Кроме объективно статистического аспекта преступления имеют еще и субъективную сторону. Испытывал ли Гитлер чувство вины, понимал ли всю тяжесть своих преступлений? Ответ на этот вопрос, по-видимому, должен быть утвердительным. В любом случае во время беседы с глазу на глаз с министром пропаганды Геббельсом, состоявшейся 16 июня 1941 года незадолго перед нападением на Советский Союз, фюрер уже осознавал, насколько далеко он зашел: «На нашей совести уже столько всего, что мы должны победить любой ценой, иначе весь немецкий народ с нами во главе будет стерт с лица земли вместе со всем, что нам дорого».

Для себя он решил, что идет на преступления ради спасения отечества. Невозможно быть вождем нации, сохранив при этом чистые руки. Уже в «Майн кампф», оправдывая жесткие меры при борьбе с «неизлечимым недугом», Гитлер писал о том, что «непереносимая боль в течение столетия может избавить и избавляет от бедствия целое тысячелетие».

Он видел себя врачом, исцеляющим это столетие, хирургом, который вынужден недрогнувшей рукой сделать опасный надрез. Иногда Гитлер сравнивал решительные политические действия с работой стоматолога. 25 января 1942 года на совещании в ставке он заявил Гиммлеру: «Это нужно сделать как можно скорее. Представьте себе, что я медленно по несколько сантиметров в минуту вытаскиваю больной зуб. Но стоит резко выдернуть его, и боль пройдет. Евреи должны исчезнуть из Европы».

Под влиянием США и марксизма сегодня понятия общества, окружающей среды и классовой принадлежности доминируют над самими историческими событиями. Уже в XIX в. историк Генрих фон Трейчке писал, что историю делают люди. Это соответствует нынешнему направлению «истории общества». Отныне частное растворяется в общем, как одна пчела теряется в рое, как один лемминг в пищевой цепи тундры, как волк, который воет на Луну вместе со всей стаей и сливается с ней в единое целое. В 1968 году биолог Нико Тинберг утверждал, что только человеческая особь способна на массовые убийства и только человек может испытывать недовольство окружающим обществом.[20] «Жизнь и смерть суть одно», — еще в 1872 году лапидарно сформулировал Фридрих Ницше. В 1963 году известный исследователь поведения Конрад Лоренц выдвинул теорию, согласно которой современная агрессивность является предпосылкой для всех культурных достижений человека.[21] Ныне частное со всеми своими импульсами к убийству, страхами и даже чувством сострадания больше не представляет интереса, оно превратилось в параметр, которым можно пренебречь. Ученые посвятили себя «главным образом реконструкции и анализу институциальных и социальных структур третьего рейха», стараясь поставить на сцене оперу «Дон Жуан» Моцарта без главного героя.[22]

Совершенные нацизмом преступления нельзя объяснить нехорошим капитализмом, бедностью родителей, отсутствием детских садов и неорганизованным досугом подростков. Мы сразу же должны дистанцироваться от попыток приукрасить нацизм, обвинений в адрес соседних стран и других социальных систем, а также теорий коллективной вины. Как абсолютно верно заметил Ханнах Аренд: «Если виноваты все, то не виновен никто».[23] Психолог не может оперировать термином «коллективная вина» (если он считает, что индивидууму чуждо понятие вины, ему следует переквалифицироваться в теолога или специалиста по уголовному праву).

Как писал Карл Дитрих Брахер: «именно те, кто сводит исторические события, прежде всего такие, как причины второй мировой войны или газовые печи крематориев в концлагерях, к "ускорению социальной динамики" или "слепым исполнителям чужой воли"… привели к тому… что полностью выпадает криминальный аспект национал-социализма, и варварство, совершенное с 1933 по 1945 год, не рассматривается как моральный феномен».[24]

Также совершенно недопустимы спекуляции на тему того, что все мы являемся потенциальными убийцами. И тем более уместен анализ личности Гитлера, о котором достоверно известно, что он-то был убийцей, причем наиболее отвратительным из всех возможных. Исследованием его характера мы и займемся.

Не может быть и речи о релятивизме или редукционизме. Кому может прийти в голову, что третий рейх не старался всеми способами ограничить свободу действий отдельного человека? В связи с этим психограмма Гитлера более интересна, чем какой-либо иной исторической личности. Из всего ряда предпосылок, повлиявших на ход событий, именно Гитлер был наиболее важным историческим явлением. Целая эпоха несет на себе отпечаток его личности. Его мощное присутствие ощущается до сих пор, его имя стоит почти на каждой странице любого исторического исследования, посвященного второй мировой войне или третьему рейху. И его невозможно убрать оттуда, поскольку нацистская система зародилась и существовала только вместе с Гитлером. Тираны более ранних эпох не обладали техническими возможностями подчинить своей воле такое огромное количество людей. Средства, которыми располагал Наполеон, не давали ему ни малейшего шанса удерживать свои войска в окруженном Сталинграде, где бы они сражались до последнего патрона. Карл Великий, Барбаросса и Чингисхан имели возможность эффективно править только там, куда могли доскакать их курьеры. Несмотря на то что в распоряжение президентов и премьер-министров западных стран предоставлены самые современные электронные средства связи, позволяющие за долю секунды доставить их распоряжения в любую точку земного шара, их полномочия строго ограничены конституцией и парламентом. Русские правители никогда не были ограничены какими-либо законами, но народ знал, что Россия большая и до царя очень далеко.[25]

Власть Гитлера в государстве не была ограничена традициями или институтами. Точно так же обстояло дело и внутри его партии. Эту особенность очень точно подметил Мартин Борман, когда на вопрос сына о сущности национал-социализма ответил: «Национал-социализм — это воля фюрера».

Гитлер постоянно присваивал себе все новые и новые полномочия как в государстве, так и в вермахте, и в течение четырех лет, с 1940 по 1944 год, сосредоточил в своих руках столько власти, сколько не было еще ни у кого в истории. По мнению Альберта Шпеера, важным для понимания сущности рейха Гитлера «является не то, что он поставил под свой контроль, а то, чем он не распоряжался и что выпало из его поля зрения».[26]

Все эти сведения очень слабо соотносятся с вышеназванными научными клише. «На протяжении многих лет наибольшей трудностью для меня было то, что каждая моя попытка сформулировать окончательное мнение относительно третьего рейха упиралась в этого человека», — писал Йекель.[27] Особое положение Гитлера в истории пробовали описать при помощи терминов «цезаризм», «бонопартистский диктатор», «единовластие», «монократия».

Если по словам Ханса Моммзена Гитлер и был «слабым диктатором», то его слабость заключалась только в том, что он зачастую неразумно и непродуктивно использовал свои практически неограниченные возможности.[28] По словам Бормана, игравшего роль функционального придатка фюрера, для того чтобы начался Холокост, «Гитлеру было достаточно просто кивнуть головой».[29]

На самом деле он сделал гораздо больше.[30] После того как в войну вступили США, в первые месяцы 1942 года Гитлер лично распорядился о начале самого жестокого этапа политики уничтожения евреев. В своем новогоднем обращении он обнародовал наиболее впечатляющее из своих пророчеств, что евреи не смогут уничтожить европейские народы, поскольку падут жертвами собственных козней. Нечто подобное он повторил во время выступлений 30 января во Дворце спорта и 24 февраля в мюнхенской пивной «Хофбройхауз», дав понять всем, кто внимательно его слушал, что развязка событий не за горами. Поскольку немецкие евреи больше не нужны были Гитлеру как средство шантажа и давления на американскую общественность, он согласился на депортацию, предложенную Геббельсом и другими гауляйтерами, и быстрое уничтожение Гиммлером безвинных людей.

Если бы Гитлеру не удалось пробраться в рейхсканцелярию, куда он попал по невероятно счастливому стечению обстоятельств при помощи горстки слепцов, личности типа Эйхманна и компании так и окончили бы свои дни в полном ничтожестве и безвестности.[31]