Она дала ему коробку цветных карандашей, которые использовала для правки своих статей, после того как печатала их для вычитки. Положила листы бумаги на кофейный столик, и Адам занялся делом.

— Что будешь рисовать?

— Мою собаку.

Хоуп уселась рядом с ним на твердый пол. Ножки стола оставляли очень мало места под ним, и ей пришлось скрестить ноги по-индейски.

— А что ты будешь рисовать? — спросил Адам.

— Тебя.

Она взяла зеленый карандаш и нарисовала мальчика с большими зелеными глазами и каштановыми волосами, стоявшими торчком на голове. Хоуп была не слишком хорошим художником и когда закончила, рисунок оказался совсем не похож на оригинал.

Посмотрев на рисунок, Адам засмеялся:

— Это не я.

— Конечно, ты, — она добавила несколько веснушек и указала на отсутствовавший передний зуб на картинке. — Видишь?

— Хорошо, а я нарисую тебя. — Он взял чистый лист бумаги и желтый карандаш.

— Нарисуй меня с моей лучшей стороны, — Хоуп повернулась к нему в профиль.

— У моей мамы тоже светлые волосы. Но раньше они были каштановыми.

Ее интерес основательно возрос, и она осторожно спросила:

— Где живет твоя мама?

Мальчик посмотрел на нее и снова перевел взгляд на рисунок:

— Большую часть времени в Калифорнии, но когда я вижусь с ней, мы едем в дом моего деда.

— Где он?

Адам пожал плечами:

— В Монтане.

Хоуп чувствовала себя не очень хорошо, выуживая информацию у ребенка, но недостаточно нехорошо, чтобы остановиться.

— Ты часто видишь маму?

— Ага. Она в телевизоре.

В телевизоре?

— Ты имеешь в виду ее фотографию на твоем телевизоре?

— Да.

Еще один вопрос, и она пообещала себе, что остановится:

— Где работает твоя мама?

— Я не должен говорить об этом.

В самом деле? Хоуп тут же задумалась, чем занимается бывшая жена Дилана, если работа настолько плоха, что Адам не может об этом говорить. На ум приходили лишь проститутка или стриптизерша.

— Эй, — сказала Хоуп, показывая на рисунок. — Мой нос — слишком большой!

Адам кивнул и засмеялся:

— Теперь да.

— Ладно. — Она взяла другой лист, нарисовала Адама с большими ушами и косящими глазами и сказала: — Посмотри на себя!

И началась игра в «кто нарисует самое дурацкое лицо». Когда они закончили, выиграл Адам с рисунком Хоуп, ковырявшейся в носу своими «клыками росомахи»

— Что я получу? — спросил он.

— Что ты имеешь в виду под «что я получу»?

— Я выиграл. Мне положен какой-нибудь приз.

— М-м-м… У меня есть попкорн из микроволновки.

— Ни за что, — он огляделся и указал на набивную рысь на камине. — Как насчет этого?

— Я не могу позволить тебе взять ее. Она не моя.

Адам указал на коврик из медвежьей шерсти:

— Это?

— Нет. — Она поднялась и прошла в столовую. Единственным подходящим подарком для Адама оказалась маленькая хрустальная колибри, которую Хоуп купила, чтобы повесить на окно у компьютера.

— Как насчет этого?

— Что она делает?

— Когда ты подносишь ее к свету, — объяснила Хоуп, передавая мальчику фигурку, — она отбрасывает по-настоящему классные лучи света по комнате. Лучше всего это срабатывает в солнечном свете.

Волосы Адама были немного слишком длинными и падали на глаза, пока он изучал птичку.

Хоуп стало интересно, каково будет почувствовать их под пальцами или что он сделает, если она взъерошит ему волосы?

— Милая, да?

— Думаю, да, — сказала Хоуп и сдалась любопытству. Подняв руку, она откинула волосы со лба Адама. Теплые, по-детски послушные пряди скользнули меж ее пальцев.

Может быть, это не так плохо, если в доме будет один маленький мальчик, подумала она, убирая руку.

— Как считаешь?

У Адама зачесалось плечо, он поскреб его и решил, что птичка была немного девчачьей, но нормальной.

— Она ничего, — он пожал плечами и направился обратно в гостиную, глядя на свои босые ноги. Подойдя к палатке, он обернулся к Хоуп, произнес:

— Скажешь мне, когда отец приедет, — и забрался внутрь к Уолли. Лег на спальный мешок, который они нашли в кладовке наверху, и уставился на простыни над головой. Ему хотелось оказаться дома. Ему хотелось, чтобы отец поторопился.

Адам поднял птичку, которую ему подарила Хоуп, затем поднес ее очень близко к глазам. Свет из гостиной просачивался сквозь простыни, и если бы Адам посильнее прищурился, то смог бы увидеть его сквозь колибри. Он подумал о Хоуп, о том, как она рисовала с ним картинки, даже когда отца не было рядом. И она подарила ему подарок. А не принесла его к ним в дом, чтобы увидеться с отцом. Не как все остальные дамочки.

Может быть, Хоуп похожа на Шелли? Шелли не такая, как другие. Она не приезжает и не притворяется, что ей нравится Адам, только чтобы поболтать с его отцом.

Мальчик перевернулся на бок и засунул маленькую птицу в карман шорт. Может, найти для Хоуп классный камень? Адаму нравилось, когда она фотографировала их с Уолли, и нравились те голубые сапоги, которые она иногда надевала. Она построила палатку из простыней и так смешно убегала от летучих мышей. Ему нравилось, как сияли ее волосы.

Как у ангела. Как у его мамы. Адам знал, что его мать не была настоящим ангелом. Он знал, что она живет в Калифорнии и иногда в Монтане с его дедом, но никогда на небесах. Знал, что она не сидит на облаках и не молится, потому что она не молилась даже за обедом. Знал, что мама не может жить с ними, потому что она должна быть на телевидении. Знал, что не может рассказывать друзьям о маме, потому что тогда люди будут приходить и приставать к ней во время их особенных моментов в Монтане. Уолли был единственным, кто знал о его материи, и также не мог никому рассказать.

Адам попытался держать глаза открытыми, но левый все равно закрылся. Мальчик подумал, что, может, стоит закрыть оба? Всего на несколько минут, чтобы дать им отдохнуть перед приездом отца?

Адам знал, что мать — актриса, и это ее работа. Он знал: кое-что из того, что она делает, не по-настоящему. Например, она не может летать и не может заходить в комнату и быть невидимой, если захочет. Он решил, что все же кое-что, что она делала в шоу, должно быть настоящим, и ему хотелось бы увидеться с теми детьми, которых мама спасла из объятого пламенем дома на прошлой неделе. Она и их кошку спасла. И мама знала Санта Клауса. Она спасла Санту, когда тот выпил слишком много и попал под автобус. Сказала ему, что он должен жить для всех детей в мире, которые любят его. И Адаму хотелось поехать на Северный полюс и встретиться с Сантой. Они с Уолли говорили об этом. Поскольку мама спасла Санту, Адам мог бы попросить на Рождество что-нибудь большое, например, карт, который, по словам отца, не мог получить, пока ему не исполнится десять.

Адам зевнул и положил ладонь под щеку. Он хотел, чтобы мама могла приехать и жить с ними. Может быть, если он будет по-настоящему хорошим и действительно сильно этого захочет, так и случится?

Постучав в дверь Хоуп, Дилан ждал. Было пол-одиннадцатого, и он уехал из больницы, как только прибыли близнецы, оставив их заботиться о матери и отце. Дилан никогда не видел, чтобы друг был так расстроен, никогда прежде не видел его таким ранимым: когда Шелли увезли, Пол начал плакать. Винил себя и вел себя так, как будто воткнул нож ей в сердце. Говорил, что просто не может вынести, когда ей больно.

Конечно, рана Шелли была достаточно серьезной, но ни в коей мере не угрожала жизни. Когда Дилан сидел рядом с другом, то обнаружил, что немного ревнует вместо того, чтобы почувствовать отвращение от рыданий Пола. Он никогда так не любил женщину. Так, чтобы это могло заставить его рыдать как девчонку, особенно после девятнадцати лет брака. Дилан спрашивал себя, почему же он не нашел женщину, которую мог бы вот так сильно полюбить? Спрашивал, а найдет ли ее вообще когда-нибудь?

Теперь о желании. С этим все было по-другому. С тех пор как миз Спенсер приехала в город, он постоянно испытывал желание. И по дороге домой Дилан думал не только о том, как стоял на кухне Шелли, изучая нежную кожу на руке Хоуп и линии на ее ладони. И во время долгого пути из Сан-Вэлли он также думал о ночи, когда привез Миз Паиньку домой из «Оленьего рога». Он помнил, как она трогала его, и, как будто это был замедленный повтор кинофильма, восстановил в памяти каждую деталь. Жаркие прикосновения рта, ласки рук, скользивших вниз по его груди, тянущую боль между ног.