Как горит она, когда сидя на лиловой корзинке луговой астры, расправляет свои крылья цвета красного золота!

Но торопитесь поймать ее в начале июля. Золотая птица очень нежна, и во второй половине лета встречаются только рваные, потертые экземпляры.

Голубянки выводятся на клевере, а огнянки — на щавеле. Вредители ли они?

Нет, вред, причиняемый ими, незначителен. Куда больше от них пользы.

Эти маленькие бабочки, неутомимо перелетая с цветка на цветок, способствуют перекрестному опылению растений, особенно клевера.

Короткие, мокрицеподобные гусеницы голубянок и огнянок живут очень скрытно.

Мне, например, еще не удалось их найти, чтобы вывести этих бабочек дома.

Ловить их нетрудно. Голубянки любят в жаркие дни садиться возле луж на дороге. Там их можно часто видеть в компании с капустницами и боярышницами.

Вот, значит, каковы «колибри мира насекомых».

6 декабря 1832 года один из кораблей английского флота находился у восточных берегов Южной Америки.

Солнце клонилось к западу. Атлантический океан мерно дышал, покачивая на своей груди стройный трехмачтовый бриг.

Было жарко. Паруса едва круглились под слабым ветром.

— Не захватило бы нас штилем. Где мы сейчас? — спросил у капитана стоявший с ним на мостике молодой человек.

Капитан опустил подзорную трубу:

— Мы находимся уже в десяти милях от залива Сан-Блас, Чарлз. Разве вы не заметили, что мутные воды Ла-Платы сменились иссиня-зелеными волнами Атлантики?

— Да, я это заметил, — ответил молодой человек.

На вид ему можно было дать не больше двадцати трех лет. Он не был моряком, но открытое загорелое лицо его дышало умом и энергией.

— Что это? Смотрите! — вдруг закричал Чарлз, указывая на запад.

Огромная желто-черная туча тяжело поднималась из-за горизонта и ползла в сторону корабля.

— Все наверх! — загремела команда.

— Прикажите убрать паруса, сэр!. Это, наверно, шквал! — закричал помощник капитана, лейтенант Джон Уикем.

Капитан молчал, не отрывая глаз от трубы.

Туча быстро приближалась. Скоро стал слышен странный шорох.

«Не саранча ли?» — подумал Чарлз.

Но что это! Туча разорвалась на части, а в океан и на палубу корабля посыпались тысячи и тысячи крылатых существ.

— Идет снег из бабочек! — закричали матросы.

— Что это за бабочки? — спросил капитан.

— Они очень сходны с европейской бабочкой Colias edusa, — определил натуралист.

— Но здесь не только бабочки! — заметил Джон Уикем. — Вот и жук с ними в компании.

— Да… но больше всего тут бабочек рода Colias, — ответил молодой человек.

— Опишите этот феномен, — посоветовал капитан.

— Обязательно! — сказал Дарвин, ибо это был он, а корабль назывался «Бигль», а командовал им славный моряк Роберт Фиц-Рой.

А бабочки?

А бабочки, удивившие команду «Бигля», были желтушки, близкие к тем, что часто летают в окрестностях Ленинграда.

Стремление образовывать рои свойственно не только им, но и репейницам. Не потому ли они и сумели расселиться чуть ли не по всему земному шару?

Чаще всего у нас встречается луговая желтушка. У нее желтые с черными краями крылья, окруженные красной бахромкой. Голова и грудь одеты серовато-розовым пухом, а на исподе задних крыльев имеется серебристое пятно, похожее на широкую восьмерку. И когда я вижу бабочку-желтушку, то всегда вспоминаю случай с Дарвином у берегов Южной Америки сто двадцать с лишним лет назад.

Стоял один из вечеров середины июля, когда городская духота кажется особенно нестерпимой.

Небо затягивалось синими тучами.

Возвращаясь домой с работы, я пошел вдоль берега Невы. Обычно пустынная набережная у Фарфорового завода была заполнена гуляющими. Жара выгнала из квартир даже заядлых домоседов. Только-только отошли белые ночи. С грохотом катились трамваи, мчались автобусы, оставляя позади тяжелый запах бензина. В саду играла музыка — там танцевали…

И, не обращая внимания на весь этот шум, свет, тесноту и движение, тысячи белых существ, похожих на комочки плотно сбитого пуха и ваты, продолжали свою игру вокруг старых развесистых тополей. Вверх — вниз, вверх — вниз…

— Массовый лёт! — угрюмо сказал высокий мужчина, стоящий у парапета.

Я подошел к нему и узнал знакомого техника по озеленению. Мы поздоровались.

— Говорил начальству, что нужно повторно обработать деревья гексохлораном, — не поверили. И вот результат, — сердито говорил он. — Не примешь мер, так в будущем году гусеницы ни листика не оставят, подлые!

Сказав это, он резко взмахнул рукой, поймал бабочку и, с силой бросив ее на землю, раздавил каблуком.

Я тоже поймал бабочку. По тельцу, облепленному белым пухом, по полупрозрачным серебристым крыльям тотчас узнал ивовую волнянку.

— Где-то читал, что в жизни насекомых, — сказал техник, — бывают периоды массового размножения какого-либо вида. Есть даже такой термин: «волна жизни». Вот и этих бабочек подняла на гребень «волна жизни». Наверно, условия для развития гусениц были особенно хорошими в этом году…

Темнело. Приближалась гроза. Уже погромыхивало. Казалось, что пахучий воздух насыщен сухой пыльцой волнянок — даже в горле першило.

— Что ж, и с «волной» справимся, — заметил я.

— И гроза поможет, — ответил техник, прощаясь.

Упали первые тяжелые капли. Я поспешил домой. Едва вошел в квартиру, как зашумела непогода, ударил гром, рванул ветер и хлынул косой дождь.

…А утро было свежее, ясное и тихое. На примятых газонах, на гравийных дорожках — везде лежали волнянки, побитые грозой. Иные плавали в лужах, иные были втоптаны в грязь прохожими. Ливень смыл с них пыльцу, и крылышки стали совсем прозрачными.

Здорово потрепала их буря. Пожалуй, что и «волна жизни» пошла на спад.

«Уж не потому ли, — думал я, — что появляются они волнами, русский народ назвал их волнянками?..» Мне не было жалко побитых грозой волнянок.

Я любовался высокими, посвежевшими, словно помолодевшими деревьями и пил полной грудью сладкий чуть терпкий запах тополиных листьев.

Мое собрание бабочек размещено в десяти ящиках. С первого взгляда привлекает внимание ящик, на котором наклеена этикетка: «нимфалиды».

Действительно, здесь собраны самые яркие, самые пестрые бабочки. Не один раз мои знакомые, увидя этот ящик, говорили мне: «Сразу же видно, что эти бабочки привезены вами из далеких путешествий. Ведь у нас не летают такие красивые!..»

Немалого труда стоит мне разубедить их, объяснить, что красивейшие бабочки из семейства нимфалид, а именно адмирал и павлиний глаз, совсем не редкость на севере. И более того, — что адмиралы летают нередко в самом Ленинграде. Например, в аллеях на Каменном острове они всегда кружатся над клумбами в ясные дни «осени первоначальной».

А бабочка павлиний глаз, находящаяся в моем собрании, поймана мною на тротуаре в самом центре города.

Дело в том, что та самая прозаическая жгучая крапива, на которой выводятся общеизвестные крапивницы, служит кормом гусеницам адмиралов и павлиноглазок.

Сперва расскажу об адмирале.

Свое имя эта бабочка получила за широкую красную полосу, пересекающую наискось каждое переднее черно-коричневое крыло[4]. Эта полоса в сочетании со снежно-белыми пятнами, расположенными на вершинах крыльев, и создает характерную окраску бабочки.