— Это ничего не значит. За отвод ты один отвечаешь, потому что ты здешний, старый рудокоп. Ну, так вот: за переднюю ногу ишака я назначаю для ровного счета девять с половиной фынов, уступаю вам полфына. Если не согласны — принесите ногу назад, мы ее свесим, и половину вы получите даром в награду за помощь.

— Но она уже жарится и варится! — не утерпел Мафу.

— Тогда вам придется только согласиться на мое предложение, — спокойно возразил надзиратель, — в казну пятнадцать фынов, за мельницу семь с половиной фынов, за мясо девять с половиной, всего нужно удержать из твоего золота три цына два фына. Верно?

— Придется так, — угрюмо сказал Лю Пи. — Не вынимать же мясо из котла.

— Стало быть, — сказал надзиратель, — тебе причитается выдать золота один лан, один цын и пять фынов.

Лю Пи сделал в уме вычисления и сказал:

— Да, один лан и полтора цына.

— Вот и отвесим их.

С этими словами надзиратель опять достал весы из футляра, но только на этот раз с гирькой более легкой, слегка подпиленной. Он поставил шнурочек гирьки на деление в один лан полтора цына и затем стал насыпать золото с бумажки на чашку, пока весы не пришли в равновесие.

— Получай свое золото. В следующий раз, надеюсь, ты принесешь больше. Небеса да помогут тебе!

Лю Пи взял бумажку со своим золотом, бросив подозрительный взгляд на кучку, оставшуюся на бумажке у надзирателя и казавшуюся ему слишком большой для веса в 32 фына. Но взвешивание было произведено на его глазах и проверено им — возражать нельзя. Отвесив положенный поклон, оба рудокопа вышли из комнаты.

Надзиратель потер руки от удовольствия. Его проделка вполне удалась. Он поднял вопрос об оплате ноги ишака только для того, чтобы вызвать возмущение рудокопов, отвлечь их внимание от весов и незаметно переменить гирьки. Но Лю Пи оказался более податливым, чем он ожидал, и надзиратель прикарманил не только излишек золота, полученный при помощи обвеса неверными гирями, но и девять с половиной фынов за мясо.

— Пожалуй, на половину нового ишака я уже набрал, — пробормотал мошенник, отпирая шкатулку, спрятанную у него в изголовье постели, и ссыпая туда золото Лю Пи.

Рудокопы, выйдя от надзирателя, наткнулись на поджидавшего их у дверей лавочника Ван Ли.

— Теперь зайдем ко мне, приятель, — пригласил последний. — Выкурим трубочку, подведем счеты, возьмете опять товару.

— Обедать пора, — возразил Мафу. — Мы придем после обеда.

— Пустяки, до лавки два шага отсюда, а до вас далеко. Мы покончим быстро, мясо не убежит.

— Иди домой, Мафу, — предложил Лю Пи, — присмотри за обедом. Надо ведь посчитаться, да и табак на исходе, соли нет, еще кое-чего нехватает.

Мафу побежал домой, а Ван Ли и Лю Пи отправились в лавку, где почти все золото рудокопа пошло в уплату долга за продовольствие. Выкурив пару трубочек и поспорив, как полагается, при проверке записей счета, нередко возбуждавших сомнение, Лю Пи нагрузился мешочками с табаком, солью, гуамянью, пшеном и другими припасами, сложил их в свою пустую корзину за спиной и медленно зашагал домой.

Он был расстроен и недоволен. Он упрекал себя за то, что был слишком уступчив и не отторговал всей ноги.

— Слыханное ли дело, — бормотал он, шагая под жгучими лучами полуденного солнца по каменистой тропе между унылыми оградами отводов, не дававшими тени, — слыханное ли дело, чтобы надзиратель рудника терял свое лицо, не краснея! Два цына за ногу дохлого ишака! Киводер, обманщик! И весы у него неверные. Его кучка должна была быть почти в четыре раза меньше моей, а она была меньше только раза в три. Нет, не нравится мне этот лое! Только и остается уйти отсюда в другое место. Поработаю еще дня два-три в шахте и, если жила не станет лучше, пойду в Ван-Чжу-Ван-цзе брать новый отвод. Там, говорят, лое хороший и место куда лучше — река, рощи, камыш, трава; веселое место. Пусть Мафу кончает, что осталось от жилы, а я пойду в Дарбуты. Места знакомые.

Так размышлял Лю Пи, шагая по раскаленной каменистой почве пустынной улицы к своей фанзе.

Недалеко от своего отвода он увидел бегущего ему навстречу Пао. Мальчик издали кричал.

— Иди же скорее, дядя! Мафу грозится, что съест все один, пока мясо не сгорело и не разварилось. Он уже сел на кан и ругается.

— Беги, скажи этому обжоре, что я иду, — усмехнулся Лю Пи, прибавляя шагу, несмотря на тяжелую ношу.

Обед вышел на славу. Наевшись досыта, рудокопы не захотели лезть в шахту и решили устроить себе полупраздник. Выспались основательно, потом пили чай, за которым Лю Пи сообщил Мафу о своем решении и обсудил с ним подробности переселения. К ужину Мафу состряпал пирожки с мясом и поджарил их в котле на кунжутном масле. Погонщик с мельницы Ли Ю не замедлил явиться, как только солнце закатилось, и компания весело провела вечер, беседуя о скупом надзирателе, его проделках и придирках, вспоминая его предшественников и разные события из жизни золотоискателей.

На второй день после описанных событий, уже под вечер, Лю Пи ковырял свою жилу на уступе. Работал он нехотя, так как жила была попрежнему твердой, быстро тупила инструменты, а золота давала мало. Внизу колотил Мафу с тем же успехом, еле сдерживая проклятия по адресу подземных демонов, скрывших золото.

— Еще час поработаю — и будет! — пробормотал Лю Пи, присев отдохнуть и покурить. — Видно, ничего не получим здесь, только все кирки перепортили. Завтра пойду в Ван-Чжу-Ван-цзе искать отвод. Попадется хороший — переберемся туда. Если нет — придется сходить еще в Дагун или в Кату.

Набив трубку и закурив ее от лампочки, Лю Пи взял несколько кусочков кварца из кучки, набитой им после ухода рудоносов, и стал их рассматривать. В одном куске блеснуло крупное желтое зерно.

— Неужели золото? И хороший кусочек, пожалуй, на целый цын будет. Жила, видно, не хочет, чтобы я ушел завтра, — засмеялся Лю Пи, отложив кварц в сторону. — Ну-ка, посмотрим, нет ли еще?

Он перебрал дрожащими от волнения руками всю свою кучку руды и нашел еще в нескольких кусках зерна золота различной величины.

— Как же это я не заметил их раньше? Забрал бы их Пао в корзину, и пошли бы они на мельницу, а потом в карман к этому мошеннику.

Отложив кусочки с золотом, Лю Пи, забыв о погасшей трубке, стал рассматривать жилу сверху донизу. Золото блестело в разных местах вдоль висячего бока то мелкими, то крупными зернами, то целыми нитеобразными прожилками. У рудокопа от волнения сперло дыханье, и рука, водившая лампочку вдоль жилы, задрожала.

— Давно не видел я столько золота в жиле! — подумал Лю Пи. — Пожалуй, ни разу даже не видел. Вот так счастье привалило! А я-то хотел уйти, бросить жилу…

— Оно уходит и вниз, — бормотал он, проследив золотые нити и вкрапления до подошвы своего забоя. — Значит, и Мафу попадет на него, когда подвинется вперед на размах. Нужно сказать ему, чтобы он работал проворнее и не прозевал.

Лю Пи шагнул к краю своего уступа и позвал хриплым шопотом.

— Мафу, о-о, Мафу, иди сюда!

Мафу в это время присел отдохнуть и покурить, и ему не хотелось вставать.

— Ну, что нужно? Уж не демона ли опять увидел? — отозвался он недовольным тоном.

— Иди же! Золото показалось!

— Ну, и пусть тебе показалось! Мне-то что?

— Да иди же посмотреть, лентяй! Оно и у тебя будет. Большое золото!

— Правда? Ну, иду!

Мафу лениво поднялся и, цепляясь за выступы, полез на уступ к Лю Пи. Последний осветил жилу лампочкой.

— Видишь, сколько его тут? И к тебе спустилось, смотри!

— Ой, ой! — только и сказал Мафу, пораженный богатством жилы. Ему, работавшему в шахте недолго, до сих пор приходилось видеть только мелкие зерна благородного металла, изредка попадавшиеся в кварце и различимые лишь при тщательном осмотре. Здесь же золото сразу бросалось в глаза даже неопытному человеку. Оно приветливо блестело в молочно-белом кварце, отражая свет лампочки отдельными гранями зерен, искрившимися, подобно маленьким звездам. Мафу присел на корточки у забоя и впился жадным взором в кварц; его рука невольно поднялась и стала ласкать эти зерна и нити благородного металла, спускаясь по ним до самой подошвы забоя.