После этого инцидента Каракал впал в глубокую задумчивость, но ответа на эту загадку, как и на многие другие, так и не нашел. Зато заметил, что к нему проявляют повышенное внимание все без исключения лесные жители. Даже трусливые кролики, попадаясь ему на глаза вместо того, чтобы задать стрекача, пристально, во все глаза рассматривали Каракала. Такое внимание юношу угнетало. Он стал плохо спать, а так внезапно пробудившиеся эмпатические способности мешали в должной мере насладиться пищей. Одно радовало — по всем признакам он вскоре должен был выйти за пределы этого леса. Но всё пошло совсем не так, как он рассчитывал. Ведь, как оказалось, жизнь окружающего мира была богата на сюрпризы.

В один прекрасный день навстречу к юноше вышел тот самый медведь, что напал на Каракала в первую ночь пребывания его в этом мире. Огромный зверь не проявлял никаких признаков агрессии. Наоборот, он всем своим видом старался показать мирные намерения.

— Хранитель, прошу, помоги, — произнёс косолапый.

Каракал даже сразу и не понял, что таким образом медведь обращается к нему. Совершенно обалдевший от последних событий, абсолютно не понимая, что происходит вокруг, юноша непостижимым образом проморгал приближение самопровозглашенного главы этих мест.

— Какой хранитель? — простонал Каракал. От переживаний у него уже вторые сутки болела голова.

— Э, — не нашелся, что ответить на этот вопрос косолапый. — Мой сын. Он испил воды из проклятого источника. Он превращается в переродка. Помоги.

— Я не лекарь, — отрицательно мотнул головой Каракал.

Но в глазах медведя стояла такая боль, что юноше стало не по себе. А так не вовремя пробудившиеся способности эмпата, заставили его судорожно выдохнуть воздух сквозь стиснутые зубы и тихо пробормотать:

— Веди.

Несколько часов они мчались по звериным тропам. Ночь стала светлеть, приближался рассвет. Стало слышно пока ещё сонное пение птиц.

У неширокого ручья, возле огромного валуна, Каракал вскоре увидел какое-то движение. На земле, раскидав вокруг прошлогоднюю листву, корчился в муках маленький медвежонок второй месяц от роду.

— Где его мать? — удивился Каракал.

— Я отогнал её на некоторое время, — хрипло ответил медведь.

Каракал с жалостью посмотрел на сотрясаемого судорогами малыша. Что он мог с ним сделать? Как ему помочь? Зачем он здесь? Но, не стоять же теперь столбом, раз он пришел сюда!

Сделав шаг навстречу, Каракал собрал свои внутренние силы и прищурился, пытаясь заглянуть дальше. Тело медвежонка поплыло, превращаясь в цветную тень, внутри которой клубилось нечто зловещее. Каракал вздрогнул и отшатнулся. Ему стало страшно. Тот клубок чёрного дыма, завладевшего зверёнышем, пугал его.

Нервно переступил с лапы на лапу отец. Медвежонок скорчился в очередной судороге и протяжно застонал.

Каракал сглотнул тягучий комок слюны. Жалость к малышу превозмогла страх и он вновь сделал шаг навстречу, став рядом с ним. Раз эта непонятная болезнь увиделось ему клубком чёрного дыма, значит…

Каракал набрал в лёгкие побольше воздуха и стал дуть на медвежонка. Воздух над малышом наполнился бликами, как от перепада температур жарким летом. Малыш выгнулся дугой, оставляя на земле глубокие борозды от своих коготков. Затем, будто перед Каракалом лежал горящий уголёк, а не живое существо, от шкуры медвежонка стал отделяться чёрный пепел. Он хищной мошкарой стал кружить возле малыша, но вскоре рассыпался в пыль, уносимый ветром и водой.

В глазах Каракала начало темнеть, из носа хлынула кровь. Но он продолжал сдувать агрессивный пепел, пока не пропал даже след от него, а медвежонок не затих, перестав корчиться в судорогах. А затем в сознание Каракала прокралась тьма.

Сумерки угасали, безжалостно съедая остаток отпущенного им времени, которого было явно недостаточно, чтобы в полной мере претворить в жизнь план Ириса. Друзья обшарили всё пространство вокруг в поисках сушняка, насобирав его внушительную горку. Но хватит ли этого на всю ночь — оставалось загадкой. Тяжелая работа отвлекла от панических мыслей. Вскоре тьма сгустилась настолько, что искать сушняк не представлялось возможным. Камомила хотела было продолжить работу, осветив пространство с помощью магии, но эту попытку тут же пресекла Диази. Магическая поддержка этой ночью им могла ох как понадобиться, тратить драгоценную энергию раньше времени не стоило.

Вскоре в этой кромешной тьме, весело потрескивая, полыхал огонь. Друзья разожгли его возле дерева, чтобы обезопасить свои тылы. Облокотившись о шершавую кору древнего дуба, они тесно прижались друг к другу и сжались от страха, глядя на огонь.

Ночь потихоньку наполнялась звуками. Помимо треска сухих дров, съедаемых жарким пламенем, где-то далеко, на пределе слышимости, друзья изредка слышали шорох и скрип. Не смотря на отдалённость и призрачность этих звуков, страх всё равно заставлял их всё больше подкармливать пламя, умножая жар и свет.

— Прекратите, — внезапно сказал Бэлл, придержав за руку Камомилу, собиравшуюся пожертвовать костру очередную ветку.

— Что с тобой? — удивилась Кама.

Только сейчас, приглядевшись, друзья заметили, что Бэлл страшно бледен, а нижняя губа его прокушена до крови.

— Бэлл, в чём дело? — спросил Ирис, положив руку на плечо другу, чтобы ободрить.

— Они говорят со мной, — дрожащим голосом ответил фей. — Они издеваются.

— О чём ты? — побледнела Диази.

— Переродки, они рядом. Они твердят, что нам всё равно не хватит дров. Что им остается только подождать.

Вновь послышался шорох. Разыгравшееся воображение то и дело норовило превратить тени от костра в зловещие силуэты. Каждый звук казался издевательским смехом тварей, предвкушающих момент, когда затухнет пламя. Вняв голосу разума, друзья стали экономить дрова, убеждая себя, что переродки врут и рассвет уже близок. Но сушняк подходил к концу, а бесконечная ночь всё длилась.

Костёр становился всё меньше, тени подступали всё ближе. Несколько раз они оформлялись во что-то крылатое, чёрное, зловещее. Бросив в огонь последнее, что у них оставалось — внушительных размеров бревно, друзья поднялись на ноги и взялись за руки.

— Рассвет уже близок, я чую, — дрожащим голосом твердила Камомила.

— Они уже здесь, совсем рядом, — шептал Бэлл.

Полыхнув последний раз, пламя угасло, остались только пылающие в ночи угли, как яркие отголоски некогда прекрасного, жаркого светила.

— Ирис, назад! — крикнул Бэлл. Но фей не собирался продавать свою жизнь так дешево. Он выхватил из углей не прогоревшую ветку, схватил её за холодный конец и вышел вперёд, размахивая угольком перед собой.

— Твари! — кричал он. — Только попробуйте! Только приблизитесь!

Не говоря ни слова, Диази сделала шаг и схватила Ириса за руку с намерением вернуть его обратно в круг. Но так уж совпало, что в этот самый миг, один из переродков решился на атаку. Целясь своими длинными когтями в плечо хранителя, он не ожидал, что в происходящее вмешается фея и вместо того, чтобы схватить нагло выскочившего прямо под его когти Ириса, он всего лишь оцарапал руку Ди.

— Скоро год! — закричала в пространство Диази, проигнорировав вспышку боли в поврежденной руке. — Вы хотите нарушить соглашение? Хотите, чтобы Эры отменили обряд передачи энергии?

Звуки внезапно затихли, на грани слышимости ребятам привиделось недовольное шипение.

— Они знают, что мы здесь! Они не простят вам нашу смерть! Хотите разрушить свою кормушку ради удовлетворения сиюминутных желаний?! — не сдавалась фея.

Диази непонятным, непостижимым образом угадала главный страх переродков. Уж слишком те зависели от древних хранителей, уж слишком те боялись потерять их доверие. Её панические вопли, скорее знак отчаяния, чем расчётливые действия, помогли больше, чем полыхавший всю ночь огонь. Переродки отступили. Звуки стихли. На лес опустилась оглушающая тишина. Друзья, дрожа всем телом, смотрели на пылающие уголья и вслушивались во тьму, всё ещё неспособные поверить, что всё обошлось.