Через добрых полчаса блуждания по уходившим вниз или вновь поднимающимся на стену переходам Мартин едва не налетел на какого-то замотанного в халат служителя, но успел почти взлететь по стене и замер, вжавшись руками и ногами в изогнутую поверхность свода. Сарацин, что-то бормоча, семенил по переходу, освещая путь плошкой с огнем, и Мартин перевел дыхание, когда он удалился. А потом Мартин выскользнул на очередную сводчатую галерею и… увидел Джоанну.

Это казалось невероятным: глухая ночь, темнота, где-то отдыхающие обитатели Монреаля — и она в центре небольшого садика. Мартин различил на фоне увитой цветами кладки стены женский силуэт в светлом одеянии с длинными черными косами.

Мартин ни на миг не засомневался, что это его возлюбленная. И хотя мусульманки все темноволосые, а в замке могли находиться и другие женщины, он ни с кем не спутал бы эту горделивую посадку головы на высокой, как стебель цветка, шее. Джоанна! Та, которая его ждет! Как же иначе объяснить, что она не спит, а бодрствует тут среди ночи?

Ему хотелось тут же кинуться к ней, сбежать по ступеням, но он, казалось, не мог сдвинуться с места. У него так сильно закружилась голова, что какое-то время он просто стоял, боясь пошевелиться. Только что такой собранный, настороженный, напряженный, Мартин будто враз лишился сил. Но это было лишь краткое мгновение. Миг — и он легкой тенью скользнул мимо зарослей олеандров и роз.

— Джоанна моя!

Он выдохнул это тише дуновения ветра, но она услышала, обернулась — Мартин был уже рядом и успел погасить ее возглас, закрыв поцелуем рот. Это было больше чем мечта — обнимать ее, целовать, прижимать к бешено рвущемуся сердцу. Он мгновенно узнал ее губы, ее запах, мягкую податливость ее тела. Но она не была совсем уж податливой, женщина напряглась в его руках, и он на миг отпустил ее.

— Это я, Джоанна, я, любимая. Я пришел за тобой!

Джоанну начала бить крупная нервная дрожь. Она, конечно, узнала этот голос, и сердце ее дрогнуло и остановилось: ей казалось, что она сейчас задохнется и умрет! Но Мартин удерживал ее, прижимая к себе, и она, будто все еще не решаясь поверить в это невероятное чудо, вгляделась в темноте в его лицо.

— Ты!

Они оба дрожали, цепляясь друг за друга, словно грешники, теряющие почву под ногами, словно утопающие, ищущие друг в друге спасение. Это продолжалось несколько упоительных, безумных мгновений, когда, казалось, весь мир принадлежит им. Но мир им не принадлежал, они были в опасности. И когда Мартин опять стал целовать ее, будто не мог насладиться вкусом ее губ, Джоанна первая опомнилась.

— Тсс! — Она уперлась ему в грудь руками. — Отойди к зарослям. Сейчас по стене опять пройдет стражник. Он должен меня видеть. Одну.

Свет огня приближался, стражник поднял факел и осветил женщину, которая сидела на ступеньках ведущей в сад лестницы. Мартин, затаившись в зарослях олеандра, восхищенно наблюдал, как невозмутимо она держится — прямая спина, обхватывающие колени руки в блестящих браслетах. Джоанна казалась такой спокойной, что только вблизи от нее он мог уловить ее прерывистое бурное дыхание.

— Госпожа, уже поздно! — крикнул страж. — Благой вам ночи. Идите почивать.

Сказано это было даже весело — видимо, они привыкли к ее ночным посиделкам в саду.

Стражник не успел отойти, а Джоанна уже встала и, сладко потянувшись, стала подниматься по ступенькам. Легкая, как дуновение ветра, воздушная, как призрачное виденье. Она уже была подле арки выхода из сада, когда быстро метнулась назад.

— Мартин! — Она опять обнимала его, сотрясаясь всем телом. — Ты не приснился мне?

Он поцеловал ее так, чтобы она поверила — он здесь, возле нее. Но потом было уже не до поцелуев. Увлекая ее в тень переходов, Мартин шепнул:

— Как скоро тебя могут хватиться, если ты сейчас не вернешься? Когда они поднимут тревогу?

— Не скоро. Я увидела коня из Незерби внизу и, сама не зная, на что мне надеяться этим вечером, подсыпала своим слугам в шербет буинг. Он всегда хранится в моем шкафчике: его мне давали, когда у меня случались истерики.

Мартин понял: буинг, порошок из чистого семени конопли, способен быстро и надолго усыпить ее слуг.

Но сначала беглецам нужно прокрасться обратно к лазу колодца. Мартин накрыл светлое одеяние Джоанны своей темной накидкой, а когда сказал, куда им нужно попасть, чтобы выбраться, оказалось, что прожившая столько времени в крепости англичанка хорошо знала все проходы, и они прошли к лазу заброшенного колодца куда короче и быстрее, чем до этого пробирался в темноте Мартин.

Они начали осторожно спускаться, переступая через груды мусора и вдыхая исходившее от них зловоние. Мартин шепнул, что внизу на ступенях лестницы их ждет друг и пусть Джоанна не удивляется его виду, это один из рыцарей ордена Храма, которого дал ему в помощь ее брат Уильям де Шампер.

— Так Уильям больше не гневается на меня! — тихо рассмеялась Джоанна. — Храни его Господь и Пречистая Дева!

«Да упокоится его душа в мире!» — мысленно воскликнул Мартин. Он не спешил сообщать Джоанне, что ее брата уже нет в живых. Даже не ответил, когда она спросила, как вышло, что Уильям именно Мартину, которого он так долго ловил, выделил в помощники одного из своего ордена.

Кажется, Джоанна была озадачена, но Мартин не стал ничего пояснять, да и она сама понимала, что сейчас не время для вопросов.

— Ласло, — громким шепотом позвал Мартин в темноту.

На миг вспыхнул свет, когда храмовник зажег лучину, и ручка Джоанны дрогнула в ладони Мартина: заросший темной щетиной, смуглый и замотанный в темный тюрбан упомянутый тамплиер меньше всего походил на рыцаря ордена Храма. Но он улыбнулся и произнес на прекрасном французском:

— Да будет с вами милость Неба, благородная дама.

Лучина догорела, и уже в темноте Ласло достал из заплечного мешка заранее приготовленный черный джильбаб. Когда Джоанна спешно облачилась в это одеяние мусульманских женщин, плотная глухая ткань покрыла ее с головы до ног, скрыв светлый, расшитый серебром наряд гаремной красавицы. Снова вспыхнула тонкая лучина, и Джоанна расширившимися глазами стала смотреть на уводившие в жерло подземелья крутые ступени. Пару раз она тихо застонала, когда, шагая по издававшим зловоние отбросам, едва не наступила на крысу, а один раз вдруг резко остановилась, дернулась, даже как будто отступила назад.

— Мне нужен нож! Пожалуйста.

Она завозилась в темноте, но потом вновь шагнула вниз, ища в темноту руку Мартина. Когда же Ласло наконец решился зажечь факел, Мартин заметил, что Джоанна несет что-то темное в руке. Оказалось, что в темном переходе она зацепилась одной из длинных кос за скобу в стене, не могла распутать волосы и попросту их отрезала.

— Не велика потеря, — сказала она, бросая отрезанную косу под ноги. — Я потеряла куда больше, Мартин.

Ей нужно было сказать ему о ребенке, но не сейчас. И все же, когда они уже оказались у выхода из потайного лаза и Ласло выскользнул, чтобы проверить, все ли тихо, а Мартин и Джоанна еще оставались в тоннеле, она не удержалась:

— Я должна признаться, Мартин, я родила от тебя дочь. Но аль-Адиль приказал услать ее от меня. К Обри.

— Я знаю, любовь моя. — Он ласково коснулся губами ее виска. — И безмерно благодарен тебе за дочь. Маленькая Хильда сейчас в Яффе с твоей камеристкой Годит. Когда все будет позади, мы обязательно найдем нашу Хильду.

Джоанна всхлипнула. От облегчения и радости она на миг ослабела и пошатнулась, вцепившись в Мартина. Но в этот момент в проеме возник силуэт тамплиера в чалме, он махнул рукой, и они стали осторожно спускаться.

Благодарение Небу, уже через небольшой промежуток времени беглецы оказались у дальнего края лагеря, где их ожидали верные спутники, стоявшие подле груженных поклажей верблюдов. В темноте Джоанна с удивлением узнала в одном из приблизившихся к ней мужчин огромного Эйрика, который негромко поздравил ее с благополучным освобождением. Но радоваться пока было рано, и, обождав, когда мимо пройдут обходчики-сторожа, беглецы стали неспешно удаляться от стоянки караванов.