— Я думаю, — заявил Мафу, — что хозяин этих вещей лежит вон там у брода и мы можем смело воспользоваться находкой.

— Ишак понесет и наши вещи. Теперь нам легче будет итти, — воскликнул Пао.

Лю Пи покачал головой.

— Мертвец у брода был простой рабочий, судя по его одежде, — сказал он. — А эти вещи слишком хорошие для рудокопа. Смотрите, какие это красивые бамбуковые корзины. Их делают в Южном Китае, и сюда их мог привезти только какой-нибудь чиновник или купец.

— Куда же он девался? Зачем бросил своего ишака? Нужно открыть корзины и посмотреть, что в них.

— Это мы сделаем вечером. А теперь надо скорее: уходить отсюда, это опасное место.

Поправив вьюк и прибавив к нему самые тяжелые вещи из своих корзин, беглецы пошли дальше, не переставая перебрасываться догадками о хозяине ишака и его судьбе. К сумеркам отшагали несколько ли от брода. Лю Пи успокоился и решил выбрать место для ночлега. Впереди виднелась большая роща у самой реки в стороне от тропы.

— Смотри-ка, тут свежие следы еще двух ишаков, — воскликнул Мафу, указывая на мягкую пыльную почву прогалины перед рощей.

— Пожалуй, мы скоро найдем хозяина ишака и вещей, — заметил Лю Пи.

Словно подтверждая это, ишак, которого вел Мафу, вдруг остановился, поднял хвост и разразился протяжным ревом, на который из глубины рощи тотчас же ответил-другой ишак.

Мафу на всякий случай начал снимать ружье, отпустив повод. Почувствовав свободу, животное двинулось вперед и помчалось рысью через заросли к роще. Мафу, Лю Пи и мальчики побежали за ним, но не могли догнать. Когда они вошли в рощу с ружьем и топором наготове, ишак стоял уже возле двух других, привязанных к дереву, и все трое чесали друг другу холки, словно обмениваясь приветствиями. Тут же из-за дерева выглядывал китаец, который при виде детей смело вышел навстречу пришельцам.

— Это наш лое! — воскликнул Лю Пи. — Добрый вечер, лое. Вот мы твоего ишака нашли и пригнали.

Надзиратель, радостно протягивая рудокопам обе руки, воскликнул:

— Где вы поймали моего ишака? И не видели ли моего работника? Он рано утром угнал ишака с вещами и скрылся. Я ждал его весь день, да так и не дождался.

— Не его ли это туфли, лое? — спросил Мафу, вынимая из корзины обувь, которую он снял с мертвого китайца у брода.

— Ну, конечно! Я отдал ему на дорогу пару своих туфель, потому что его изорвались, а новых в лавке уже не было. Вот по этому узору можно узнать, что их делали не в Синьцзяне, а в Кантоне, — сказал лое, указывая на белый цветок, вышитый на синей ткани туфли.

— Твой работник лежит мертвый у брода Чапкан-Джол. Я снял эти туфли с его йог, потому что мои худые, — сообщил Мафу. — Его, очевидно, убили дунгане.

— А ишака мы нашли недалеко от брода, он запутался в колючих кустах, — прибавил Лю Пи.

— Несчастный! — воскликнул надзиратель. — Справедливая судьба жестоко покарала его за кражу и за то, что он бросил меня, старика, одного в пустыне. Он надеялся, что меня съедят волки и никто не будет преследовать его за кражу. Вот он сделался жертвой дунган, а мне судьба послала вас. Куда вы пробираетесь?

— Вниз по Дарбуты, — отвечал Лю Пи.

— Поедем дальше вместе, — предложил надзиратель. — Вы можете облегчить свою ношу, переложив все тяжелое на моих ишаков, а зато будете помогать мне вьючить и пасти их.

— Хорошо, лое, — ответил Мафу.

— Ты справедливый человек, и мы тебя не оставим в беде, — прибавил Лю Пи.

Пришельцы сняли свои корзины, развьючили ишака и подошли к разложенному костру, на котором уже варился ужин. Мальчики набрали топлива на всю ночь.

Надзиратель был горожанин, неопытный в путешествиях, и не мог преследовать беглеца по его следам. Очутившись один в дикой местности, без ружья, не зная дорог и с запасом еды только недели на две, он пришел в отчаяние. Весь день лое ждал своего работника, надеялся, что тот вернется, что он пошел только искать сбежавшего ишака, который, вероятно, побежал в свое стойло на руднике. Но когда солнце зашло, а работник все еще не появлялся, лое догадался, в чем дело, и остановился на ночлег. Ишаки за день достаточно наелись. Он привязал их к дереву и начал готовить себе ужин.

— Я представляю себе, как погиб мой работник, — сказал надзиратель. — Он скоро дошел до брода, привязал ишака поблизости и вышел на перекресток посмотреть, нет ли дунган. Может быть, он сам еще не решил, куда бежать, назад ли на рудник, или на Манас, или в Чий Чу, чтобы скрыться с золотом, которое спрятано в моей корзине на ишаке; это золото я взял с собой, чтобы сдать в казну в ближайшем городе. А у брода он сразу наткнулся на дунган. Они приняли его за рудокопа, бежавшего из Чий Чу, и прикончили, чтобы отнять золото, бывшее при нем, которое он добром отдать не захотел. Но просто чудом спасся мой ишак.

Надзиратель также принял участие в ночном дежурстве, так что на каждого пришлось меньше двух часов, и все могли выспаться. Ночь прошла спокойно, волков не было слышно. В горах на юге прошла гроза, но в долине шел небольшой дождик, от которого беглецы укрылись под деревьями.

На следующий день продолжали путь. Лое ехал на одном ишаке, а на двух других были навьючены вещи. Рудокопы шли с почти пустыми корзинами, что очень облегчало путешествие. Долина повернула на восток и стала более открытой. Хотя справа все время тянулись довольно высокие скалистые горы с дикими ущельями, но слева поднималась только плоская терраса. Взобравшись на нее, можно было видеть, что долину с этой стороны окаймляет широкая полоса каменистой Пустыни, за которой на горизонте тянулись зубчатой стеной горы Кату. В долине попрежнему чередовались рощи, чащи кустов и зарослей, но воды в речке стало меньше, и русло местами скрывалось среди высоких камышей.

Во время обеденного привала Мафу застрелил в зарослях молодого кабана, мирно дремавшего в яме с водой. Это была приятная прибавка к провизии путников, так как позволяла сдабривать пшенную кашу салом и мясом.

Еще два дня подвигались, не торопясь, вниз по долине, которая оставалась безлюдной; встретившиеся кое-где калмыкские зимовки еще были пусты. Речка местами совершенно исчезала, оставляя сухое русло, потом опять появлялась. Рощи тополей встречались реже, появились большие, искривленные кусты тамариска. На правом берегу продолжалась та же скалистая цепь, на левом — каменистая пустыня. Но в двух местах внесли разнообразие группы пестрых скалистых холмов с лабиринтом ложбин. Эти холмы, расположенные в долине Дарбуты недалеко друг от друга, называются Чокмак-Тас и Найза-Тас.

Ночевали в роще возле Чокмак-Таса, и мальчики имели возможность осмотреть его. В центре группы возвышался черный холм в виде конуса с такими гладкими боками, что Хун и Пао после нескольких попыток вскарабкаться на вершину должны были отказаться от этого. Вокруг него среди извилистых рытвин и ложбин поднимались утесы самых разнообразных форм и различного цвета — бурого, желтого, зеленого и красного. Одни напоминали яйцо, поставленное на тупой конец; другие представляли собой столбы из одной или нескольких глыб, наложенных друг на друга; третьи имели вид каменных грибов различной величины. Из кустов, росших по ложбинам, то и дело выскакивали зайцы, которых мальчики безуспешно пытались поймать или хотя бы убить брошенным камнем.

Вернувшись в лагерь, они были в таком возбуждении от виденного, что Лю Пи и Мафу пошли осмотреть холмы, а надзиратель принялся мастерить лук из прута тальника с тетивой из кишок кабана и стрелами из твердых прутьев джигды (лоха). Он кончил работу, в которой мальчики приняли живое участие, уже при свете костра. Лю Пи и Мафу также были заинтересованы холмами; первый высказал предположение, что в них должно быть золото, второй — что гладкий конус состоит из железа. Он принес кусок очень тяжелой черной руды, которую удалось отковырнуть ножом на склоне конуса.

На рассвете надзиратель повел Хуна и Пао к холмам, чтобы показать им охоту на зайцев, которые кормились на лужайке в долине зеленой травой и молодыми побегами тальника. Надзирателю удалось подстрелить двух, а Хуну — остроносую утку из небольшой стаи, плававшей в речке; зайцы были слишком проворны для неопытного стрелка.