Только решишь прилечь, вздремнуть, как непременно произойдет что-то, что помешает нормально выспаться. На сей раз мелкий бес замельтешил перед глазами с сообщением о том, что за входной дверью расположились довольно настойчивые гости. Тут же пожалела, что, когда профу пришла мысль заточить в дверную ручку зловредного духа, я согласилась, чтобы он повторил эксперимент и у нас.

Может, мама ключ потеряла? Ну, или Макс окончательно одурел от безделья…

Но, нет, за дверью оказался даже не инопланетный монстр, а бесхозное лохматое чадо лет восьми-семи. Уже было собралась открывать, как вспомнились многочисленные легенды про разных детей-монстров, всяких девочек с железными зубами и мальчиков подкидышей. И передумала. Затаюсь, вдруг само уйдет. Если нет, то перелезу через балкон к соседям, и свалю через другой подъезд.

— Откройте, пожалуйста, — донеслось извне.

Щасс… Мы люди опытные, плавали, знаем. Сначала — «откройте, пожалуйста», а потом костей не соберешь.

Меня нет дома.

Некто? Нечто? за дверью продолжал настойчиво долбиться. Впрочем, хорошо, что незваный визитер не доставал до звонка, больно звук у него противный и резкий. Нет, к соседям и точка!

Только… мама ведь должна скоро вернуться. А тут… эта тварь за дверью, и неизвестно, собирается ли она уходить или так и будет караулить.

Захожу на кухню, беру самый большой нож и вновь останавливаюсь у двери, приложив к ней ухо. Там, по-прежнему, кто-то есть.

Открываю, распахиваю чертову дверь и замахиваюсь.

Глаза у мальчишки круглые-круглые, в них плескается какой-то первобытный ужас, рот искривляется в безнадежном крике. Кажется, я чуть не убила чьего-то ребенка.

Нож замирает в воздухе, руки трясутся. Вдох-выдох, дышать тяжело как после подъема в гору или стометровки. Когда закрываю глаза, в темноте, за сомкнутыми веками плавают кровавые круги.

Мальчишка пятится назад, ударяется об стену и почти падает, сползает вниз. И, одновременно, продолжает кричать.

Что-то с психикой у меня не то, пожалуй, стоит обратиться к психологу. Жаль, после Фрейда, оные психологи кажутся мне несколько шарлатанами, даже Юнг не помог.

— Тише, не ори, я тебе ничего не сделаю, — аккуратно опускаю нож на пол и показываю абсолютно пустые руки. Если я ошиблась, и он все же не человеческий детеныш, то будут проблемы.

Мерзкие соседи и не думают выходить, хотя мальчишка орал как резаный, только сейчас начал затихать. Их хата с краю, пусть и чужие любопытные глаза выглядывают из дверных глазков.

Осторожно подхожу ближе, опускаюсь на корточки. Ор, наконец, прекращается.

— Все, успокоился? — собственный голос, дрожащий и невнятный. Кажется мне жалким. — Ты, вообще, кто? Что у тебя случилось?

Зачем-то ребенок же пришел именно ко мне, надеюсь, у него были на то причины. Мне чьи-то бесхозные дети не нужны, спасибо.

Малолетка называет фамилию и мне тут же плохеет. Вот же радость-то, сводный братик пришел в гости. Как он адрес узнал да еще и добраться умудрился, вопрос.

— Ладно, понятно, — ну какого лысого черта?! — тебе помочь вернутся к маме с папой?

Ребенок отчаянно замотал головой. К маме с папой он не хотел.

— Ладно, тогда чего ты хочешь? — все, сдаюсь. Пусть папашка приезжает и забирает своего отпрыска.

— Ты моя сестренка, — заявляет чадо. Я уже в курсе, но спасибо.

— И? — поощряющее улыбаюсь.

— Ты ведь моя сестренка, — твердит мальчишка, — я хочу остаться с тобой.

Прекрасный довод, нечего сказать.

— Ладно, проходи, — неохотно соглашаюсь, пропуская мелочь.

Он неуверенно мнется у порога, снимает промокшие насквозь ботинки и смотрит круглыми, несчастными глазами кота из «Шрека». Ненавижу детей.

— Помой руки и шуруй на кухню, — командую строгим «маминым» тоном, запирая дверь на все имеющиеся в наличии замки.

Конечно, дома опять нечего было есть. Абсолютно пустой холодильник, в кухонных шкафчиках только соль. Но соль это стандарт, необходимость — без нее теперь никак: с помощью соли можно отогнать мелкую нечисть и нежить, с крупной такое не получится, но тут уж ничего не поделаешь. Еще есть крупы и консервы, мешок муки и прочая несъедобная гадость, которую нужно готовить.

Пока я искала, что бы пожевать, новоявленный братец остановился в проеме.

— Что встал как не родной, — чайник истерически закипел, — садись.

Мальчишка неуверенно присаживается на краюшек стула, вцепившись в него руками. Ставлю перед ним кружку, кипятка и пакетик с заваркой — все, сестринский долг выполнен, можно успокоиться.

— Теперь рассказывай.

Мальчишка заморгал враз повлажневшими глазами.

— О нет, нет, только не реви, — успокаивать малолетку мучительно не хотелось. Точно, надо папашке звякнуть, пусть заберет свое чадо. Да вот незадача, его номера у меня нет. Принципиально. Придется ждать маму. Может ей позвонить, делегировать полномочия, так сказать — пусть сама с бывшим мужем и его семейными проблемами разбирается.

— Сейчас папа, — долбанный хмырь, чтоб ему икалось, — приедет и заберет тебя домой, не волнуйся.

Мои утешения и увещевания оказывают обратное воздействие — братец впадает в истерику.

— Нет, нет, — ревет он, лихорадочно мотая головой из стороны в сторону — видимо, для вящей убедительности, не заберет.

— Почему? — стараюсь говорить помягче. Господи. Сколько с детьми надо терпения!

— Ма… мама е-е-его… уб-убила, — еще один душераздирающий всхлип.

Чувствую раздражение — терпеть не могу кого-то успокаивать, так и хочется дать затрещину. Но не бить же ребенка.

И тут до меня доходит.

— Что значит, убила? — тупо переспрашиваю. Вот просто в голове не укладывается, и все.

— Убила и с-сьела, — бьется в истерике брат.

Все, приплыли.

Меня колотит, к горлу подкатывает тошнота.

Всегда его терпеть не могла, гад ползучий, мерзавец… Помню, в детстве вместе ходили на каток. Я не могла нормально стоять на коньках, у меня постоянно разъезжались ноги — первый раз, только вышла на лед и вернулась — уже час прошел. Отец смеялся и постоянно поднимал меня, подхватив подмышки. Мама отпаивала сладким горячи чаем из термоса, тоже смеялась и все было хорошо.

А потом он нас бросил, скотина!

Еще он однажды подарил мне куклу, ту самую, о которой я мечтала. Денег не было, и мама очень ругалась. Кукла надоела через несколько месяцев, даже не помню, куда она потом задевалась. Глупо все…

Я так по нему скучала, а он взял и окончательно умер. Мы так и не помирились.

В глотке застревает какой-то комок, во рту становится кисло. Я вскакиваю со стула и несусь в туалет. Наклоняюсь над унитазом и меня рвет, долго и мучительно.

— С тобой все в порядке? — слышу испуганный голос из-за спины.

Очешуенно, просто супер.

— Все хорошо, — сглатываю, — иди, посиди пока на кухне, сейчас приду.

Надо узнать, как братика зовут, а то как-то неловко.

Мама, как назло, отправилась за продуктами — теперь норму на одного человека на неделю выдают по карточкам — причем, в компании парочки особо невыносимых соседок. Я предлагала ей остаться дома — у нас с профом как раз начал развиваться наш магический бизнес — но мама отказалась.

Именно поэтому приходится мучиться с детенышем в одиночку. И все, чего удается добиться почти за два часа — это имя. Потом, к моему облегчению, приходит мама, приносит ворох жалоб на урезанную норму и хамство властей вместе с запахом весны.

Узнав про семейную трагедию Леши, бледнеет и хватается за сердце. Бедная мамочка, ей и так тяжело.

Пока мама пытается утешать «Лешеньку, бедняжечку» — дословная цитата — сбегаю к профу. У него не скучно и утешать никого не надо, да и в душевной черствости никто не обвиняет. На лестничной клетке жарко и душно — за окном почти сорок градусов жары, вчера было минус двадцать, и все лужи превратись в сплошной лед, ходить было невозможно. Сегодня опять все тает, а на стенах нашего дома растет черная, буро-зеленая потусторонняя плесень. Кое-кто из соседей пытался ее сжечь, Ангелина Петровна, набожная старушка из восемьдесят пятой поливала святой водой, а проф блеснул познаниями и провел почти настоящий ритуал изгнания злых духов — упрямая плесень так и не извелась и не изгналась, увы. Впрочем, она была почти безобидна, если не вспоминать о сожранном соседском кошаке.