Варравин. Ну, а сколько б, вы думали, в старину взял бы приказный с вас за это дело?

Муромский (шелохнувшись). Я, право, не знаю. Я по этим торгам — неопытен.

Варравин. Ну, вы для шутки.

Муромский. Право, неопытен.

Варравин. Ах, Боже мой — (настойчиво) ну, шутите.

Муромский (нерешительно). Тысчонки бы три взял.

Варравин (ему на ухо). Тридцать тысяч! (Повертывается и отходит.)

Муромский (вздрогнув). Как!.. как вы это сказали?

Варравин. Да, тридцать тысяч и ни копейки бы меньше приказный этот не взял. Да, слышите: не на ассигнации, а на серебро.

Муромский. На серебро!!! Силы небесные — да ведь это сто тысяч — это гора!!!.. Состояние! Жизнь человеческая! — Сто тысяч… Да помилуйте, за что ж бы он их взял? Ведь и дело-то в сущности пустое.

Варравин. Однако.

Муромский. Если б тут степь какая, громадина была в спорности или заводина какой — железноделательный — а то ведь что? — только одно мнение — так — фу — воздух.

Варравин. Положим, что и воздух… только воздухом-то этим вас поистомило. А старинные, сударь, люди так не рассуждали… Старинные люди говорили: первое благо в мире — это мое спокойствие.

Муромский (с особенною мягкостию). Да, это так. Ваше Превосходительство… Но не сто же тысяч, Ваше Превосходительство!..

Варравин (так же с мягкостию). Согласен!.. Согласен!.. Время всё изменяет: ныне люди и помягче стали.

Муромский (с любопытством). То есть как же это?

Варравин (смотря ему в глаза). Утверждают… философы… будто они на… на двадцать процентов мягче стали…

Муромский (в сторону скоро считает). Десять копеек — три тысячи… Варравин (продолжает). Теплоты душевной стало, говорят, более…

Муромский (та же игра). Да, десять копеек — еще три тысячи…. шесть тысяч долой…

Варравин. Сочувствия к нуждам ближнего — все это развилось, усилилось.

Муромский (та же игра). Стало, двадцать четыре тысячи серебром.

Варравин. Вот это самое они прогрессом и называют.

Муромский (вслух). По чести. Ваше Превосходительство, приказный бы этого не взял.

Варравин (нежно). Взял бы, достопочтеннейший. — Взял бы…

Муромский (твердо). Нет, он бы этого не взял.

Варравин (сухо). Как вам угодно. (Берет со стола бумаги.)

Муромский (мягче). Право… того… а я бы полагал… десять.

Варравин (кланяясь и резко). Имея по должности моей многосложные занятия, прошу извинить. (Уходит в кабинет.)

Муромский (один).

Муромский (подумавши). Двадцать четыре тысячи — это — это — восемьдесят четыре тысячи начетом! Где я их возьму? Их у меня нет, видит Бог, нет… Что же, стало, Стрешнево продавать? Прах-то отцев — дедов достояние… а дочь по миру… Так нет! Не отдам!.. Еду! К кому ни есть еду! Лбом отворю двери, всю правду скажу! (Стихает.) Кротко, складно скажу, Лидочку с собой возьму; не камни же люди; за правого Бог! (Уходит скоро.)

Варравин выходит из одних дверей, Тарелкин из других.

Тарелкин. Каков, Ваше Превосходительство, уперся! Ну, я от него такой невежливости не ожидал.

Варравин (с досадою). И что же! Вздумал предложение делать на третью долю.

Тарелкин. Однако таки предложение сделал. Эх, Ваше Превосходительство! махнуть бы вам рукой.

Варравин. Я сказал, нельзя.

Тарелкин. Он вот ехать хочет.

Варравин. Куда?

Тарелкин. Не знаю. Не камни, говорит, люди; за правого Бог.

Варравин (соображая). Я полагаю, он бросится к Князю.

Тарелкин. Другой дороги нет, как к Князю.

Варравин (думает). А как обставлено у вас это дело; всё ли исправно?

Тарелкин. В величайшем порядке.

Варравин. Распутие-то мне приготовлено ли?

Тарелкин. В лучшем виде. Я за этим, по приказу вашему, особое наблюдение имел и даже своевременно с тятинькой списывался.

Варравин. Ну, что же тятинька?

Тарелкин. Он развалил их на три партии.

Варравин. Так.

Тарелкин. Одни пошли на выпуск: оправдать и от суда освободить.

Варравин. Так.

Тарелкин. Вторые — оставить Муромскую относительно любовной связи в подозрении. Третьи — обратить дело к переследованию и постановлению новых решений, не стесняясь прежними.

Варравин. Ну вот и хорошо, вот и распутие! Вот когда мне три пути вы уготовали — да когда к ним подведешь начальство, так куда хочешь, туда его и поворачивай!

Тарелкин. Окроме этих мнений, и солисты оказались.

Варравин. Пускай.

Тарелкин. И одно мнение по новой формуле.

Варравин. По какой это?

Тарелкин. А не не-веро-ятно!..

Варравин. А — да! В каком же смысле?..

Тарелкин. Изволите видеть: относительно незаконной связи Муромской с Кречинским вопрос подвинут далее, а именно, что при такой-де близости лиц и таинственности-де их отношений (поднимая палец) не не-веро….ятно… что мог оказаться и ребенок…

Варравин. Н-да, это можно.

Тарелкин. Очень можно, а старику куда щекотливо кажется; так вот его как шилом в бок — так и подымает.

Варравин (подумав). Гм… подымает… это хорошо!.. Ну, стало, пусть его к Князю и едет. Хорошо бы, если бы его так направить, чтобы он явился к нему утром, ранехонько, пока тот по залам разминается да содовую пьет…

Тарелкин. Это можно. Ваше Превосходительство.

Варравин. Да чтоб он в самую содовую попал!..

Тарелкин. В самую содовую и попадет!..

Варравин. А если попадет, то он неизбежно там напорется… и как только тот по своей натуре на него крикнет, так он опять у нас и будет.

Тарелкин. Будет, Ваше Превосходительство, непременно опять здесь будет.

Варравин. Так и делайте. (Хочет идти.)

Тарелкин (принимая просительную позу). Ваше Превосходительство.

Варравин (вспыхнув). Как?.. Опять?!

Тарелкин (та же игра). Сил нет!

Варравин. Да вы на смех!

Тарелкин. Помилуйте (показывая на горло). Я воооот как сижу.

Варравин. Да вы что показываете мне? Разве это новое; вы целый век вооот как (тот же жест) сидите.

Тарелкин. Будьте милостивы, выкупите меня разочек; не морите измором, ради Бога! Я совершенно потерялся, жизнь в горечь обратилась; ведь меня на улицах, как зайца, травят…

Варравин. Кто вас травит?

Тарелкин. Кто? — Кредиторы. Вы как думаете — я кругом должен, я и дворнику, и ему должен. Как только сунусь на улицу — пырь мне в глаза — кто? — Кредитор. Я уж куда попало; в переулок, так в переулок, в магазин, в лавку, раз в полпивную вскочил; ну что, помилуйте, ведь себя компрометируешь. А портной, да к тому же немец… так совершенно остервенился! У меня, изволите видеть, кухарке приказ строжайший; дома нет и кончено — хоть тресни… Так верите ли Богу, намедни силою ворвался. Слышу — ломятся, а у меня этак трюмо, — ну я, делать нечего, залез туда, скорчился и сижу… Так что же: поискал он меня да подметил, видно, как харкнет за трюмо-то — прямо мне в рожу!..

Варравин. Ну!..

Тарелкин. Ну и плюнул. — Ха! что возьмешь-то? Вышел, подлец, в сени, да, не говоря дурного слова, и кухарке в рожу… ну помилуйте, ну, ей-то за что?

Варравин (берет со стола бумаги). Однако как же можно?

Тарелкин. Ну судите сами. Ваше Превосходительство, как же это можно? Так я к тому говорю: что же это за существование? Всякий и говорит-то тебе с омерзением. Ну помилуйте, это, почитай, первая вещь, до которой каждый добивается; ты что хочешь себе думай, а почтение мне окажи.