И вот с флагманского самолета поступила команда:

- Боевой!

Звенья одно за другим устремились в направлении к переправе. Вскоре показалось ее темновато-серое полотно, по которому с небольшими интервалами двигались автомашины и другая военная техника.

- Сброс! - кричит штурман капитан Никольский.

И РРАБы, сильно вращаясь, полетели со всех самолетов первого звена вниз. От вращения лопаются металлические пояса, аппараты раскрываются, и из их огромных туловищ сыплются бомбы. Вдогонку им летят другие осколочные и фугасные бомбы, со второго, третьего - со всех звеньев группы. И тут же застрочили с разных сторон зенитные пулеметы, пушки. [39]

- Переправа рушится! - доложил младший сержант Суббота.

Много бомб угодило в тот конец переправы, который крепился к левому берегу реки. Отчетливо было видно, как тряслись, дыбились на воде понтонные лодки и с них слетали настилы, шедшие по ним автомашины, артиллерия. Но большая часть переправы, закрепленная на противоположном берегу, уцелела. И теперь ее несло по течению на середину русла, прибивало к берегу.

По заданию мы должны были сбросить бомбы с внутренних держателей по скоплению вражеской техники у переправы. Но теперь все менялось. Надо было любой ценой разрушить уцелевшую цепочку понтонных лодок, в противном случае немцы очень скоро смогут восстановить переправу. Именно такое решение и принял командир группы капитан Третьяков.

- Работать по понтонным лодкам, прибитым к берегу! - приказал командир.

И вот мы снова у цели. Открыты люки. В прицельные данные введены необходимые поправки, так как заход делаем против ветра. Несколько томительных секунд - и наши бомбы в клочья разнесли понтонные лодки, вскопали берег, где в редком кустарнике немцы организовали для автомашин заправочный пункт. Но и фашисты не дремали. Они хорошо знали: самолеты вернутся, чтобы освободиться от остатка бомб. Зенитчики встретили нас организованным и метким огнем. Многие самолеты получили пробоины в фюзеляже, плоскостях. А машина лейтенанта Николая Белоусова стала вдруг сильно крениться и резко пошла на снижение. С большим трудом летчик выровнял бомбардировщик и продолжал горизонтальный [40] полет в сторону наших наземных войск. Загорелась правая плоскость. Вот-вот могли воспламениться бензобаки. Когда немецкие войска остались далеко позади, лейтенант подал членам экипажа команду «Покинуть самолет!».

Белоусов выбросился с парашютом последним за какие-нибудь пятнадцать-двадцать секунд до взрыва самолета. У летчика до боли сжалось сердце, когда он, сидя на парашютных лямках, увидел, как развалился в воз духе его бомбардировщик.

Приземлились воины удачно. На следующий день весь экипаж Белоусова благополучно возвратился на аэродром. Через некоторое время, получив другой самолет, воины продолжали летать на бомбардировку наступающих войск врага.

* * *

Задание по уничтожению переправы было выполнено успешно, однако летчики и штурманы, собравшись на КП, открыто высказывали недовольство тактикой своих действий в районе целей.

- Что-то мы не так делаем, - бросив планшет на стол и вытирая платком раскрасневшееся широкоскулое лицо, с досадой проговорил капитан Ковалец. - Переправу накрыли только со второго раза.

- Зенитки врага не дают нам прицелиться, - вставил худощавый, с впалыми глазами штурман капитан Грачев.

- Вот-вот, - подхватил Ковалец. - Мы действуем нерасчетливо, напролом. А какой от этого толк? Несем боевые потери. Да и помощь от нас пехотинцам очень небольшая.

- Может быть, прекратить полеты? - с иронией спросил начальник штаба полка Поручаев.

- Нет, полеты прекращать нельзя, - разгоряченно и обидчиво ответил Ковалец. - Но если уж действовать, то с умом, тактически грамотно. А что же получается у нас? Летим на такую сложную цель, как переправа, а сами хорошенько не знаем, где она и как выглядит с воздуха. А о зенитных средствах и говорить не приходится - мы их почти совсем не берем в расчет. Правильно это?

- Неправильно! - вырвалось у летчика комсомольца [41] Булыгина. - О зенитках мы должны знать все, и тогда наш экипаж первым пойдет бомбить их.

В разговор вступил штурман дивизии майор Василий Иванович Малыгин.

- Капитан Ковалец дело говорит. Без разведки «на себя» мы не можем в дальнейшем действовать успешно. Завтра полк летит бомбить переправу через реку Березину. В боевом распоряжении значится: переправа юго-восточнее города Борисова. Но этого мало для того, чтобы с ходу выйти на цель и метко сбросить по ней бомбы. Было бы неплохо сейчас же послать туда разведчика.

Майор Юспин - заместитель командира полка - внимательно слушал разговор офицеров. Тут же он спросил у штурмана майора Ларкина:

- Сколько потребуется времени для полета на разведку? Успеет ли подготовиться экипаж? - И, выслушав ответ, коротко приказал: - В разведку пойдет капитан Ковалец, а с ним… - Юспин посмотрел в мою сторону: - С ним полетит лейтенант Крылов. Он у нас еще с финской войны признанный разведчик-фотограф. [42]

Признаться, в душе я был очень рад, что именно мне командир поручает лететь с Ковальцом и разведать переправу.

Пока я прокладывал на карте маршрут, производил расчеты, из вышестоящего штаба пришло разрешение на наш полет. По дороге на стоянку Василий Иванович Малыгин вдруг мягко и оживленно заговорил:

- А помнишь, Алексей, зиму сорокового года, полеты в лютый мороз? Цели-то в трудных условиях отыскивали, метко бомбили их и успевали фотографировать.

Да, мне хорошо запомнилась та суровая зима, особенно первый боевой вылет. В составе полковой группы, которую вел Малыгин, мы полетели на бомбардировку железнодорожного узла для уничтожения скопившихся там эшелонов. Накануне на предполетной подготовке Малыгин на карте и схемах показал нам всем цель, подходы к ней, видимость ее с высоты бомбометания. Заканчивая свои объяснения о цели, он предупредил:

- При резком ухудшении погоды - бомбить самостоятельно. На заснеженном ландшафте местности вы увидите «паука» - узел железных и наезженных шоссейных дорог.

После того как мы набрали высоту, погода стала ухудшаться. Видимость наземных ориентиров была слабой, и я остро почувствовал, что в сложных условиях еще не умею правильно следить за землей, за приборами, вести нужные измерения и вычисления, не могу и распределить свое внимание. Внизу мелькали узкие полоски дорог, замерзшие русла рек, похожие одно на другое. Все это мне казалось однообразным, трудно различимым. И только когда группа ближе подошла к заливу, я смог уточнить свои данные и поставить соответствующую отметку на карте.

Погода становилась все хуже и хуже. Я не заметил, как группа пролетела линию фронта. А потом, попав в район сплошных траншей, дорог, тропинок, уже не смог точно определить подходы к району заданной цели.

- Открыть люки! Ведущий подал сигнал на бомбометание, - услышал я голос летчика Димы Найдуса.

А через несколько минут, когда с ведущего самолета оторвалась первая бомба, я нажал на боевую кнопку. Одновременно нажал я и на рычаг фотоаппарата, произвел фотографирование цеди. Серии бомб всей группы [43] перепоясали плохо видимую с высоты железнодорожную станцию. Тут я понял, что заданную цель при таких погодных условиях я самостоятельно не смог бы найти, так как у меня не было практического опыта ориентировки в сложных метеоусловиях.

После посадки на командном пункте Малыгин спросил меня:

- Ну, как дела? Цель сфотографировали?

Не скрывая своего сомнения относительно точности выхода на станцию, я ответил:

- Да, кажется, снимки получились. Но вот при визуальном наблюдении станция почему-то выглядит не так, как на карте.

Малыгин взял у меня бортовой журнал, проверил мои лаконичные записи и, развернув карту, сказал:

- Покажите, с каким курсом мы заходили и как расположились серии бомб.

Я не ожидал такого вопроса и сильно смутился. Малыгин видел это и, не дождавшись ответа, улыбчиво продолжал: