? У кружала остановился. На подталом снегу человек развалился, храпит: лапти у порога, голова на дороге. В кружале шумно, пар, как дым, глаза застилает. Пропившийся ярыжка, в отрепьях вместо одежды, выскочил на середину избы, поднял кружку с вином, заголосил тонко:
- Глухие, слушайте, нагие, веселитеся, безрукие, взыграйте в гусли, безногие, вскочите - дурость к вам приближается!
Гаврила остановился. Хозяйка, толстая баба, ухватила его за рукав, подтащила к столу. Он уселся меж двумя рыжими детинами, обхватил голову руками. Парень справа сказал:
- Что, дядя, али перебрал?
Другой парень рассмеялся.
- Маслена хмельна!
Гаврила поглядел на них. Парни как парни, глаза озорные, только и того, что заросшие. Со злостью кинув на грязный стол шапку, приставил ладонь ребром к горлу, выкрикнул:
- Весело? А мне во как!
- Никак, дядя, боярин тя обидел, а може, и сам князь?
- Не, Петруха, жёнка из дому согнала!
- Не насмехайся, Левша, вишь, человеку и без того муторно. - Хозяйка поднесла корчагу с пивом.
Гаврила одним духом выпил, полез в карман и только тут вспомнил, что остался без денег.
Виновато развёл руками.
- Всё выгребли, окаянные…
Хозяйка закричала как резаная:
- Караул, ограбил, бесстыдник!
- Умолкни, тётка! - оборвал её Петруха.
- А чего же он в кружало прётся, коли денег нет? Гони шапку в заклад! - Она потянулась к столу.
- Не замай, - отвёл её руку Левша. - Мы с Петрухой за него разочтёмся. А ты поведай нам свою беду, всё ж легче будет…
- Беда-то у меня немалая. - Гаврила обвёл глазами сидевших за столом, вздохнул. - Много сказывать, когда б и вам не была она в тягость.
- Мы люди бывалые, дядя, послушаем, может, и поможем.
Гаврилка принялся за рассказ, в избе притихли. Даже самые шумливые и те присмирели. Хозяйка стоит позади, слёзы утирает, шепчет:
- Век малый, горе великое.
А когда умолк, подала тарелку с блинами, уселась рядом, тёплая, как печь, задышала в самое ухо:
- Ешь, касатик, ешь, родимый.
С другой стороны Левша подвинул корчагу с мёдом.
[11] Гар - назад, обратно.