— Перестань.

— Ты не понимаешь что ли? А если бы Эрик узнал?

— Отмазался бы.

— Ты ненормальный.

— Тебе это нравится, признайся?

— Питерский говнюк.

— Утро комплиментов — это прекрасно, но мне нужен старый добрый секс.

После этой фразы Нори припустила бежать. Она неслась по тропе, не боясь теперь встретить кого-то. Она просто бежала и бежала, обогнула лагерь несколько раз, пока не выдохлась. Нори упала на траву и лежала, задыхаясь от бега и плача. Ей было так плохо, так больно. Она чувствовала себя совершенно беспомощной, униженной, раздавленной. У нее не было сил даже прекратить плакать. Рыдания лишь на несколько минут давали передышку ее охрипшему горлу, но слезы текли и текли.

Лишь к обеду Нори удалось немного прийти в себя. Между желанием умереть здесь среди леса от обезвоживания и стать обедом для медведя она вспомнила, что Эрик наверняка хватится ее. К вечеру — точно. Она не хотела подводить его еще больше. Нори встала, отряхнулась, вытерла рукавом слезы и медленно пошла к лагерю. Она старалась думать только об Эрике. Мысли о нем были болезненны, но придавали ей сил. Когда Нори почувствовала, что с глаз немного спала припухлость, и разум повинуется ей снова, она вернулась в лагерь.

Эрик проснулся, когда лагерь нестройными рядами двигался к кухне на обед. Он позволил себе поваляться еще час. Обычно Нори звала его обедать, но он все время был занят. А когда не был, то имитировал занятость, давая ей время и пространство. Но сегодня ему очень хотелось провести с ней остаток дня. Возможно, потому что варяги уехали. И Кен вместе с ними. Скорее всего, из-за этого.

Регулярные встречи с гостями из Скандинавии всегда доставляли Старшему кучу хлопот. Если русских воинов он знал достаточно хорошо, и со стороны Волков, и, конечно, своих Ястребов, то варяги требовали десятикратной заботы. Не зря удваивались дозоры и ужесточались меры предосторожности. Ну и коллеги-Старшие очень хотели общаться, делиться опытом. Эрик любил поболтать с ними под пиво у костра, но всегда был начеку. И в этот раз хорошо отлаженная система не давала сбоя. Единственным пятым колесом в телеге был Кеннет. Засранец Кеннет, который смог перехитрить всех и вернулся на Север воином. Хоть и вражеским.

Эрик не винил его. Он ждал от Кена чего-то в этом духе. Даже удивился, что племянник не притащился наемником еще год назад. Так было бы лучше. Тогда у Эрика не было Нори. Вернее, она всегда была, но не с ним.

Конечно, Савицкий знал, что девчонке снесет крышу. Поэтому он и держал в тайне приезд Кена. И все было бы хорошо, не услышь она того разговора. И винить Эрику было некого, только себя. Он сам настоял, чтобы она осталась на выходные, сам снял трубку, когда позвонил Артур, сам повысил голос, разбудив Нори. И, наверное, было бы правильно закончить на этом странную интрижку с юной девушкой, его помощницей, без ума влюбленной в его племянника, но Эрик не мог. Когда он вернулся спустя две недели, от решимости и злости не осталось и следа. Вернее, они остались. Злость накопилась вместе с раздражением из-за сумасшедшего дня на работе. А решимость присоединилась, когда Нори, вся такая милая и заботливая, появилась в офисе с сэндвичами и кофе. Эрик вообще с трудом помнил их секс на столе. На него словно затмение нашло. Потребность обладать Нори здесь и сейчас вытеснила из его разума все доводы против. Он помнил лишь стихийное удовольствие, которое окутывало его темной пеленой, забирая в бездну и Нори.

И вроде бы все наладилось. Но Эрик не стал поднимать тему Артура. И Нори не вспоминала. Их благополучие было каким-то синтетическим, а напряжение возрастало с приближением даты приезда варягов.

Эрик умышленно отстранился от Нори в эти дни. Он знал, что будет раздражен, знал, что сорвется на нее при малейшем поводе. Ему хватило бы даже увидеть, как она идет к границе лагеря. Все равно с какой целью. Именно поэтому он старался вообще не пересекаться с Нори. Проще было не знать. Но когда он возвращался в шатер ночью, обнимал ее спящую и слышал, как девушка повторяет во сне то его имя, то Артура, ему становилось легче. Он был в ее снах. Пусть вместе с племянником, но все же был. И это давало надежду.

Выходка Хелл, ее рана, кутерьма, которая вытрепала ему все нервы, отлично отвлекла от личных терзаний. Теплая, тихая Нори успокоила его сердце и душу. Засыпая, Эрик надеялся, что после отъезда варягов все встанет на свои места. Он отчаянно тосковал по своей девочке. Он нуждался в ее чудачествах, в ее страсти, в ее безграничном обожании. Да и, что говорить, Эрик тосковал по сексу с Нори, по поцелуям и нежностям, которые она так щедро дарила ему раньше, которых он лишился теперь. Но и на фоне оптимизма Старший не мог избавиться от неприятного предчувствия. Он был уверен, что визит Кена оставит свой след.

Нори не пришла, не позвала его обедать. Эрик решил, что она просто не хотела будить. Так было приятнее думать. Но когда он все же добрался до кухни и не увидел ее, то забеспокоился. Однако девушка появилась раньше, чем он начал о ней спрашивать. Она улыбнулась какой-то очень странной, даже грустной улыбкой и исчезла на кухне. Эрик не стал доставать ее расспросами, даже от своего присутствия решил избавить, дав ей еще немного времени. Он лишь наблюдал за ней издалека.

Вечером народ разошелся раньше обычного. Праздновать никто не хотел, да и поезд проходил утром, так что лагерь утих еще до полуночи. Дозоры отменили, но Эрик все равно развел костер. Он ждал, что Нори придет за ним. Это было немного унизительно, но он ждал. И дождался, но не Нори.

— Не спится, Эрлаз? — проговорила Стейна, садясь рядом с ним без приглашения.

— Последний вечер. Дышу воздухом, — оправдался Старший.

— Дааа, в городе воздух в дефиците.

Они сидели молча достаточно долго. Им всегда было комфортно рядом в тишине. Раньше разговоры неминуемо вели к ссорам, а потом в них просто не стало смысла.

Эрик невольно вспоминал былые времена, когда Север был юн, да и они со Стейной не отличались мудростью и зрелостью.

— Расстроен? — нарушила Стейна тишину ночи.

— Всех битв не выиграть, — философски парировал Эрик.

— Когда-то ты считал иначе.

Эрик повернул голову, любуясь расслабленным лицом и отблесками костра на волосах цвета спелой пшеницы. Он знал, что Стейна вспомнила тот злополучный бой, когда ее учитель, ее брат, ее друг был убит ее возлюбленным. Они оба дорого заплатили за счастье, которым так и не научились наслаждаться. В голове Эрика возродился давний телефонный разговор, который стал началом конца. Ее жестокие слова, его непонимание, обида. Он знал, что она поступила правильно. По-своему. Но, по его мнению, все должно было быть иначе. Они не смогли понять друг друга. Они были слишком разными. Хотели разного.

— Ты простишь меня когда-нибудь, Стей? Я знаю, такое не прощают, но…

— Я простила, Эрлаз. Давно. Это было больно, но… теперь нормально. Я не виню тебя. Ты не мог иначе. Я ведь была там, помнишь?

— Помню, — кивнул Эрик. — Хотя очень смутно.

— А ты?

— Что?

— Ты простишь меня когда-нибудь? — в свою очередь вернула ему вопрос Старшая.

— Ты никогда не просила за это прощенья.

— Теперь прошу. Мне жаль, Эрик. Но я не могла иначе. И, пожалуй, такое тоже не прощают. Особенно ты…

— Нормально, Стей. Все нормально. Кажется, я тоже простил. И давно. Это твое решение, я должен был его уважать. Хотя бы уважать, раз не смог принять.

Стейна коснулась его руки своей, их пальца переплелись в таком естественном, привычном движении. Держаться за руки для них было так же нормально, как дышать.

— Это чувство, да? Когда хорошо и больно одновременно, — прошептала Стей.

— Странно, но сейчас скорее хорошо, чем больно, — признался Эрик, удивляясь самому себе.

— Потому что больно нам делают другие. Их боль сильнее.

Она прикрыла глаза, и слезинка упала с ресниц.

— Наташ…

Эрик поймал соленую капельку пальцем, погладил ее по щеке. Он мог по пальцам одной руки пересчитать, сколько раз видел слезы Стейны, и сегодня был очень рад, что не являлся их причиной. Но даже в своей печали она была так прекрасна и уязвима. Она нуждалась в нем сейчас, нуждалась в поддержке, в друге, в любви. Эрик умел любить, умел отдавать, делиться. Не всегда мог, но умел. И сейчас он точно знал, что нужно Наташе, что нужно ему самому.