Церковным чудесам (miraculosus) нет места в этой кнше по той же самой причине, по которой Жак Ле Гофф назвал церковные чудеса скучными и предсказуемыми^{4}. Типичным примером такой предсказуемости является описание святынь Константинополя в латинской рукописи XII в.^{5} До конца XIII в. западная христианская культура не имела сочинений, подобных арабским сборникам о чудесах мира, которые охватывали все области обитаемой земли. В начале XV в. после столетия активных путешествий европейцев в Персию, Индию и Китай в Европе появляется великолепно иллюстрированная «Книга чудес» Марко Поло^{6}.

Не стоит преувеличивать значение географических вымыслов и их роковое влияние на воображение людей Средневековья. Говоря о психологической атмосфере XIII в.. Жак Ле Гофф полагает, что на воображение людей все более заметный отпечаток накладывало земное начало. «В том населенном чудовищами фантастическом мире, который рисовался людям этого времени, нетрудно обнаружить три составных элемента. Один из них восходит к сверхъестественному божественному, это мир чуда; другой — произведение дьявольской магии, мир призрачных и соблазнительных видений (как, например, искушение св. Антония). Как бы между ними — универсум земных чудес, чудес в собственном смысле слова (mirabilia), универсум, включающий скорее раритеты, чем сверхъестественное, раритеты географические и, так сказать, “научные”; этот универсум земных чудес постоянно расширяется за счет универсума небесного и адского; его земная суть все более обольщает и манит воображение людей и заметно отражается на их научных помыслах. Поучителен в этом смысле рассказ Раймунда Луллия (в его “Книге чудес” конца XIII в.) о том, как долго увлекали его поиски земных чудес и какого труда стоило ему от них отказаться, перед тем как вступить на путь истинный»^{7}. Искушение земными чудесами — это бездна, ужас, внушаемый открытым космосом, куда безопасней занятия теологией.

На мой взгляд, наиболее любопытным фактом в истории жанра о чудесах ('аджа'иб) является создание новой мифологии. Она повествует о скрытых связях, пронизывающих открытое для обозрения пространство. Заброшенная царская гробница в пустыне может быть грудой камней либо входом в другой мир. Авторы арабо-персидских космографии изобрели новую реальность, параллельную обыденной реальности. Их книги являются своего рода путеводителем по стране древних мифов, однако на практике мало кто мог им воспользоваться. Между чудесными объектами лежали большие расстояния, зачастую непреодолимые. Разве не эта причина способствовала в наши дни успеху журнала National Geographic? Искусственная концентрация «чудес» придавала черты достоверности воображаемому миру. Такое впечатление и сегодня рождается при чтении космографии. Вполне достоверные и даже обыденные вещи — водные источники, минералы, растения, с позиции наблюдателя, обладали необыкновенными свойствами. Причем наблюдатель являлся необходимым элементом всей конструкции, поскольку именно он наделял смыслами природные явления. Например, такое космическое событие, как комета 1264 г., с позиции современных историков не привело ни к каким ощутимым катастрофам на Земле. Напротив, средневековые наблюдатели от Багдада до Лондона связали комету с различными бедствиями, вторжениями иноземцев, смертями владык. Собственно, нам интересен ассоциативный ряд, великолепные метафоры, рожденные при сопряжении природного и социального явлений.

Космографические сочинения были интеллектуальным продуктом, имевшим спрос при дворах от Кордовы до Хорасана. Коллекции литературных чудес оформлялись в виде сборников и посвящались правителям в надежде на ответное вознаграждение. Меньше всего авторы космографии заботились об исследовании описанных ими явлений, скорее, они выступали как хранители традиции. Известно, что познание стремится к уничтожению всех различий, к редукции всех оппозиций, так что целью его является предложить нашей чувствительности идеальное решение конфликта с окружающим миром и тем самым удовлетворить ее стремление к уходу от сознания и жизни^{8}. Космографии выполняли эти функции блестящим образом. В воображаемом мире космографии стерты границы между внешним и внутренним и сформирована новая реальность, где связи между вещами не поддаются рациональному объяснению. Да и мог ли слушатель бросить вызов путешественнику, свидетелю редких явлений?

Мне неизвестен средневековый автор, который попытался бы опровергнуть содержание популярных космографии, но я бы не удивился, если бы такое сочинение было обнаружено. При желании можно сделать выписки из семи трудов ученого-энциклопедиста ал-Бируни (973–1048), которые и составят искомый трактат-опровержение, но в этом нет необходимости. Дело в том, что часть рассматриваемых нами загадок относится к области мистического, а другая — магического. Это обстоятельство в Средние века понимали, видимо, немногие. Мистическая красная роза была суфийским символом, однако множились рассказы о ее находке в дальних пределах Индии, и, наоборот, ал-Бируни занимался проверкой магических свойств некоторых минералов.

Иногда одно и то же природное явление современниками трактовалось по-разному. Например, считалось, что осквернение водных источников вызывает бурю с дождем, однако наблюдения не подтвердили эту связь. Не сгорающая в огне саламандра и ткань из ее шкуры считались диковинками, тогда как Марко Поло, после путешествия в Тибет, выяснил, что речь идет о ткани из асбеста. Такого рода примеры, где представлены взаимоисключающие точки зрения, показались мне наиболее интересными при подборе материалов для серии книг о чудесах мира.

Если мистические классификации животных, растений и минералов, упорядочивая творения Бога, отвечали потребностям изысканных умов, то космографические перечни, больше напоминая случайную коллекцию необъяснимых фактов, предназначались для придворных развлечений. В этих случаях глубина трактовки отступала перед занимательностью. В сочинениях же, ориентированных на описание внешнего порядка вещей, имели место ирония и скепсис. Так, например, в книге Марко Поло, повествующей о разнообразии мира, немногочисленные упоминания восточных диковинок преследуют единственную цель — дать им объяснение и тем самым развеять ложные мнения современников. Такая задача легка для человека, побывавшего в разных культурных мирах.

Граница между земным и божественным всегда условна. Зачастую сверхьестественные феномены ставились в один ряд с естественными. В первую очередь, это относится к различным свечениям в атмосфере. Если доверять наблюдениям средневековых путешественников, то можно заметить, что земной свет иногда переходит в божественный, иногда же он превращается в отблески адского огня. Во многом взгляд на мир определялся внутренним самоощущением и целями рассказчика. Особая роль в восприятии и объяснении чудес принадлежала мистикам. Вот что пишет знаменитый суфий Ибн ал-Араби (1165–1240):