Атуева. Ну, вот видите — сами говорите, приемные дни. Вот я сама и поеду.

Тарелкин. Вот вы и поехали. Введут вас в зал, где уж человек тридцать просителей; вы садитесь на кончик стула и дожидаетесь…

Атуева. Отчего же, сударь, на кончик? я и во весь стул сяду.

Тарелкин. Ну нет — во весь стул вы не сядете.

Атуева. Сяду. Я не экономка какая. Мой отец с Суворовым Альпийские горы переходил.

Тарелкин. Положим даже, что он их с Аннибалом переходил, а все-таки во весь стул не сядете, ибо — дело, сударыня, имеете!.. Выйдет он сам!.. за ним чиновники, — заложит он этак руку за фрак. (Закидывает руки и протяжно.) Что вам угодно?

Атуева. А я ему тут все и выскажу.

Тарелкин (сохраняя позу). Положим.

Атуева. Да так выскажу, что у него кровь в голову хватит.

Тарелкин. Не полагаю. Его Сиятельство страдает геморроем; а от рассказов этих у них оскобина, — зубки болят-с. Ведь это вам так кажется; а в сущности все одно да то же. Пятьсот просителей — и все тот же звон.

Атуева. (с жаром). Тот, да не тот.

Тарелкин. А он в самом-то пылу и спросит (тот же голос): записку имеете?

Атуева. А я ему и записку.

Тарелкин. Он примет, да чиновнику и передаст: вам поклон (кланяется), значит, кончено; к другому — а их до полусотни, у всякого записка — воз; да по почте получен — другой; да всяких дел — третий; да у него в час заседание; да комитетов два; да званый обед на набережной; да вечером опера, да после бал, да в голове-то уж вот что… (делает жест), так он вашу-то просьбу с прочими отдаст секретарю: рассмотрите, мол, и доложите… Понимаете… А секретарь передаст сделать справки — мне.

Иван Сидоров (тихо Атуевой). И предаст тя соперник Судии.

Тарелкин. А я отдам столоначальнику.

Иван Сидоров. И предаст тя Судия слузе…

Тарелкин. Вот вы туда же и попали…

Иван Сидоров (покачав головою, тихо Атуевой). Не изыдеши оттуда, дондеже не отдаси последний кодрант.

Атуева (раскинув руки). Не понимаю!!..

Тарелкин. А секретарь-то, ведь он тоже власть. — А я-то, я ведь тоже власть; а у меня столоначальник, — ведь и он власть!..

Атуева. Так, стало, — от столоначальника до Князя по всем и бегать.

Тарелкин. Зачем же так себя беспокоить, — в существе достаточно только к столоначальнику.

Атуева. Ну! не верю!

Тарелкин. Извольте, мы вам на счетах выложим. (Ивану Сидорову.) Дай-ко, брат, нам счеты. (Иван Сидоров подает счеты.)

Тарелкин (становится в позу и кладет на счетах). В отечестве нашем считается, милостивая государыня, две столицы и сорок девять губерний…

Муромский и Лидочка входят.

Тарелкин (увидавши их, срывается с своего места). Что? что такое?

Муромский (размахнув руками с сокрушением). Нет; — не принимает.

Тарелкин. Как не принимает, когда я вам говорю, что принимает.

Муромский. Мне курьер сказал.

Тарелкин. Да вы курьеру-то сунули?

Муромский. Как же, как же.

Тарелкин. И говорит — не принимает?

Муромский. Говорит — не принимает.

Тарелкин (трет себе лоб). Это удивительно. — А вы сколько ему сунули?

Муромский. Полтинничек.

Тарелкин (хлопнув по счетам). Ну, так вот отчего и не принимает. Ну помилуйте: ну можно ли такому курьеру полтинник давать?

Муромский (с досадою). А сколько же такому курьеру давать?

Тарелкин. Пяти- или десятирублевую.

Муромский (с ужасом). Тридцать пять рублей!

Тарелкин. Да вы на ассигнации считаете.

Муромский. Да ведь я ассигнациями оброк-то беру.

Тарелкин (с досадою). Позвольте: у вас никто не спрашивает, получаете ли вы оброк и как вы его получаете: ассигнациями, медью или даже куньими деньгами. Вы поймите это. Вам надо дело сделать — так ли-с? Вы зачем сюда приехали?

Муромский. Ну вы знаете.

Тарелкин. И скоро ехать хотите?

Муромский. Да если этак еще дней десять помаячу, — так и в гроб лягу.

Тарелкин. Опять не туда: до вашей смерти опять никому дела нет.

Лидочка (с испугом). Ах, Боже мой! — Что вы…

Тарелкин (Лидочке). Позвольте, сударыня, — не об этом; (берет Муромского за руку и подводит к окну) посмотрите, много на Невском народу?

Муромский. Много.

Тарелкин. Кому из них дело, что вы из хлопот ваших умереть можете?

Муромский (смотря в окно и покачав головою). Да, — никому обо мне дела нет…

Тарелкин. Ну, вы сделайте опыт: крикните в окно, что, мол, я денег даю, — но смотрите, что будет? (Хохочет.)

Муромский (в сторону). Тьфу, провались ты, проклятый человек.

Иван Сидоров. Справедливо говорят.

Тарелкин (в духе). Да помилуйте-это ясно, как дважды два. (Атуевой.) Вам чего день стоит?

Атуева. Целковых двадцать стоит.

Тарелкин (с форсом). И вы думаете, что курьер-то и не знает, что вам двадцать целковых день стоит? — а? — Он, бестия, знает. Ну вы дайте ему десять, а десять-то у вас в кармане останется. — Ведь здесь все так.

Иван Сидоров. Справедливо говорят-с.

Тарелкин (продолжая). Здесь у людей даром ничего не берут, нахрапом или озорством каким, — никогда. Здесь все по доброй воле, и даже, скажу вам по справедливости, — пополам. Вам чего дело стоит — двести рублей, ну — сто дайте, сто себе возьмите.

Муромский (Атуевой). Это, кажется, Кречинский писал, промышленная.

Атуева. Да, да.

Муромский (Тарелкину). Это, стало, по правилу: "возлюби ближнего, как самого себя".

Тарелкин. Именно, — все наполовину. Согласитесь сами: всегда выгодно свой собственный расход купить за полцены.

Иван Сидоров. Выгодно, сударь, выгодно.

Тарелкин (продолжая). Ну — и для расчета просто: всякий из своего дела видит, сколько дать.

Иван Сидоров. Хитро сделано.

Муромский. Ну — делать нечего… поедем, Лида. (Взявши шляпу, поднимает руки к. небу.) Боже мой!.. вот пытка-то.

Идут к двери.

Тарелкин. Ступайте, Петр Константинович; ступайте, пока есть время… или нет, постойте.

Муромский и Лидочка останавливаются.

Я вас лучше сам свезу, а то вы опять не дойдете.

Иван Сидоров. Именно, ваше высокоблагородие, — опять не дойдут.

Муромский (уходя). Ну и прекрасно; вот и мне как будто покойнее.

Уходит с Лидочкой и Тарелкиным, Атуева и Иван Сидоров их провожают.

Перемена декораций. Пространная комната. По стенам стулья, столы, на одном из них серебряный поднос с кувшином содовой воды и кружка. Налево от зрителей вхожая дверь, направо дверь в покои начальствующего лица, — прямо против зрителей дверь в канцелярию.

У средних дверей на стуле сидит курьер Парамонов, нюхает табак, тихо сморкается и чистит нос. Глубокая тишина. Чибисов входит с бумагами, на цыпочках.

Чибисов (шепотом). Ну что?

Парамонов (вертит головою). Нет еще.

Чибисов. А уж поздно.

Парамонов. Кто ж его знает. Все еще ходит да воду пьет (показывает на кружку); стало, не готов.

Ибисов (входит с бумагами). Ну Парамоныч, — как? Можно, что ли?

Парамонов (нюхая табак). Тссс-с…

Ибисов (тихо). Эка штука… А у меня дело спешное.

Парамонов. Попробуйте.

Ибисов. Чего пробовать; — я у тебя, братец, спрашиваю.

Парамонов. Видите — ни души нет; один, как буря, ходит.

Ибисов. Стало, еще не готов.

Парамонов (шепотом, но открывая сильно рот). Не-го-то-в, — говоря- т вам, не го-то-в!!..