Из Мехико до Сан-Пауло добрались без особых приключений. Единственным случаем, привлекшим всеобщее внимание пассажиров к Кальвадосу, стало то, что он ухитрился запереться в туалете самолёта. Как Степанов ни объяснял Кальвадосу снаружи,  в какое положение следует поставить ручку, чтобы открыть дверь, тот не мог понять, как не мог понять ничего вокруг. Степанов был вынужден позвать бортпроводников, которые дверь взломали и Кальвадоса извлекли. За случаем с дверью поневоле наблюдали пассажиры, летевшие в хвостовой части самолёта, и те, кто стоял в очереди в туалет. Степанову запомнилось усыпанная бриллиантами паралитичная старуха в инвалидном кресле, сопровождаемая двумя латиноамериканцами, молодым субъектом с грудой мышц, глаза его скрывали чёрные очки в форме капель, и человеком средних лет, видимо, с очень плохим зрением, толстые стёкла его очков напоминали те, что используются в лупах или телескопах. Латиноамериканцы снимали старуху с кресла, чтобы ввести в туалет, когда разворачивалась вся история с Кальвадосом.

        Кальвадоса вывели из туалета в состоянии близком к удару. Он ослаб, по лицу и шее потоком струился пот. Парик он снял и вытирался им как платком. Добила его встреча со старухой. Старуха была страшна как смерть. Годы и немощь сморщили её в печёное яблоко. Руки, которыми она упиралась в подлокотники кресла, свела подагра, они напоминали лапы птицы. И без того расшатанные длительным прибываним в туалете нервы Кальвадоса не выдержали. При  виде старухи он затрясся и неминуемо свалился бы в обморок, если б Степанов не поддержал его. Степанов повёл Кальвадоса  к месту, а тот всё  оглядывался на безобразную старушенцию. Старуха повернулась и преследовала его взглядом. Степанов вспомнил, что видел старуху и сопровождавших её молодцов ещё на предыдущем рейсе, Москва-Мехико, тогда он не придал им особого значения.

         В самолёте Степанову, помимо Бориса с сыном и семейства Марины: дочь на выданье, сын-инвалид, бывший муж – профессор, удалось познакомиться  ещё с одними русскими, летевшими встречать Новый год в Бразилию. В число знакомых Степанова вошли три  «новорусских» с секретаршами, часы на запястьях и золотые цепи на шее у них были ещё круче, чем у Бориса, и странный одинокий путешественник Павел, двадцатипятилетний упитанный юноша, говоривший удивительно тонким голосом. Поводом для знакомства послужило новое предложение Бориса выпить и его обход салона самолёта с бутылкой грузинского вина. Те, кто откликнулись на предложение, и были русскими. Общими темами беседы новых знакомых стали отели, где предстояло жить, стоимость путешествия, и то интересное, что предстояло увидеть. Участвовавший в общении Степанов краем глаза наблюдал за Кальвадосом. Он опасался, что с тем опять, не дай Бог, что-нибудь случится. Кальвадос вёл себя спокойно, сидел, закрыв глаза, или смотрел в иллюминатор.

           Самолёт сел в Сан-Пауло. Сразу по приземлении ощутилась страшная тропическая жара. Окунуться в неё после слякотной промозглой Москвы было всё равно, что войти в тулупе в горячо натопленную русскую баню. Когда шли к автобусу, казалось, что размягченный солнцем асфальт пружинит под ногами. Пот струился по лицам путешественников. Все быстренько снимали последние зимние вещи, чтобы остаться налегке. В аэропорту русские туристы привлекали всеобщее внимание. Только у них на руках висели шубы, тёплые куртки и тяжёлые плащи. Чемоданы, куда они сложили зимние вещи, были особенно велики.

         В здании аэропорта сделалось посвежее, здесь работали кондиционеры. Но вся атмосфера полностью отличалась от московской, даже по-другому пахло. Влажный горячий воздух источал чужеродные насыщенные ароматы. Мускус людей, резкие цветочные запахи духов и туалетной воды, предлагаемых во множестве магазинов, мешались с запахами острых приправ и соусов, доносившихся из разбросанных там и здесь кафе, закусочных, шурашкерий, ресторанов. Ещё пахло пудрой и сигарами. С непривычки затруднилось дыхание, перехватило горло, лёгкие перестраивались на более глубокие вдохи и выдохи. Экзотическая обстановка будоражила нервы, удивляла , развлекала до восторга.

         Держась за поручни, Степанов и другие скользили по горизонтальному эскалатору, а мимо проносились  загорелые бойкие парни в отутюженных брюках, лакированных ботинках и пёстрых сорочках, солидные отцы семейств парившиеся в чёрных костюмах, пожилые матроны в длинных юбках и широких блузках, одетые по-взрослому дети, будто минуту назад извлечённые с щеголеватого утренника, смуглые, плосконосые девушки в обтягивающих массивные прелести майках, с огромными серьгами, браслетами и высочайшими причёсками. Белки негритянских глаз соперничали с желтизной глаз латиноамериканских. Пластика движений бразильцев заражала бодростью, взвинченной оптимистичной энергетикой, впрочем, вряд ли имевшей отдалённую цель или малейший смысл.

         В Сан-Пауло Степанов набрал номер телефона Хуаниты, дочери Кальвадоса. Трубку снял эконом. Он сообщил, что хозяйка в отъезде, на пару дней она уехала на север осмотреть выставленные на аукцион кофейные плантации. Степанову предлагалось задержаться в Сан-Пауло, обратиться в отель «Хилтон», где как слышала хозяйка, обычно останавливались русские путешественники, с тем, чтобы получить выписанные на его имя дорожные чеки. Однако Степанов и другие русские туристы жили не в «Хилтоне», а в «Холидей Инне». Степанову не хотелось тащить с собой Кальвадоса через весть город за чеками, и он попросил Бориса присмотреть за ним.

      Когда Степанов забрал чеки и вернулся в отель, он нашёл Кальвадоса и Бориса с сыном ожесточённо сражающимися в игровые автоматы. Кальвадос с упоением рулил на гоночной машине, обгоняя встречных  и поперечных, увёртываясь от стен и как из-под земли выраставших бордюров.

- Ну, что материально подрос? – спросил у Степанова Борис, посвященный в цель его отлучки.

      Степанов кивнул, переминулся с ноги на ногу. Игры его не увлекали. Он чувствовал себя чужим в содоме напряжённых искусственных звуков, мельтешении светового разноцветья. Борис с сыном играли в «стрелялки». Борис уничтожал ведьм, Витя  -  ку-клукс-клановцев.

- А ты знаешь, я уже два слова выучил: « амиго» и « прего», - сообщил Борис.- Бразилы постоянно повторяют.

- Это по-испански , а не по-португальски, - заметил Витя.

- Классно, бразилы нас за испанцев принимают, -  обрадовался отец.

- Португальцы, соответственно - бразильцы, испанцев не любят.

- У каждого свои разборки, - вздохнул Борис.- А не мотнуться ли нам на океан? – предложил он.

- Хорошо бы, - согласился Степанов. По лицам игравших он понял, если их не увести, они могут просидеть перед автоматами до ночи.

       Через ресепшен вызвали такси. Когда   садились в машину, увидели трёх русских боссов с секретаршами. Основательную мужскую часть этой шестерни, Борис прозвал «три толстяка». Они грузили в микроавтобус  клюшки для гольфа. Марину, её бывшего мужа, сына–инвалида и Свету Степанов больше не видел.  Последний раз они  показались в сан–пауловском аэропорту. Причём все шли нормально, сын - на костылях, Света же старалась ставить ножки на одну линию, чтобы покачивались бёдра.

         Пляж представлял гигантское пространство белого песка,  на который катились с человеческий рост волны.  Люди занимали лежаки, валялись на песке и не купались. Купаться  не представлялось никакой возможности. Большую сложность создавал вход в воду. Волна сбивала с ног, крутила, набивала глаза, уши и рот песком. Витя смело бросился в воду. Волна его повалила, он тут же исчез в белой пене. Борису и Степанову пришлось устремиться в океан, чтобы спасать мальчугана.

       Мелкие чёрные скалы, разбросанные у берега, не уменьшали волн. В песок уткнулись моторные катера, некоторые живописно отделанные под старинные каравеллы. Владельцы катеров зычными голосами зазывали кататься, ехать смотреть живописный грот.