Иногда эти огненные существа изображались в камне, то есть становились видимыми. По свидетельству персидской космографии нач. XIII в., в одном из городов Туниса, а именно «в Кайраване есть каменный храм. В нем стоит трон из бирюзы. На троне изображены четыре джинна, они держат друг друга за руки и ведут меж собой беседу на непонятном [языке]. Они — неживые, но разговаривают. Причину того никто не знает, кроме Всевышнего» (Чудеса мира. 142). Считалось, что у джиннов есть даже свой город на земле. «Вабар — город где-то в Йемене. Одно из местопребываний адитов. Когда они погибли, Аллах всевышний дал их землю в наследство джиннам и никто из людей не жил здесь» (ал-Бакуви. I. 47).
Ученых людей мало заботили скептицизм и насмешки тех, кто был далек от истинного понимания вещей. Но если уж дело доходило до полемики, то вот какие аргументы звучали в метафизическом споре о природе джиннов: «[Существование] джиннов и шайтанов, — пишет ал-Бируни, — признавало большинство мудрецов, как, скажем, Аристотель, который приписывает им воздушность и огненность и называет их человеческими существами, или, например, Яхья-математик[46], который признавал [джиннов], а также другие ученые, которые, описывая [злых духов], говорили, что это скверные души и что эти души блуждают, расставшись с телом, и не могут вернуться туда, откуда вышли, ибо они лишены познания истины и постоянно пребывают в смятении. Я полагаю, что Мани в своих книгах указывал именно на нечто подобное, хотя его указание высказано в неясных словах и выражениях» (ал-Бируни. Хронология, с. 258).
Согласно персидской астрологической системе, злые джинны иногда вторгались в земные дела. Тем самым найдено было объяснение нередким вспышкам массового психического безумия или наваждения. «О днях соединения и противостояния Солнца и Луны говорят, что они несчастливые. Что касается дня соединения, то в этот день джинны и шайтаны испытывают страсть к зловредному смешению с обитателями мира, от чего возникает безумие и умопомешательство. В такой день происходит отлив морей, убывают воды потоков и у самцов голубей бывают припадки падучей» (ал-Бируни. Хронология, с. 252).
Ал-Масуди рассказывает о том, как в 898 г. халифу ал-Му'-тадиду стал являться призрак в разных обличьях. Когда слухи об этом распространились, люди из окружения халифа стали высказывать разные предположения. «Некоторые говорили, что к ал-Му'тадиду пристал злобный демон, является ему и мучит. Некоторые говорили, что верующий джинн увидел злодеяния и кровопролитие, в которых пребывает [ал-Му'тадид], и явился ему, не давая [творить преступления] и удерживая от злодеяний. И некоторые считали, что это слуга [халифа], полюбивший одну его невольницу. Осуществил он философическую хитрость при помощи некоего особого снадобья. Положил он его в рот свой и стал недоступен зрению. Таковы были предположения и рассуждения» (ал-Масуди, с. 453–454).
В космогонии суфия Ион ал-Араби первым элементом, воспринявшим начало движения сфер, был элемент огня, который образовал эфир. «В этом элементе образовался мир джиннов и демонов, среди которых те, кому суждено райское блаженство, и те, кто обречен на адские мучения…. Аллах вложил в их руки мир воображения и обольщения, а для самого главного среди них Он установил на море трон в соответствии со Своими словами: “И был Его [Аллаха] трон на воде”. Это есть трон наваждения. В его руку Аллах вложил способность переносить в реальный мир любую вещь из мира воображения и наоборот, вводя тем самым в заблуждение людей откровения в их откровениях, а людей рационального рассуждения в их доводах. В его руку с позволения Аллаха Всевышнего вложены ключи к подозрениям, сомнениям и иллюзиям, дабы испытать ими Его рабов» (Ибн ал-Араби. Путы для готовящегося вскочить, с. 156–158). Величайшей напастью для демонов и джиннов явилось увеличение числа хвостатых звезд, которые стали камнями, побивающими демонов. Каждая вспышка пламени в сфере эфира — это сожжение еще одного непокорного джинна.
Образ джиннов, спроецированный вовне, в космическую сферу огня, имеет и внутреннюю проекцию, которая и есть мир воображения и обольщения. Обе проекции сходятся в коллективном бессознательном и определяют внутренний космос человека. Джинны символизируют творческое начало, дух поиска, отрицание норм, безумие и наваждение. Их противоположность — покорные ангелы, о чем с удивительной ясностью поведал историк XV в. Ибн Арабшах. Он изобразил беседу между Ифритом и Ученым о сущности джиннов. «Сказал Ифрит: Поведай мне о том, откуда человек возник и какова субстанция его, а также ангела и джинна. Сказал Ученый: Об ангеле. Субстанция его есть чистый разум, из коего он сотворен Владыкой неба и земли. И потому имеют ангелы благословенные лишь свойства — подчинение Владыке, покорности заветам Того, кто создал их, и исполнения любых Его велений. И все у них свое имеет место, и супротив Божественных наказов они не восстают, а исполняют повеления Божьи. А корень джиннов, да и корень твой, о низкий дьявол, в нравах, что достойны порицания, и в свойствах низких. И посему от вас исходят только козни, беды, сатанинство и соблазны»{101}. В этой картине мира ангелы и джинны воплощают единство противоположностей. Диапазон вмещает все варианты психологических реализаций.
Кажется, рассказы о джиннах не касались слуха иноверцев, путешествовавших по мусульманским странам. Поразительно, что ни Марко Поло, ни Одорик де Порденоне о джиннах вообще не упоминают.
§ 33. О причинах землетрясений
Катастрофические землетрясения, равно как и слабые колебания поверхности земли, поражали воображение и рождали тревогу. «Если сам мир покачнулся, если уходит из-под ног все, что было в нем прочного, то где искать опоры? — спрашивает римский философ Сенека, написавший книгу о природных бедствиях. — Если единственное на свете неподвижное, твердое и надежное, то, на чем держится все остальное, дрожит и опрокидывается; если сама земля утратила свое главное свойство — устойчивость, то куда деваться нам с нашими страхами? Где найти приют для наших тел, куда скрыться в смятении, если ужас поднимается снизу, надвигается из глубины всякого убежища» (Сенека. О природе. VI. 1. 4). Античные философы осознание неизбежности катастроф уравновешивали иронией. «Если вы хотите ничего не бояться, сообразите, что бояться надо всего», — замечает Сенека.
На вопрос о причинах землетрясений Сенека отвечает, опираясь на достижения античной науки: «Небесполезно также иметь в виду, что все это не дело богов, что отнюдь не вышний гнев сотрясает небо и землю. Здесь действуют естественные причины; стихия не свирепствует по приказу свыше, а утрачивает равновесие в силу внутренних нарушений, как это бывает с нашими телами; нам кажется, что она причиняет вред всему вокруг, а на самом деле это она сама повреждена» (Сенека. О природе. VI. 3. 1). Свободно размышлять над загадками природы неотъемлемое право разумного человека, полагает философ.
«Итак, спрашивается, что способно поколебать землю от самых глубин, стронуть с места глыбу подобной тяжести? Что наделено достаточной мощностью, чтобы приподнять столь великий груз? Почему земля иногда сотрясается, иногда оседает, иногда разверзается и порой долго зияет провалами, порой же сразу вновь закрывает их? Отчего она то поглощает большие реки, то выплескивает на поверхность новые, прежде невиданные? Иной раз заставляет бить горячие источники, а другой раз охлаждает бывшие горячими раньше? То вдруг начинает извергать пламя из отверстия в какой-нибудь горе или скале, которого прежде никто не знал, то тушит столетиями знаменитые кратеры? Она творит тысячи чудес, меняя вид местностей, сдвигая горы, приподнимая равнины, заставляя долины вспучиваться холмами, вздымая новые острова из морских глубин. Отчего же все это происходит? — Выяснить причины — задача, по-моему, весьма достойная. Ты спросишь, что даст такая работа? Ценнейшую из наград — знание природы. Исследования подобных материй могут принести впоследствии немало практической пользы, однако самое прекрасное в них то, что они увлекают человека самим своим величием, заставляя заниматься собой не корысти ради, но из чистого восхищения. Итак, посмотрим, отчего все это происходит. Для меня это тем интереснее, что в юности я уже издал книжку о землетрясениях, и теперь хочу испытать себя и поглядеть, добавила ли старость мне знаний или хотя бы добросовестности. Причиной сотрясения земли одни полагали воду, другие огонь, третьи — саму землю, четвертые — движущийся воздух; пятые — несколько [стихий], шестые — все вместе. Некоторые точно знают, по их словам, что причина землетрясений — одна из этих стихий, но не знают, какая именно» (Сенека. О природе. VI. 4. 1–2).