«Правда что Огоньков!» — подумала Ольга.

— Ну так откуда взяла?

— Слыхала. Мальчишки дежурные разговаривали… А ты от них убеги!.. И пусть как дураки ждут!

Огоньков щекой дёрнул:

— Ладно, разберусь!.. В общем, спасибо за предупреждение, — и пошёл в класс.

— Хочешь, я учительнице нашей скажу?

Огоньков остановился сразу. Посмотрел на неё презрительно:

— Ты что, больная?! Не суйся ты не в свои дела, понятно?

Потом вроде смягчился. Вроде стыдно ему стало:

— Зайду к тебе завтра.

Оставшихся два урока Ольга просидела как на иголках. И всё как-то ныло, ныло внутри. Словно это её собирались избить, а не Огонькова… Эх, если бы её! Она бы преспокойно учительнице всё сказала или бы сумела убежать! Но этот Огоньков не собирался, кажется, ни убегать, ни жаловаться!.. Ну что ей делать, что?!

А кругом никто ничего не замечал — класс жил по-своему. Могла бы Наталья Викторовна заметить. Да у неё голова болела, она прямо посреди уроков два раза пила таблетки. И говорила сейчас тихим медленным голосом. И от этого в классе было как-то слишком тихо. И время тянулось медленно. Прямо невозможно было досидеть до звонка.

Наконец пришла воспитательница Зоя Васильевна. Начали строиться шумно, толкаться. Пошли обедать. Класс превратился в группу продлённого дня.

Обед был вкусный — всё Ольгино любимое. К тому ж она ведь сегодня ещё и не завтракала — большую переменку истратила на Огонькова.

И теперь Ольга ела, обо всём позабыв, поглядывая в большое школьное окно.

Погода ещё стояла хорошая, солнышко светило. Но ветер уже дул по-осеннему. Листья летели мимо окон столовой целыми тучами.

Так ела Ольга, отдыхая от своей большой заботы… Но едва только компот допила и стакан на стол поставила, опять вспомнила — опять заныло где-то внутри, будто зуб заболел. У неё хоть всего один раз в жизни зуб болел, но этот раз она запомнила очень крепко!..

Продлённая группа пошла на прогулку. Ольга отправилась в класс. Подумала: ну что ж, пока хоть домашнее задание поделаю. Времени ещё оставалось почти полтора урока. Достала задачник и тетрадку по арифметике. Написала: «26 сентября». У букв ноги разъезжались, словно бы они стояли не на строгой синей линейке, а на скользком льду. Ольга нахмурилась, прочитала задачку: «…купил в магазине две тетради и ручку…»

Было совершенно непонятно, чего дался ей этот Огоньков Генка. И почему именно она должна отвечать за него? За шестиклассника! Он ведь и сам взрослый!..

Неожиданно звонок затрещал. Ольга почти его не услышала, споря сама с собою. Главное, что она не знала, как поступить. И вдруг снова звонок грянул — кончилась переменка между пятым и шестым уроками. И тут Ольгу словно кто шилом кольнул: «Господи! Да ведь старику же ботаники надо сказать! Он уж обязательно что-нибудь…»

Ольга выскочила из класса, запрыгала по лестнице не хуже самого Огонькова. Школа сейчас была похожа на вокзал, с которого уходят разом сто поездов. Звонок на отправление дан, поезда, как видно, уже тронулись. И все бегут, бегут, стараясь догнать двери своего поезда. И Ольга бежит — вот и её дверь. Стучаться или прямо так?.. Постучала, дёрнула ручку — закрыто!..

Нету старика ботаники, никто не поможет ей. Всё должна сама решать!

В школе сидеть она больше не могла. Вышла на пустой двор. Ветер дёргал её платье в разные стороны. Ольга вынула из портфеля кофту, застегнулась на все пуговицы. И всё равно по телу бегали иголки дрожи — то ли от холода, то ли ещё от чего.

Так, переминаясь с ноги на ногу, она простояла у школы весь шестой урок. Наконец заглушённый стеною задребезжал звонок, Сердце у неё сразу забилось быстрее, быстрее. И совсем уже нестерпимо стало ждать!..

Но вот двери начали открываться со стуком и грохотом. Старшеклассники ватагами выходили на улицу. Многие с удивлением поглядывали на Ольгу.

И вдруг она увидела: вышли те мальчишки, дежурные, и ещё двое. Они привалились спинами к деревянному заборчику, за которым был ботанический участок, и стали тихо о чём-то переговариваться. Было ясно, кого они ждали. Огонькова! Ольга быстро отступила за колонны школьного крыльца. И стала подглядывать оттуда.

Теперь, когда враги были прямо перед нею, она почему-то начала успокаиваться. В конце концов, Огоньков всё знал. Он мог хоть сто человек с собой взять против этой четвёрки! Ольга даже хмыкнула злорадно…

И тут она увидела Огонькова. Он был один. Стоял на верхней ступеньке широкого школьного крыльца и смотрел на своих врагов. Ольгу, которая была в каких-нибудь двух шагах от него, Огоньков, конечно, не замечал.

— Ну что, орлы? — спросил Генка. — Кто тут из вас посмелее?

Мальчишки малость струсили, они, как и Ольга вначале, решили, наверное, что Огоньков тоже пришёл со своими дружками. Но вдруг они поняли, что Генка совершенно один! И их, видно, зло разобрало, что они испугались его — одного человека. Они начали ругаться. Ольга почти ничего не понимала в этой ругани, но всё же догадывалась, что это самые жуткие и чёрные слова. У неё дыхание перехватило, она только повторяла про себя: «Ой! Ой! Ой!» Но Огоньков, уж наверное, всё понял. Он сбежал вдруг на землю по ступеням и спросил:

— Ну, что ж вы? — словно бы старался их подбодрить. Он теперь стоял почти рядом с ними… И вдруг сильно ударил крайнего мальчишку кулаком в нос, а потом в живот. Этот мальчишка отшатнулся, скрючился, но зато остальные трое наконец будто опомнились. Раз — и один сцепился с Огоньковым, раз — и другой повис сзади. Генка упал… И тут словно какой-то ветер подхватил Ольгу. Она выскочила из своей засады, замахнулась портфелем:

— Бандиты! Бандиты! Я всё про вас видела! Неизвестно, что бы она сделала дальше, — наверное, треснула портфелем, кто под руку подвернётся, да споткнулась на последней ступеньке и со всего маху рыбкой шлёпнулась на асфальт.

— Атас! — крикнул кто-то из четвёрки. — Сейчас шум будет. Отваливай… — И топот ног.

Ольга вскочила сгоряча. Увидела, что Огоньков сидит прямо на краю тротуара. На переносице ссадина как луна, из нижней губы, расползаясь жирным пятном, идёт кровь. Огоньков лизнул губу, сплюнул.

— Ну, ты даёшь! — Вдруг он увидел что-то, встал, шагнул к Ольге: —Ого, брат! Да ты… смотри-ка!..

Тут Ольга и сама почувствовала какое-то тёплое щекотание по левой ноге. И сразу больно-больно стало… Ой! Ольга даже пошатнулась: вся коленка была в крови, и дальше, вниз по ноге, ползли красные змейки, осторожно трогали розовый Ольгин носок. «Вот хорошо, что не белые гольфы», — подумала Ольга. И тут в ушах зашипело и зазвенело, перед глазами запрыгали золотые и чёрные круги. Ольга попятилась и села на холодную гладкую ступеньку…

Минут через двадцать Ольга с обвязанной ослепительно белым бинтом коленкой хромала по школьному двору. Огоньков нёс её портфель.

Ольга всё никак не могла забыть те жуткие мгновения, когда врачиха промывала ей огромную ссадину, вытаскивала из-под кожи два камешка, состригала ножницами грязные красные лохмотья. А потом всё прижигала, прижигала йодом… Больно было ужасно! Ещё и теперь ныло и дёргало, будто в ту коленку сердце переселилось.

Но во время всей операции Ольга почти что ни звука не проронила. Очень хотелось заплакать. Между прочим, ей даже говорили, что полезно пореветь немного, когда слишком больно. Однако приходилось зубы всё время стискивать и молчать, потому что рядом стоял Огоньков. Сам привёл её туда и, когда врачиха сказала ему выйти, твёрдо ответил:

— Нет!

— Она тебе кто — сестрёнка?

— Из моего звена. Я вожатый!

Добрая врачиха, конечно, и знать не знала, какой Огоньков вожатый и что у него за звено. Она только растерянно плечами пожала:

— Ну… ладно.

И Огоньков остался.

— Чего, домой тебя проводить, что ли? — неловко спросил Огоньков. — Мать небось там икру мечет?